Тихий голос в моей голове иногда заставлял меня поверить, что я лгала, заставляя меня сомневаться в себе. Такова была дилемма с невидимой болезнью. Каждый день был борьбой, но никто не мог разглядеть за ней постоянную боль. Люди не имели ни малейшего представления, как с этим бороться.

Общество понимало видимые болезни и в основном принимало их. За исключением обычных придурков, которым нужно было спрыгнуть со скалы на острые камни внизу. Но они все еще пытались постичь невидимые оковы и то воздействие, которое они могли оказывать на человеческое тело.

Я вспомнила комментарии, когда просматривала новостные сайты, и один из них сразу всплыл у меня в голове.

— Она выглядит нормально, прическа и макияж сделаны в сочетании с красивой одеждой. С ней все в порядке. Она не выглядит больной.

Иногда мне хотелось быть и выглядеть еще больнее, чтобы доказать, что я на самом деле психически нездорова. С желанием как-то сделать что-то правдоподобное мне приходилось бороться ежедневно. Здравомыслящий человек не желал болеть.

Никто по-настоящему не любил меня, не заботился обо мне. Они любили только ту версию меня, которую я создала для них. Теперь мой рассказ изменился в глазах общественности, а вместе с ним изменилось и то, как люди увидели меня и отреагировали.

Эти люди ухватились за то, чего им хотелось, создавая в своем сознании собственную версию меня и возлагая на меня ответственность. Никто.

Я обхватила руками ноги, которые были прижаты к груди, в защитном положении, чтобы удержаться и держать себя в руках, насколько это было возможно. Это не сработало. У меня вырвался крик отчаяния, и слезы потекли по моему лицу, смешиваясь с водой подо мной. Надеюсь, они смешались бы с водой, стали бы невидимыми и превратились бы в ничто.

Я глубоко дышала, но внутри чувствовала себя мертвой. Ущербной. Нелюбимой, нежеланной.

Сильные мозолистые руки массировали мне кожу головы. Его пальцы перебирали мои волосы, аромат шампуня проникал в мои локоны. Свежий, фруктовый, цветочный. Мой обычный бренд принес небольшую толику комфорта, но интимность этого акта не ускользнула от меня.

Давление его твердых прикосновений, пальцы, совершающие круговые устойчивые движения и ударяющие по этим точкам давления, заставили мое тело еще больше расслабиться. Теплая вода полилась на меня, когда он откинул мою голову назад, используя чашку, чтобы полностью смыть пену и остановить попадание воды в мои закрытые глаза.

— Моей маме не хватало интереса позаботиться о себе в последние несколько лет своей жизни. Не то чтобы я знал, что это были последние несколько лет.

Я услышала его обычное похлопывание, его утешение, прежде чем он продолжил говорить, одновременно проводя руками по моим волосам.

— Я искупал ее, вымыл ей голову, подобрал для нее одежду. Это не то, что подросток или любой другой ребенок должен делать для своих родителей. Но я терпел, потому что, в конце концов, она была лучшим родителем.

Я слегка приоткрыла глаза, чтобы не прерывать его речь. Я не думала, что он когда-либо рассказывал о своем прошлом, особенно о том, что касалось его семьи. Это было похоже на зацементированный блок, к которому он отказывался давать доступ, поэтому то, что он поделился этим, значило для меня очень много.

Я сжала губы, чтобы не расплакаться еще раз. Прямо сейчас я чувствовала себя такой слабой, не то чтобы я хотела этого, но я не могла это контролировать. Дурацкие эмоции, гребаное биполярное расстройство.

Он выдавил кондиционер на ладонь и отставил флакон в сторону, затем намылил кондиционер, проводя им по прядям моих волос так нежно, мягко.

Ногти Рейна осторожно погладили меня по голове. Его ладонь переместилась на заднюю часть моей шеи и стала массировать с более сильным нажимом, и я громко вздохнула от того, как хорошо это было на ощупь. Он заботился обо мне; никто никогда не делал этого.

Он продолжил массировать пальцами, раскрывая свои самые сокровенные мысли.

— Она любила меня, заботилась обо мне, пока наркотики не взяли верх. До принятия следующей дозы, когда я снова был ей нужен. Ее беспокойство обо мне больше не занимало центральное место. Это была всего лишь жажда ее следующей дозы. Все сводилось к этому, и Раймонд поставлял наркотик в больших количествах. Курить было нечего. Черт возьми, нет, это были кокаин и героин. Все, что доступно для нюхания и инъекций, независимо от того, сколько раз я промывал это, избавлялся от этого, появлялось все больше. И что ты можешь сделать, когда кто-то так сильно просит об этом, что корчится в агонии в ожидании следующее дозы? Кричит на тебя за то, что ты разрушаешь ее существование, и обвиняет в том, что ты лишил ее теперь единственной цели? Ты позволяешь им, — его тон звучал страдальчески, пальцы на моей шее массировали более жестко. — Что бы я ни сделал, это ничего бы не изменило.

Освободившись от его хватки, я откинулась в ванне, погрузив голову под воду и смывая кондиционер. Вынырнув подышать свежим воздухом и смахнув воду с лица, я одарила Рейна неуверенной улыбкой, которая, как я надеялась, выражала мою благодарность за то, что он предложил мне частичку себя и заботился обо мне. Это было больше, чем, по моему мнению, я имела право или заслуживала.

Я вышла из ванны, схватив протянутое мне полотенце, и принялась вытирать свое тело. Не обращая внимания на мокрые волосы, я переоделась в шелковую пижаму, которая лежала на туалетном столике.

Рейн сжал мои плечи своими татуированными руками, указывая мне сесть на одно из кресел. Полотенце было обернуто вокруг моей шеи и спины. Я смотрела в никуда, отключаясь и замыкаясь в себе. Все мое тело словно впало в кому, когда Рейн расчесал мои волосы и высушил их феном, прежде чем я сама вернулась в постель.

Место, где, надеялась, мои мечты были лучше, чем реальность моих извращенных эмоций.

Единственным, что пробивалось сквозь этот размытый туман, был его ровный голос, но даже этого было недостаточно, чтобы изгнать неисправные части меня, которые должны были проходить через эту рутину, пока я снова не пришла бы в себя.

Кровать прогнулась. Он еще больше убавил яркость света, сидя со мной в темноте. Я лежала на боку, отвернувшись от него, и молилась, чтобы мир исчез, хотя бы на мгновение.

— Она покончила с собой. Чтобы избежать этой жизни, своего мужа и, скорее всего, своего сына, который становился очень похожим на своего отца.

Рейн продолжил разговор. Я замерла и слушала, позволяя ему говорить.

— У смерти есть аура, и я понял, что она мертва, в ту минуту, когда вошел, поскольку был тем, кто нашел ее. Часть меня рада, что она обрела покой вдали от того, что причиняло ей боль в жизни. Другая часть меня возмущена тем, что она оставила меня разбираться с последствиями. В тот день, когда она это сделала, она забрала с собой часть меня. Невинную часть, которую я никогда не смогу вернуть, от которой Раймонд успешно избавился, когда Стелла покончила с собой. Я думаю, это то, на что он рассчитывал с самого начала.

Услышать это от самого Рейна в более подробных объяснениях отличалось от того, чтобы услышать обрывки от Дарио. Я позаботилась о том, чтобы не разглашать то, что мне говорили о его матери до сих пор.

— Она бросила меня, когда я нуждался в ней больше всего. У меня был Дарио, мой двоюродный брат, если ты не знала. У меня были другие, просто это было не то же самое.

Я все еще лежала лицом от него отвернутая, не желая разрушать то, что было между нами. Скорее всего, он отвлекал меня, открывая свои раны и делясь. Это был прогресс.

— Твой двоюродный брат?

— Да, наши отцы были братьями. Мы убили их обоих за один промежуток времени. Оба заслуживали большего, но у нас были ограниченные возможности, и нам нужно было взять инициативу в свои руки, вместо того чтобы тратить время на то, чтобы урезать их до той степени, в какой они того заслуживали, как это должно было быть.

Я вздрогнула: он убил собственного отца.

— Почему?

Приподняв прядь моих волос, я почувствовала, как он наматывал их на пальцы, играл с ними и не отпускал, отвечая, понимая мой простой вопрос.

— Почему? — промурлыкал он. — Раймонда нужно было убрать. Его методы, то, как он руководил всей мафией Марчетти.… он стал обузой для своего собственного имени. Так что за эти годы я приобрел сильную лояльность за его спиной. Я нашел своих людей, предложил им шанс на перемены и путь вперед, и они поддержали меня. Когда все было готово, мы вывезли его и тех, кто был ему предан.

— Шрамы у тебя на спине...

Я замолчала, задаваясь вопросом, не на этом ли он остановился бы. Но он этого не сделал.

— Раймонд, — просто ответил он, как будто это все объясняло.

Повернувшись так, чтобы я была к нему лицом, его пальцы снова коснулись моей передней пряди волос. Он крутил ее вокруг пальцев, как будто даже не осознавал, что делал это, но это было просто то, что он должен был сделать.

Отведя взгляд, он ответил тщательно контролируемым тоном:

— Из меня выбили слабость, превратив меня в человека, которым он хотел меня видеть, и в ту роль, которую он хотел, чтобы я играл под его деспотичным правлением, — разъяренный взгляд встретился с моим. — Я не игрушка, которой можно командовать.

Сейчас было не время указывать на это сходство с его отцом и на то, как он относился ко мне, но это неловко витало вокруг нас.

Более того, хотя он и не оскорблял меня — так же, как его отец оскорблял его и его маму — он ожидал, что я сделала бы то, что он приказал, без права выбора.

Насколько он был похож на своего отца?

Из того, что я видела и что мне рассказывали, немного. Тем не менее, это заставило меня насторожиться. Потому что некоторые их черты были похожи.

Его телефон зазвонил, и он направился к двери.

Закрыв глаза от света, льющегося из открывающегося дверного проема, я услышала тяжелое дыхание и скрип ногтей по полу, когда дверь закрылась.