Наши лица находятся всего в нескольких сантиметрах друг от друга, и каждый наш неровный вдох и выдох делает нас еще немного ближе.

Ее глаза опускаются к моим губам, и между нами проходит ток, который невозможно отрицать. Это самое настоящее определение химии, влечения друг к другу.

Я провожу пальцем в перчатке по ее верхней губе, оставляя за собой след ледяной воды.

Ее зрачки расширены, рот приоткрыт, но противоречивое выражение на ее лице — это тот холодный душ, который мне нужен, чтобы вернуться к реальности.

В этом дне была какая-то форма эскапизма, когда мы притворялись, что можем быть чем-то большим, может быть, даже нормальной парой, но микровыражения не лгут, и ее выражение возвращает меня на землю.

Я отстраняюсь и встаю.

— Нам пора возвращаться. Уверен, твои родители будут ждать тебя к ужину.

Она прочищает горло и избегает встречаться с моим взглядом, демонстративно счищая снег со своих лыжных брюк.

— Да, я совсем потеряла счет времени, — говорит она, вставая.

Я подхожу к ней, чтобы взять брошенные санки, и жду, пока она присоединится ко мне, пока мы начинаем путь к нашим домам в немного напряженном, хотя и дружелюбном молчании.

— Спасибо. — Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, пока она говорит. — За этот день. Мне давно не было так весело.

Я хочу солгать ей, но не могу.

— Мне тоже.

Она улыбается мне небольшой, но искренней улыбкой, словно мой ответ доставил ей удовольствие, и я думаю о том, что еще можно сделать, чтобы улыбка не сходила с ее лица.

Мы пробираемся через лес, идем по тропинке домой, по которой ходили в детстве. Все это так знакомо, как будто это мышечная память, и от этого в груди становится легко, чего не было уже давно.

Я решил не думать о завтрашнем или послезавтрашнем дне и сосредоточиться на настоящем и сегодняшнем. А «здесь и сейчас» — это то, что Сикс моя. Она моя во всех смыслах, и мне все труднее представить, что я отпущу ее через несколько дней, хотя я знаю, что мне придется это сделать.

Мы останавливаемся, когда доходим до задних садов и лестницы, ведущей к особняку моих родителей. Под влиянием импульса я обхватываю ее за шею и прижимаю к своей груди.

Я опускаю губы на ее макушку и целую ее, крепко и властно удерживая ее шею, прежде чем отпустить ее.

— Я найду тебя после ужина.

Ее глаза потемнели, а дыхание участилось от одного только этого небольшого контакта, и мне требуется почти сверхчеловеческое усилие, чтобы не сорвать с нее зимний костюм и не трахнуть ее здесь, к черту свежий снег.

Я знаю, что она любит немного боли; ей наверняка понравится, если я сделаю это.

Если бы это не была самая открытая часть участка, я бы так и сделал, но сейчас я не хочу совершать преступление до того, как будет подан ужин.

— Оставь окно незапертым.

Она подносит руку к моему уху и смахивает что-то, что нашла в моих волосах. Ее прикосновение легкое, нежное, и я сопротивляюсь желанию прильнуть к ней еще больше.

— Ты когда-нибудь находил его запертым?

В моем горле раздается урчание, нечто среднее между довольным рычанием и эротическим мурлыканьем.

— Уходи, пока я не передумал ужинать тобой. Или лучше, я накормлю тебя своим членом.

Она краснеет и поворачивается на пятках. Она еще даже не ушла, а я уже хочу ее вернуть.

Это не предвещает ничего хорошего для того, что произойдет через несколько дней.