Он делает еще один шаг ко мне, так что его грудь упирается в мои скрещенные руки. Протягивая руку, он убирает выбившуюся прядь волос с моей щеки и заправляет ее за ухо.

Его глаза следят за движением, а затем перемещаются на мою шею, чтобы отследить ритм биения моего пульса под кожей, когда он говорит в нескольких дюймах от моего лица.

― Ты лжешь сама себе. ― Говорит он, его голос полон насмешки.

Я поднимаю подбородок выше, если это вообще возможно, и напрягаю скрещенные руки.

― Ты проецируешь желаемое.

― А ты уклоняешься.

― Я не...

― Рис!

Он вскидывает голову, чтобы посмотреть в направлении голоса, зовущего его по имени, прекращая напряженный обмен репликами и резко обрывая связь между нами.

Такое чувство, что мое тело физически расслабляется от облегчения, когда он делает шаг назад.

Спорить с Рисом ― это все равно что провести десять раундов на ринге, а в конце боя объявить ничью. Адреналин и возбуждение захлестывают меня от встречи с ним лицом к лицу, за которыми следует неизбежный крах и мысленная игра за игрой, когда я воспроизвожу каждое сказанное слово, каждое физическое движение, анализируя то, что только что произошло.

― Прекрати отвлекать моего игрока и приступай к тренировке. ― Тренер Фолкнер кричит на него, указывая позади себя на поле, на котором он должен быть.

— Да, тренер. — Отвечает он, а затем поворачивается ко мне и добавляет: — Мне понравится заставлять тебя жалеть о каждой лжи, которую ты мне когда-либо говорила.

― Продолжай мечтать.

― Продолжай упираться, это сделает мою победу еще слаще.



Я позволяю себе упасть на землю рядом со своей спортивной сумкой и перекатываюсь на спину, полностью измотанная.

Тренировка была изнурительной. Тренер фокусирует сентябрьские тренировки на подготовке команды, чтобы гарантировать, что мы будем конкурентоспособны все девяносто минут, которые мы проводим на поле. Это означает бег.

Много бега.

Вперед. Назад. Вверх по трибунам. Вниз по трибунам.

Снова и снова, пока я не подумала, что я упаду лицом вниз с последнего ряда трибун.

Я в отличной форме, но не привыкла к такому уровню мастерства. Спорт в системе государственных школ — это что-то вроде шутки, поэтому было легко стать одним из лучших в своих подразделениях при определенной дисциплине.

Я узнаю, что футбол в частных школах — особенно в европейских частных школах, где футбол граничит с религией, — это совершенно другая игра с мячом. Каламбур неуместен.

Хотя в Штатах я привыкла быть звездой, я знаю, что мне придется много работать, чтобы не отставать от здешних талантов. К счастью для меня, у меня есть конкурентоспособность Майкла Джордана в «Последнем танце» и трудовая этика Опры во время сезона отпусков.

Я знаю, что могу и буду звездой здесь. И эта тяжелая работа начинается с того, что я показываю свою страсть и преданность тренеру Фолкнер, поэтому она решила назначить меня капитаном.

Я все еще лежу на спине с закрытыми глазами и пытаюсь отдышаться, когда на меня падает тень.

― Ты в порядке?

Снова этот голос.

― Уходи. ― Говорю я ему. Отказываясь открывать глаза, я слепо тянусь за своими airpods и нажимаю «воспроизвести» в своем плейлисте «cool down».

Может быть, если я буду игнорировать его, он уйдет.

Прижимаю колено к груди и потягиваюсь, напевая при этом песню.

По прошествии, как мне кажется, пары минут, я открываю один глаз, чтобы посмотреть, там ли он все еще, и нахожу его стоящим надо мной и смотрящим на меня сверху вниз.

Я стону, позволяя своей ноге упасть на землю и хватаясь за другую в том же движении.

― Ты как венерическая болезнь, — говорю я ему. ― Возвращаешься из раза в раз.

― А тебя большой опыт в этой сфере, не так ли?

― Да. На самом деле, у меня полно болячек. Хламидиоз, гонорея, герпес. Назови какую угодно, и у меня она будет.

― Предполагается, что это должно заставить меня не хотеть тебя трахать?

― Это работает?

― Нет.

― У меня так много бородавок, спрятанных под этим нарядом.

― Покажи мне парочку.

Я бросаю на него взгляд, полный отвращения.

― Что с тобой не так? ― Спрашиваю я его, наконец, глядя ему в лицо.

В то время как я все еще нахожусь буквально на земле, пытаясь восстановиться после тренировки, он выглядит возмутительно идеально.

Он почти не взъерошен, единственный признак напряжения ― капельки пота на виске. Но затем они идеально спускаются по его виску, делая парня еще больше похожим на типичного главного героя, которым я его и вижу.

Его волнистые волосы длиннее на макушке и коротко подстрижены по бокам, а одна прядь безупречно лежит на лбу, как будто ее специально уложила туда команда парикмахеров.

У него высокомерные аристократические черты лица, от длинного носа до сильной челюсти, которые становятся еще более грубыми из-за единственного несовершенства на его лице ― небольшого шрама, рассекающего пополам левую бровь, оставляя после себя безволосый след. Но именно его глаза притягивают меня.

Это бесконечные бассейны темно-синего цвета, их глубина захватывает. Я знаю, что если бы я поднесла одну из тех камер с высоким разрешением к его лицу, я бы увидела в его глазах целые галактики.

Те, что наполнены изгибами и поворотами, млечными путями и миллионами и миллионами сияющих звезд.

― Это тот случай, когда ты хочешь того, чего не можешь получить?

― Это не тот случай.

Очевидно, я ослышалась.

― Что, прости?

― Рано или поздно ты будешь моей, так что, строго говоря, дело не в том, чтобы хотеть чего-то, чего я не могу получить.

― Я...

― И так получилось, что я пришел сюда не для того, чтобы приударить за тобой, ты сама начала этот разговор. ― Он язвит с самодовольной улыбкой. ― Может быть, у тебя не такой уж и иммунитет к моему очарованию, как тебе хочется думать.

― Тогда чего же ты хочешь?

Он машет рукой в том направлении, где я все еще лежу.

― Я оглянулся, а ты развалилась на земле, как труп, почти такой же, как сейчас. Я хотел убедиться, что ты не мертва. ― Он одаривает меня дерзкой полуулыбкой и добавляет: ― С бородавками я могу справиться, с некрофилией мне было бы трудно.

Из меня вырывается смех, прежде чем я быстро заглушаю его кашлем.

― Ты можешь признать, что находишь меня забавным, я никому не скажу. ― Говорит он с ухмылкой, его блестящие глаза смотрят на меня сверху вниз.

Внезапно у меня пересыхает в горле, и во мне разгорается срочная необходимость сбежать.

Я избавлена от необходимости отвечать, когда Беллами, настоящая любовь всей моей жизни и мой лучший друг с абсолютно безупречным выбором времени, подходит к полю и машет мне рукой.

Собрав свои вещи, я вскакиваю на ноги и бегу к ней, не оглядываясь.



Когда я бегу к Беллами, то понимаю, что Рис и я были единственными людьми, оставшимися на поле, остальные члены наших команд и тренеры давно ушли.

Факт, который не остается для нее незамеченным.

― Вы двое выглядели там уютно. ― Говорит она, приподняв бровь.

Я кладу руку ей на лоб, пока мы идем, и мое лицо хмурится.

― Хм, вроде все нормально.

― Что?

― Я проверяла, нет ли у тебя температуры, потому что, клянусь, я только что услышала, как ты сказала самую безумную вещь.

Она смеется надо мной, бросая на меня взгляд.

― Называю это так, как я это вижу.

― Может быть, это у меня температура. ― Отвечаю я, хватая ее руку и прикладывая ее к своему лбу. ― Я горячая?

Она высвобождает свою руку из моей хватки и игриво толкает меня в плечо.

― Знаешь, кто отреагировал бы точно так же, как ты только что? Рис. Вы, ребята, так похожи.

― Ну и что? ― Спрашиваю я ее, когда мы подходим к гольф-кару.

― Нет. — Она восклицает, когда я направляюсь к левой двери, пугая меня. ― У тебя был долгий день. Позволь мне сесть за руль.

― Тонко, Би, ― говорю я ей, обходя с другой стороны. ― Знаешь, я не такой уж плохой водитель.

― Конечно, не плохой. ― Она говорит тем же голосом, который использует ее мама ― Триш, моя неофициальная приемная мама, ― когда пытается меня успокоить.

― В любом случае, к чему ты клонишь? Ты помнишь, что я люблю Картера, верно?

Беллами не самый большой поклонник Картера.

Она была раньше.

Когда он впервые пригласил меня на свидание, мы обсуждали каждое текстовое сообщение и каждый романтический жест, пока мы обе не влюбились в него из-за меня.

Долгое время у меня был лучший парень и лучшая подруга. Мы все делали вместе, и жизнь была простой. Это не обязательно было очень захватывающе, но, по крайней мере, я была довольна.

Затем, почти три месяца назад, ни с того ни с сего, он изменил мне.

С девушкой из соперничающей команды, чтобы добавить оскорбление к травме от самой измены.

Честно говоря, я не была уверена почему. Мы были влюблены, или я так думала, и он был счастлив. Он сказал, что это была ошибка по пьяни, и я решила поверить и простить его.

Наверное, я не была готова к опустошению от своего впервые разбитого сердца, особенно когда собиралась уезжать в Швейцарию.

Беллами всегда только поддерживала мои решения, но я могу сказать, что раскол есть и он незаметно распространяется.

С каждым проходящим днем я чувствую, что два самых важных человека в моей жизни отдаляются все дальше и дальше друг от друга.

Пока я наблюдаю за этим, мое сердце разбивается, а самооценка полностью подрывается. Я собрала себя по кусочкам настолько, чтобы добраться до Швейцарии, но это не идеально. Все основные части на месте, но есть десятки крошечных осколков, которые еще не приклеены обратно.

Тем временем, между Картером и мной все возвращается на круги своя.

Даже лучше.

Он был отличным парнем после того инцидента, покупал мне цветы и писал признания в любви. Я должна была быть на седьмом небе от счастья, и все же... это было тяжело.

Наши графики совпадают не так хорошо, как я надеялась, и было трудно разговаривать по телефону. С тех пор как я здесь, мы переписывались и отправляли голосовые сообщения, но разговаривали по телефону всего три раза.