15





Медленная улыбка расплывается по моему лицу, когда приходит понимание.

― Ты расстроилась, потому что я сказал, что влюбленности в тебя никогда не будет?

Гнев наэлектризовывает ее серебряные волосы, делая их сияющими.

― Не думай ни секунды, что меня это волнует. ― Выплюнула она, скрестив руки на груди и пристально глядя на меня. ― Это принцип. Это чертовски грубо так говорить, ты так говоришь, как будто я не заслуживаю симпатии.

― Тайер.

Она поворачивается обратно к двери.

― Мне нужно выбраться отсюда.

― Тайер. ― Я предупреждаю.

― Помогите! Aidez-moi, ― Помогите мне, пожалуйста. ― Она пытается говорить на менее чем посредственном французском.

Я игнорирую тепло, которое распространяется в моем животе при мысли о том, что она так расстроена из-за того, что теоретически я люблю ее или нет.

Возможно, я ближе к тому, чтобы расколоть ее, чем я думал.

― Я никогда не был влюблен и не планирую быть влюбленным. ― Говорю я ей, делая одолжение, что не буду дальше выяснять, почему это понятие так ее раздражает.

Это привлекает ее внимание.

Она снова поворачивается ко мне, ее глаза сужаются, когда она рассматривает меня.

― Ты не веришь в любовь? ― Ее сомнительный тон должен был передать, насколько нелепой она считает эту мысль.

― Нет, я верю в нее. Я видел, насколько сильной может быть любовь. ― Я говорю ей, мой тон граничит с напоминанием. ― Но я думаю, что это слабость, уязвимость. Отдать свое сердце тому, кто живет в такой легко разбиваемой оболочке, кого так легко убить и кто ходит в таком опасном мире. Ты отдаешь этому человеку все, а он умирает, и ты остаешься ни с чем. Даже не с тем, кем ты была раньше. ― Отвечаю ей. ― Я прошел через это однажды с моими родителями, и я не хочу проходить через это снова.

Ее рот приоткрывается, а на лице появляется сочувствие, когда она смотрит на меня.

― Я понимаю, почему ты так думаешь, но нельзя всю жизнь избегать любви, потому что боишься ее потерять. Я думаю, что в этом случае будет не меньше боли.

― Я могу жить с такой версией болью. А вот жить без другого человека, которого я люблю, может меня убить.

Я отвожу взгляд, почти смущенный тем, что был так уязвим. Гораздо больше, чем от признания, что я не смог пойти в библиотеку.

― В любом случае, все это лишь гипотетически. Как я уже сказал, я никогда не был влюблен. Даже близко нет.

Она медленно кивает, задумчиво пожевав губами.

― Тогда почему ты сказал это на вечеринке?

Я делаю вид, что думаю и пытаюсь вспомнить, но я точно знаю, о чем она говорит. Когда я высказала ей все, что думаю о мудаке, который ждал ее дома.

― О том, что мой парень ― идиот, раз позволил мне уехать без него? ― спрашиваю я.

Она кивает.

― Потому что тебя не любят правильно, а ты этого заслуживаешь.

― Понятно.

― Я не могу помочь тебе с этим, но я могу хотя бы трахнуть тебя получше.

Возможно, это были неправильные слова, но я не смог сформулировать их более красноречиво.

Ее позвоночник выпрямляется, каждый позвонок фиксируется в нужном положении, когда она пронзает меня раздраженным взглядом.

― Ты хочешь, чтобы я рассталась со своим парнем, которого люблю... только для того, чтобы я могла трахнуть тебя без всяких обязательств? Я правильно поняла? ― спрашивает она, с губ ее срывается сарказм.

Я рычу на ее непринужденное признание в любви к своему парню.

― Я хочу тебя. Одна мысль о том, что он к тебе прикасается, вызывает у меня желание вырвать ему ногти один за другим, прежде чем я перейду к ногтям на ногах, и, думаю, я ясно дал это понять. ― Отвечаю я, прежде чем продолжить: ― И я знаю, что ты тоже хочешь меня, даже если ты не хочешь этого признать. Поддайся чувствам, с которыми, как я знаю, ты борешься с тех пор, как приехала сюда. Расстанься с ним и позволь мне стать твоей опорой.

В этот момент двери лифта открываются, и внутрь заглядывает пожарный.

― Bonjour, ― Добрый день, ― говорит он, ― Vous allez bien? ― Вы в порядке?

― Oui. ― Да. ― Отвечаю я, говоря ему, что с нами все в порядке. Он выходит, вероятно, за оборудованием.

Я оглядываюсь на Тайер, которая стоит безмолвно.

― Давай я тебя подвезу. ― Говорю ей.

Пожарный возвращается, на этот раз с небольшой двухступенчатой лестницей, по которой мы можем выбраться из лифта.

― Хорошо. ― Говорит он, на этот раз по-английски. ― Сначала мадемуазель.

Я все еще жду, что она мне ответит.

Она качает головой, избегая моего взгляда.

― Нет, спасибо. Я сама доберусь.

Не глядя на меня, она хватает пожарного за протянутую руку и с ее помощью поднимается по лестнице и выходит из лифта.

Когда я выхожу из лифта и встаю прямо, вытирая пыль с брюк, я оглядываюсь в поисках ее.

Она ушла.



Я растянулся на заднем сиденье лимузина, обессиленный.

Все тренировки плюс стресс от пребывания в лифте выбили из меня все силы.

Вместо того чтобы провести вечер дома, как я надеялся, я должен встретиться с Роугом в Женеве.

Он обхаживает своих ключевых акционеров, пытаясь обеспечить плавную преемственность между его отцом и им, когда это в конце концов произойдет, и мы нужны ему там для какой-то ерунды на коктейль-часе.

Это последнее, чем я хотел бы сейчас заниматься.

Лучше бы я провел вечер, попивая пиво и проигрывая в памяти весь разговор в лифте с Тайер.

Трудно описать то чувство, которое пронзило меня до глубины души, когда я обернулся, ожидая увидеть ее стоящей и в порядке, а вместо этого обнаружил ее дрожащей на полу.

Ее лицо было таким белым, что я подумал, что она вот-вот потеряет сознание. Мое сердце упало в задницу, а руки затряслись, когда я схватился за ее лицо.

Я устало потер глаза и посмотрел в окно, когда мы покидали Обонну. Не думаю, что я сделал хотя бы вдох за эти десять секунд, которые растянулись в моей груди до минут.

Я разберу весь этот лифт на части ― кусок за куском ― за то, что заставил ее пройти через это.

Достав из кармана телефон, я разблокировал его и открыл сообщение Филу Торнтону, директору школы АКК.

Я: Южный лифт в спортивном корпусе. Я хочу, чтобы его вывели из эксплуатации.

Торнтон: Ты не можешь просто отправлять сообщение на этот номер.

Торнтон: И о чем ты говоришь?

Я: Он неисправен. Я хочу, чтобы его сняли с эксплуатации сегодня же. Я пожертвую столько, сколько потребуется, чтобы его заменили на что-то современное.

Торнтон: Потому что это то, что нам нужно ― современные лифты.

Торнтон: Я не могу просто вывести лифт из эксплуатации, потому что у тебя с ним проблемы.

Я: Я построю новый плавательный бассейн.

Торнтон: Продолжай...

Я: Финансирование нового бассейна олимпийского размера и нового лифта. Но я хочу, чтобы его немедленно перекрыли.

Торнтон: Хорошо.

Торнтон: За один лифт придется заплатить немалую цену.

Блокирую экран и убираю телефон.

Я бы заплатил гораздо больше денег за то, чтобы этот лифт был уничтожен.

Мы подъезжаем к отелю, в котором остановился Роуг, и мой водитель, Джейк, открывает мне дверь.

― Спасибо.

― Сэр, ― отвечает он, когда я прохожу через двери и поднимаюсь прямо в пентхаус, в котором остановился Роуг.



Прошло два часа этой коктейльной встречи, и мне уже надоело.

Напротив меня Роуг стоит в кругу с тремя акционерами и внимательно слушает одного из них, энергично пересказывающего, как я уверен, невероятно скучную историю о «старых добрых временах».

Если судить по едва скрываемому выражению скуки на лице Роуга, то я прав.

Феникс сидит в кресле в сторонке, потягивает виски с отстраненным выражением лица.

― Все в порядке, приятель? ― спрашиваю я его.

― Да, ― отвечает он. ― На сегодня с меня достаточно общения. ― Он осушает свой стакан и встает. ― Я возвращаюсь в отель.

Он треплет меня по подбородку и уходит.

Мне не хотелось бы ничего другого, как последовать за ним. Мысль о том, чтобы снять костюм и откинуться на спинку кресла с выпивкой и игрой, вызывает у меня почти слюноотделение.

К сожалению, я знаю, что Роугу сегодня нужна моя поддержка. Я останусь здесь столько, сколько ему будет нужно, но больше не буду вести светские беседы. Феникс был прав, когда говорил о том, что надо сидеть в стороне.

Интересно, что делает Тайер.

Ей лучше?

Она была раздражена, когда уходила от меня сегодня днем. Хотела ли она признаться себе в этом или нет, но то, что я не искал долгосрочных отношений, вывело ее из себя.

Это означало, что, по крайней мере, часть ее любит меня настолько, что эта новость стала для нее разочарованием.

При этой мысли меня пронзила дрожь. Если быть честным, то я не знаю, какие у меня с ней планы.

Все, что я знаю, это то, что я жажду ее.

Я никогда не испытывал такого темного, собственнического желания к кому-то.

Мне нужно прикоснуться к ней, зарыться в нее, пометить ее. Изначально я думал, что это будет один раз и все.

Заставлю ее подчиниться мне, вытравлю ее из себя и пойду дальше.

Это было раньше, когда я думал, что легко, без особых усилий, уложу ее под себя.

Как я обычно и делал.

Теперь же, когда она превратила это в вызов, одного раза точно будет недостаточно.

Я буду трахать ее, чтобы наказать, чтобы преподать ей урок, многократно и до тех пор, пока не насыщусь.

И если судить по тому, с какой жадностью я думал о ней, то пройдет какое-то время, прежде чем я удовлетворю свой аппетит.

При этой мысли у меня в груди вибрирует гул, почти мурлыканье.

Надеюсь, что, рассказав ей правду, я не подтолкнул ее к тому ублюдку в Чикаго.

Грозовые тучи заслоняют мне зрение при этой мысли.

Я не собирался говорить ей о том, что не ищу серьезных отношений, это просто вырвалось на фоне «уязвимого» разговора, который она хотела завести.

В любом случае, ей лучше было знать, где находится моя голова.

Я открываю приложение Instagram на своем телефоне и захожу в профиль Тайер. Никаких новых постов с тех пор, как я в последний раз подглядывал за ней, но есть новая история.

Я открываю ее и смотрю.

Это видео, на котором Беллами танцует в клубе. Место отмечено как «Барокко».