9. ФОСТЕР

Первое января. Новый год. Новое начало.

И впервые за долгое время я начинал год, предоставленный самому себе.

Если только Талия не захочет принять меня обратно. Тогда я буду принадлежать ей до конца своих дней.

Я дал ей вчерашний день, чтобы подумать о субботнем вечере. У меня тоже было время подумать о нём. Мы всегда легко воспламенялись рядом с друг другом. И, блять, как же приятно было потерять себя в ней. Чувствовать то, как она сжимается вокруг меня. Видеть желание в ее глазах. Слышать, как она произносит моё имя, когда кончает.

Мои надежды были высоки. Шансы на прощение были невелики, но все же...

Я отчаянно надеялся.

Талия сказала, что я потерял ту женщину, которой она была. Если что-то и зависело от меня, я точно не собирался терять её снова.

Поэтому я начну этот год с честности. С запоздавшего признания.

Большую часть дня я провел в спортзале, убираясь и надрывая задницу, чтобы нанести последние штрихи. Последнее оборудование было установлено, и мне удалось неплохо потренироваться.

После обеда я поехал в город за продуктами, а по дороге домой остановился у больницы, чтобы посмотреть, работает ли Талия. Её джип стоял на своем обычном парковочном месте, так что у меня было больше времени, чтобы позаниматься делами. Впервые в жизни я был рад стирке.

Солнце село несколько часов назад. Ожидание было мучительным, но в конце концов оно заставило меня выйти из дома и поехать в город. К Талии.

Мой желудок сжался в комок, когда я припарковался у ее дома. Внутри горел свет, который падал на заснеженную лужайку. Утром прошел ливень, и тротуар был припорошен белым.

В углу ее крыльца лежала синяя лопата, я вышел из машины, застегнул пальто и принялся за работу. Скрежет лопаты наполнил холодную темную ночь, пока я задержался ещё на несколько минут.

Я дал себе еще немного времени, надеясь.

Я был на последней ступеньке крыльца, когда дверь распахнулась. На пороге стояла Талия, без макияжа, с влажными волосами, одетая так же, как в мою первую ночь в Куинси. В леггинсы. И безразмерную толстовку.

Толстовку Невадского университета в Лас-Вегасе.

У меня была такая же.

— Что ты делаешь? — она обняла себя руками за талию.

— Расчищаю твой тротуар, — я отложил лопату в сторону и осмотрел свою работу. — У меня, наверное, ушло в два раза больше времени, чем если бы это сделала ты.

— Ты прекрасно справится. Спасибо, что сделал это для меня.

— Не за что. Полагаю, я у меня будет больше практики, живя в Монтане.

Я ждал, что она возразит мне или начнет спорить и требовать, чтобы я уехал из Куинси. Но она молчала. Возможно, после субботнего вечера она поняла, почему я не уезжаю.

У меня перехватило дыхание, когда мы посмотрели друг на друга. Между нами была тысяча невысказанных слов, так много, что они сами по себе образовывали плотное облако.

— О той ночи...

Она отмахнулась.

— Мы не должны говорить об этом.

— Должны. Я не надел презерватив.

Не то чтобы у меня где-то он лежал. Мне не нужны были презервативы уже чертовски долгое время.

— Я принимаю противозачаточные.

— Окей, — в моем голосе прозвучал намек на разочарование. Ребенок от Талии не был бы таким уж нежелательным сюрпризом. — Я, гм ... не был ни с кем некоторое время.

То, что мне удалось продержаться больше пяти секунд, было чертовым чудом. Находиться в теле Талии было раем на земле.

— Из-за твоего развода. Точно.

— Что-то вроде того, — пробормотал я. Нет, это было не из-за развода. Но это разъяснение придет позже. — Собираешься заставить меня стоять здесь всю ночь? Здесь не совсем тепло.

— Ты можешь зайти, но только потому, что если у тебя будет переохлаждение, лечить тебя придётся мне. Сегодня я провела достаточно времени в больнице, а завтра у меня двенадцатичасовая смена.

Я рассмеялся, ожидая увидеть улыбку и на ее лице. Но она выглядела так, будто только что ушибла палец на ноге.

— Что?

— Не смейся.

Моя ухмылка ослабла.

— Почему?

— Потому что мне нравится, когда ты это делаешь.

Талия сдвинулась в сторону и жестом пригласила меня войти внутрь.

Когда она закрыла дверь, я снял ботинки и пальто, повесив его на крючок в прихожей. Затем последовал за ней вглубь дома, долго вдыхая её запах. Кокос и цитрусовые.

В субботу вечером я лег спать счастливым мужчиной, потому что на моей коже был этот запах. Слава Богу, что она не поменяла свое мыло спустя эти годы. Я бы скучал по этому аромату.

— Отличное место, — сказал я, когда мы вошли в гостиную.

— Спасибо.

Её дом был очаровательным и уютным. Стены были выкрашены в нежно-коричневый цвет, который дополнял кожаный диван и кресло. На журнальном столике, сделаном из орехового дерева, стояли шесть мраморных подстаканников, одна из которых держала кувшин, наполненный ледяной водой. Она всегда беспокоилась, что кольца конденсата испортят мебель, поэтому держала их везде.

Камин у стены был сделан из того же кирпича, что и лестница на крыльце. Полы из твердых пород дерева выглядели оригинально, со случайными выбоинами и потертостями для придания характера. Большую часть комнаты занимал толстый ковер, темно-зеленые оттенки которого гармонировали с горшком с сансевиерией в углу.

Дом был старым, вероятно, построенным до того, как открытая концепция интерьера стала популярной, поэтому каждая комната была разделена стенами и арочными дверными проемами. А над диваном, вместо картин или гравюр, была стена со шпалерной развеской^[6] фотографий. На фотографии в центре была изображена её семья.

Она была более старой, увеличенной копией той, что была у неё в квартире в Вегасе.

Талия подошла к дивану, села на один край и сложила ноги на подушке, словно свернувшись калачиком. Как будто она готовилась к тому, что будет дальше.

Я занял противоположный конец дивана, давая ей немного пространства, опираясь локтями на колени.

— Классная толстовка.

Она посмотрела вниз, как будто забыла, какую кофту надела.

— Ты купила мне такую же, помнишь? Ты подумала, что будет мило, если мы будем ходить в одинаковом.

— Рукава были слишком короткими, поэтому ты её так и не надел.

— Нет, рукава как раз, — это была одна из двух безобидных вещей, о которых я соврал. — Я не носил её, потому что не хотел, чтобы люди думали, что я заслужил ее. Что я собираюсь в колледж.

— Что? — она наклонила голову. — Почему?

— Я едва закончил среднюю школу. Получил аттестат и знал, что никогда не выдержу ещё один урок математики или английского. Идея колледжа... это для таких, как ты. Не для меня. И когда я надевал эту толстовку, она напоминала мне обо всем, чего у меня никогда не будет. Обо всём, что я не мог дать тебе. Бедный ребенок из бедного района, чьим лучшим умением было пускать в ход кулаки. Парень, которому повезло иметь двадцать баксов в кармане и который знал, что никогда не сможет подарить тебе весь мир.

Она подтянула колени к груди.

— Мне никогда не был нужен мир.

— Но я все равно хотел подарить его тебе.

Тогда я был одержим материальными благами. Определял успех деньгами и статусом. Всем тем, чего не было у моих родителей, к их большому огорчению. Они обижались друг на друга из-за того, что у них этого не было.

Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы надрал себе задницу.

Талии не нужны были ни машины, ни шикарные дома. Все, что ей было нужно, это засыпать в моих объятиях каждую ночь и просыпаться рядом с моим лицом каждое утро.

— Ты не часто рассказывал о своем детстве, — сказала она.

— Нет.

И я познакомил ее со своей семьей только один раз. На обеде, а не на ужине, стараясь сделать это как можно более коротким мероприятием.

В то время как она всегда говорила о своей семье, я избегал этой темы любой ценой. Как будто мы поменялись местами. Она рассказывала мне все, но не делилась обо мне в противоположном направлении. А я рассказывал всем о ней, но ничего не рассказывал ей о них.

— У нас не было много денег, когда я был ребенком, — сказал я. — Папа работал в шиномонтажной мастерской, менял шины и латал дыры. Мама работала барменшой в спортивном баре около Лас-Вегас-Стрип^[7]. В совокупности у них была приличная зарплата, только домой они обычно приходили с половиной, потому что остальное оставляли в казино.

— У них были проблемы с азартными играми? Я и понятия не имела.

— Это не то, о чем я любил говорить. Из-за этого у моих родителей было много проблем. Они постоянно ссорились. Злились, когда один проигрывал слишком много. А потом наоборот.

— Мне жаль.

Я пожал плечами.

— Они такие, какие есть.

Ни один из моих родителей не изменится. Я смирился с этим. И в эти дни, вместо того чтобы злиться друг на друга, они часто злились и на меня. Они обижались на меня за мое богатство, потому что я не делился с ними, не так, как они хотели.

Каждый раз, когда я давал им деньги, они спускали их за несколько недель. Две машины, которые я купил для отца, были проданы за наличные. То же самое было и с драгоценностями, которые я подарил маме.

Я слишком много работал, чтобы они просаживали мои деньги. Поэтому я купил им дом, который был оформлен на мое имя, чтобы его нельзя было продать. На дни рождения и Рождество они получали хорошие подарки, будущее которых меня не интересовало.

— Пока я рос, наш дом не был мирным местом, — сказал я Талии. — Обычной громкостью был крик. Думаю, именно поэтому я стал драться. Это была отдушина. Способ заглушить шум. В школе у меня был друг, который начал заниматься боксом, и однажды он привел меня в «У Энджела».

Тренажерный зал «У Энджела» принадлежал Арло Энджелу. Он был моим спасителем на том этапе моей жизни. Он взял меня под свое крыло и тренировал меня лично в течение многих лет. Наверное, потому что он видел природный талант и чертову уйму сдерживаемой агрессии.

— Я не уважал своего отца, — сказал я Талии. — Не слушал свою мать. Но Арло... он был моим героем. Он взял озлобленного ребенка и дал ему будущее. Он сказал мне, что я могу стать великим, и я боролся, чтобы стать таким. Мне это было нужно. Мне нужен был кто-то, кто верил в меня. Мне нужно было за что бороться. И слишком долго одобрение Арло было источником моей мотивации.