— Джеремая был моим школьным парнем, — сказала я. — Моим секретом. Мои родители никогда не знали о нем, или, может быть, моя мать знала, но никогда не подавала виду. Он знал, какой была жизнь в нашем доме, и хотел помочь нам выбраться. Мы с Пресли наскребли денег, работая нянями, и он купил нам всем старый грузовик, чтобы мы могли уехать в закат.

— Но ты не уехала.

— Нет. — Я опустила взгляд на стол. — Почти.

Люк не произнес ни слова, пока я думала о той ночи. Об ошибке, о которой я буду сожалеть вечно. Может быть, если бы я была храброй, может быть, если бы я просто пошла с Пресли, Джеремая был бы все еще жив. Может быть, ничего из этого никогда бы не случилось.

Я не могла полностью винить его в его смерти. Отчасти она была и на моей совести.

— Пресли нацелилась на Монтану. А я хотела Калифорнию. Я хотела жить на берегу океана, засыпать под шум волн и быть за тридевять земель от моего отца. Джеремая собирался поехать со мной. Мы бы высадили Пресли в Монтане, а затем продолжили наш путь. Но…

— Твой отец узнал.

Я покачала головой.

— Нет.

— Твоя мать?

— Я испугалась. — Я грустно улыбнулась ему. — Мы неделями таскали одежду и другие вещи из нашей комнаты. Джеремая хранил их у себя, так как мы жили по соседству. Единственным местом, куда папа разрешал нам ходить, была библиотека, и Пресли использовала один из их компьютеров, чтобы найти работу здесь, в гараже. Она нашла место, где можно остановиться. Все, о чем она могла говорить, это о своей новой жизни. Снова, и снова, и снова. Она никогда не останавливалась. А я… не была готова. Я не была готова. Потом пришло время уходить и…

Я закрыла глаза, темнота той ночи окутывала меня, как холодные завитки дыма, затягивая в ночь, которую я проигрывала больше раз, чем могла вспомнить.

— Воздух был таким странным в ту ночь. Как будто я не могла вдохнуть достаточно воздуха, чтобы наполнить легкие, и у меня кружилась голова. С каждым шагом, который я делала, удаляясь от нашего дома, я чувствовала себя так, словно натягиваю струну. Все туже и туже. И это продолжало тянуть меня назад. Как будто у моего отца была рука на другом конце струны, и он позволял мне зайти ровно настолько, чтобы одернуть меня обратно, прежде чем назначить наказание настолько суровое, что оно стало бы мерилом, по которому я оценивала все будущие действия.

У меня пересохло в горле, поэтому я подняла свой стакан с водой, вот только рука у меня дрожала, и вода выплеснулась через край.

— Давай. — Люк встал, забирая свою тарелку и мою. Затем он прошел в гостиную и сел на диван.

Я последовала за ним, радуясь возможности убраться подальше от столовой. Умом я понимала, что все было по-другому. Люк не был моим отцом, и нечего было бояться стола и шести стульев. Когда-нибудь я преодолею этот иррациональный страх. Но сегодня был не тот день.

Люк дал мне время устроиться в кресле напротив него и перевести дыхание. Он погрузился в макароны и не сказал ни слова. Никаких вопросов. Никакого давления. Если я хотела говорить, это был мой выбор.

Для женщины, которая только что сказала ему, как мало она может контролировать, очень много значило, что он ее слушал.

Я закинула ноги на сиденье кресла, тарелка балансировала у меня между колен.

— Пресли всегда проверяла границы дозволенного. Она делала все, чтобы посмотреть, поймают ли ее. Она была бесстрашной.

Уголок его рта приподнялся, когда он жевал.

— Похоже на нее.

— Я такой не была. Мне не нужно было проверять границы дозволенного, потому что мне не нравилось то, что могло произойти, если меня поймают. Или, когда поймают ее. Я была той, кто заботился о ней. Я была той, кто перевязывал ей ребра, когда он ломал их. Я была той, кто бежал за пакетом со льдом, когда он разбивал маме нос или ставил синяк под глазом. Пресли злилась на маму, обижалась на нее. Я просто… я просто хотела, чтобы все дожили до завтрашнего дня.

Люк отставил свою почти пустую тарелку на кофейный столик.

— Ты не раскачивала лодку.

— С чего бы мне это делать? Мы сидели на спасательном плоту посреди океана, в то время как вокруг нас бушевал ураган.

— Итак, ты осталась.

— Я осталась. — Чего бы я только не отдала, чтобы вернуться и повторить ту ночь. — Мы улизнули. Мама и папа не спали, но были слышны звуки, и они были… заняты.

Неважно, сколько лет прошло, я никогда не забуду звук, с которым мой отец насиловал мою мать. Пощечины. Хрюканье. В старших классах я боялась заниматься сексом с Джеремаей, потому что была уверена, что это будет больно.

Так и было, но так, теряют девственность все неуклюжие подростки. Позже, в клубе, секс был холодным. Отдаленным. Секс переоценивался. Я даже не могла винить в этом Джеремаю. Тот, кто больше всего изменился за те годы, что мы были в разлуке, была я.

— Мы бежали в темноте, чтобы встретиться с Джеремаей, — сказала я Люку. — Пресли была так взволнована. Она была так уверена. Она смеялась и улыбалась. Я бросила один взгляд на нашу машину, и струна просто дернулась. Если он нас поймает, мы будем мертвы. Поэтому у меня началась истерика.

Ни один из них не мог меня успокоить. Я была в истерике, плакала и пыталась сказать Пресли, что это неправильно. Что нас поймают. Все мое тело тряслось. Я пыталась вытащить ее сумки из машины, затащить ее домой, но она не собиралась возвращаться в тот дом.

— Я кричала, — сказала я. — Я сказала Пресли, что не уйду. Я не думала, что она поедет без меня, но она села за руль той старой, дерьмовой машины и уехала. Она оставила меня на улице.

— И Джеремая пошел с ней.

— Нет. — Я покачала головой. — Он остался. Из-за меня.

— Что твой отец сделал с тобой?

— Именно то, что причиняло мне боль больше всего. Он чуть не убил мою мать.

Люк закрыл глаза, качая головой. Его плечи напряглись. А руки сжались в кулаки. У меня было смутное подозрение, что он представлял, как душит моего отца.

— Мне жаль.

— Часть меня рада, что я была там, чтобы заботиться о ней. Это означало, что она не потеряла обеих своих дочерей.

Люк потер челюсть. Если он и был не согласен, то держал это при себе.

— Итак, Пресли приехала в Монтану. Джеремая остался с тобой. Но потом он приехал сюда, чтобы найти ее, и они обручились.

— Да. — Я кивнула. — Мы расстались в Чикаго. Он был зол на меня за то, что я не уехала. Он сказал, что не хочет смотреть, как я становлюсь своей матерью, или ждать, пока мой отец выдаст меня замуж за какого-нибудь другого мужчину. Мы много спорили. Я пообещала, что скоро расскажу о нем своим родителям, но подходящего времени никогда не было. И я думаю… Я думаю, ему не нравилось, что это секрет. Секрет, который мне нужно было хранить, контролировать. Потому что папа возненавидел бы его. А может, и нет, я не знаю. Это не имеет значения. Мы расстались, и Джеремая приехал в Монтану и нашел Пресли. Они обручились.

— Ты злилась на нее?

— Да, — призналась я. — Он всегда был моим. Моей единственной вещью, и она отняла его у меня. Оглядываясь назад, я думаю, что просто злилась, потому что у нее хватило смелости, а у меня — нет.

— Что заставило тебя в конце концов принять решение уйти?

— Моя мама. Пресли написала мне, что первого июня выходит замуж за Джеремаю. Я показала его маме, и у нее было такое выражение лица. За всю свою жизнь я никогда не видела ее такой грустной. Даже после ухода Пресли. — Конечно, она была прикована к постели почти месяц из-за папиного наказания.

Многое изменилось после ухода Пресли. Мама стала более задумчивой. И бунтарская жилка, которую всегда носила в себе Пресли, медленно проникла в меня.

Поэтому, когда моя мама сказала мне уходить, я была готова.

— Мама не знала, что Прес выходит замуж за моего бывшего парня. Она не знала, как сильно мне было больно читать то сообщение. Я была раздавлена. Зла. Но мне нужен был этот гнев. И мне нужно было, чтобы мама сказала мне, что это нормально — оставить ее. Она дала мне пачку наличных, которую прятала от папы, и велела мне пойти в туалет во время службы в церкви в следующее воскресенье и никогда не возвращаться.

— Ты разговаривала с ней с тех пор? — спросил Люк.

— Нет. — Я боялась рассказать ей, какой беспорядок устроила. И я боялась позвонить домой и узнать, что папа, наконец, убил ее.

Мама дала мне свободу и поощрила бежать. Чтобы начать новую жизнь. Не было сомнений, что она дорого заплатила за свои действия. И эта плата была произведена напрасно.

Потому что я побежала не в то чертово место.

— Я села в автобус до Монтаны. Нашла Джеремаю в Эштоне. И он оставил Пресли в день свадьбы, потому что я самая худшая сестра в мире.

Люк не стал спорить. Это было очко в его пользу, потому что, если бы он попытался сказать мне обратное, я бы поняла, что он лжет.

— Остальное ты знаешь, — сказала я.

— Знаю?

Нет, он не знает. Но все остальное было моим, и только моим.

Я взяла вилку и, закончив разговор, принялась за холодное блюдо. Когда моя тарелка опустела, я отнесла ее на кухню и поставила в посудомоечную машину.

Люк зашел на кухню следом за мной со своей тарелкой и убрал ее, пока я расправлялась с остатками.

Затем, как я делала большинство вечеров, я удалилась из кухни в свою спальню.

— Скарлетт. — Люк остановил меня прежде, чем я успела пройти мимо гостиной. — Спасибо.

— Не за что. — Я пожала плечами. — Я люблю готовить.

— Нет, не за еду. За то, что доверилась мне. За то, что доверяешь мне.

— О. — Думаю, я и правда доверяла ему, не так ли? Он мог бы многое узнать от Пресли, но в некотором смысле я гордилась собой за то, что рассказала свою историю. Рассказала ее по-своему. — Спокойной ночи, Люк.

— Спокойной ночи, Скарлетт.

Я повернулась и направилась в коридор, но затем остановилась у подножия лестницы. Дерьмо. Его комната.

— Эм, Люк?

— Да?

— Не злись.

— Из-за чего?

Я подавила улыбку.

— Увидишь.

Люк бросил на меня странный взгляд, прежде чем я скрылась в своей комнате и закрыла дверь. Затем я села на край кровати и стала ждать.

Не прошло много времени, как его шаги эхом отдались наверху и приглушенное «Что за хрень?» донеслось сквозь потолок.