Важно отметить, как трехместные отношения могут быть логически разложены на три двухместных. Во-первых, мы можем рассмотреть отношение между системой и репрезентантом, например, отношение, которое вы, как система в целом, имеете к книге в ваших руках, перцептивно данному репрезентанту. Назовем это отношением опыта: вы сознательно переживаете книгу в своих руках, и, если у вас нет галлюцинаций, это отношение опыта одновременно является отношением знания. Искажение возможно в любой момент, в то время как феноменальный характер вашего общего состояния (его феноменальное содержание) может оставаться неизменным. Во-вторых, мы могли бы рассмотреть отношения между системой и репрезентатумом. Это отношение между системой в целом и ее подсистемной частью, обладающей адаптивной ценностью и функционирующей как эпистемический инструмент. Таким двухместным отношением может быть отношение между вами, как системой в целом, и конкретным паттерном активации в вашем мозге, определяющим феноменальное содержание вашего сознательного опыта книги в вашей руке. В-третьих, в общее трехместное отношение встраивается отношение между этим состоянием мозга и реальной книгой, которая "управляет" своей активностью, сначала активируя определенные сенсорные поверхности. В трехместное отношение между системой, объектом и репрезентирующим внутренним состоянием мы встраиваем двухместное отношение, существующее между representandum и representatum. Это субличностное отношение, еще не предполагающее никакой референции к системе в целом. Это двухместное отношение между representandum и representatum должно быть асимметричным отношением. Я буду называть асимметричными все отношения, которые удовлетворяют следующим трем критериям: Во-первых, исключается возможность тождества образа и объекта (иррефлексивность). Во-вторых, для обоих отношений, составляющих основные семантические элементы понятия "репрезентация", а именно: отношения "a изображает или описывает b" и отношения "a функционирует как место или как внутренняя функциональная замена b", должно быть верно, что они не тождественны своим обратным отношениям. В-третьих, репрезентация в этом смысле является интранзитивным отношением. Поэтому те случаи, которые мы должны концептуально точно уловить, - это именно те случаи, в которых одно отдельное состояние, порождаемое системой, функционирует как внутреннее "описание" и как внутренняя функциональная замена части мира - но не наоборот. В реальных физических системах representanda и representata всегда должны рассматриваться как разные сущности. Этот шаг становится важным, как только мы распространяем нашу концепцию на особый случай феноменальной саморепрезентации (см. раздел 5.2), поскольку он позволяет избежать логических проблем классических идеалистических теорий сознания, а также множества бессмысленных вопросов, вездесущих в популярных дебатах, таких как "Как сознание может понять себя?" или "Как сознательное "я" может быть субъектом и объектом одновременно?".

Телеофункционализм решает эту фундаментальную проблему, преобразуя двухместное репрезентативное отношение в трехместное: обладает ли что-то репрезентативным содержанием, зависит от того, как оно используется определенной системой. Система в целом становится третьим релятом, закрепляя репрезентативное отношение в каузальном контексте. Разграничивая его таким образом, мы можем устранить симметричность, рефлексивность и транзитивность отношения изоморфии. Таким образом, мы приходим к концепции репрезентации, которая в то же время привлекательна тем, что вполне правдоподобна с эволюционной точки зрения. Телеофункционализм, как отмечалось выше, будет моим первым исходным предположением. Несомненно, он очень силен, поскольку предполагает истинность эволюционной теории в целом и интегрирует общую биологическую историю репрезентативной системы на нашей планете в объяснительную основу феноменального сознания. Тем не менее, поскольку телеофункционализм на сегодняшний день оказался одной из самых успешных исследовательских программ в философии сознания, поскольку эволюционная теория - одна из самых успешных эмпирических теорий, когда-либо открытых человечеством, и поскольку мои основные цели в этой книге иные, я не буду здесь явно отстаивать это предположение.

Следующей определяющей характеристикой ментальных репрезентативных процессов является их интернальность. Я уже указывал, что к этому утверждению следует относиться с большой осторожностью, поскольку во многих случаях интенциональное содержание ментального репрезентатума должно быть экстерналистски индивидуализировано. Если верно, что многие формы содержания фиксируются только в том случае, если, например, фиксируются физические свойства сложных сенсомоторных контуров, тогда именно пространственно внешние события помогут зафиксировать данное ментальное содержание (см., например, Grush 1997, 1998; Clark and Chalmers 1998). С другой стороны, кажется, можно с уверенностью сказать, что с точки зрения своих содержательных свойств ментальные репрезентативные состояния в том смысле, который здесь подразумевается, являются временно внутренними состояниями; они представляют исключительно актуальные состояния окружения системы. Они делают это в пределах окна присутствия, которое было функционально разработано самой системой, то есть в пределах временной системы отсчета, которая была определена как настоящее. В этом смысле содержание сознательно переживаемых ментальных репрезентаций является темпорально внутренним содержанием, но не в строго физическом, а только в функциональном смысле. Как только вы уловили этот момент, возникает интересная расширенная гипотеза: феноменальные процессы репрезентации могут быть именно теми процессами, которые также надзирают за внутренне реализуемыми функциональными свойствами системы, на этот раз в пространственном отношении. Внутренность можно было бы интерпретировать не только как свойство временного содержания, но и как свойство пространственного аппарата. Пространственная система отсчета в данном случае будет определяться физическими границами отдельного организма (это одна из причин, по которой мы должны были исключить муравейники как целевые системы). Пока что я приму это предположение в качестве рабочей гипотезы, не приводя никаких дополнительных аргументов. Оно формирует мое второе концептуальное предположение: если все пространственно внутренние свойства (в указанном выше смысле) данной системы фиксированы, то фиксировано и феноменальное содержание ее репрезентативного состояния (т. е. то, что она "делает настоящим"). Другими словами, то, что система сознательно переживает локально, с номологической необходимостью зависит от ее физических свойств. Среди философов сегодня это широко распространенное предположение. Оно подразумевает, что активные процессы ментальной репрезентации могут быть внутренне доступны только на уровне сознательного опыта, и этот способ доступа должен быть очень специфическим. Если рассматривать сознание в таком ключе, то можно, например, сказать, что феноменальная обработка представляет определенные свойства одновременно активных и исключительно внутренних состояний системы таким образом, чтобы сделать их интенциональное содержание глобально доступным для внимания, познания и гибкого контроля действий. Что значит сказать, что эти целевые состояния являются исключительно внутренними? И снова необходимо разделить три различные интерпретации "внутренности": физическую внутренность, функциональную внутренность и феноменальные качества субъективно переживаемых "nowness" и "inwardness". Интересно, что есть три соответствующих интерпретации таких понятий, как "граница системы и мира". Позже я попытаюсь предложить более четкую концепцию отношений между этими двумя концептуальными предпосылками.

Давайте кратко подведем итоги. Ментальные состояния - это внутренние состояния в особом смысле функциональной интернальности: их интенциональное содержание, которое может быть представлено фактами, пространственно внешними в физическом смысле, может быть сделано глобально доступным в индивидуально реализованном окне присутствия. (Я объясняю природу таких окон присутствия в разделе 3.2.2.) Таким образом, оно обладает потенциалом превращения в феноменальное содержание. Преобразование интенционального содержания таким образом означает, что оно попадает в новый контекст, контекст проживаемого настоящего. Можно представить себе, что репрезентативное содержание встраивается в новый временной контекст исключительно внутренним механизмом, но что именно является "глобальной доступностью?" Является ли это второе ограничение тем, что должно удовлетворяться либо средствами, либо, скорее, содержанием сознательного опыта?

Этот вопрос возвращает нас к исходной точке, к основной проблеме: каковы определяющие характеристики, выделяющие подмножество активных репрезентатов ментальных состояний нашего мозга как обладающих предрасположенностью к трансформации в субъективный опыт? На каких уровнях описания их можно обнаружить? Мы ищем специфический для данной области набор феноменологических, репрезентативных, функциональных и нейронаучных ограничений, которые могут служить для надежного выделения класса феноменальных репрезентатов для человеческих существ.