ГЛАВА ПЯТАЯ

ПРОСЬБА О ПРОЩЕНИИ И ХОРОШИЕ ЛЮДИ

Двадцать два года

— За двадцать шесть лет работы судьей мне, к сожалению, пришлось столкнуться с целым рядом подобных дел. Скажу, что большинство из них были окрашены в резкие контрасты черного и белого, и почти всегда было легко выбрать подходящее наказание.

— Мистер Мэйсон, Ваше дело не из таких.

— Я тщательно изучил обвинения, выдвинутые против Вас за последние несколько дней, и хотя я полностью согласен с Вашим признанием вины по всем пунктам, я не придерживаюсь того же мнения, что и Вы, что вы, как Вы неоднократно выражались, плохой человек.

— Мистер Мэйсон, я считаю, что, хотя, да, Вы совершили эти преступления, Вы невольно сделали это с удивительно добрыми намерениями и без искреннего желания причинить вред. И Ваши внешние проявления эмоций, и сотрудничество с правоохранительными органами, а также Ваше прекрасное поведение после ареста были в значительной степени учтены при определении Вашей судьбы.

— И поэтому, учитывая все вышесказанное, я решил приговорить Вас к двенадцати годам лишения свободы в исправительном учреждении «Уэйуорд», принимая во внимание год, который Вы уже провели под стражей, с возможностью досрочного освобождения за хорошее поведение. Вам это понятно?

«Еще одиннадцать лет».

Это казалось вечностью — смертным приговором — и все же мне казалось, что этого недостаточно, когда все, о чем я думал был Билли и жизнь, которую я у него украл.

— Да, Ваша честь, — ответил я хриплым голосом, а сердце бешено колотилось.

Где-то в зале суда кто-то заплакал.

«Мама Билли».

— Кроме того, — продолжал судья, — за такие преступления, как непреднамеренное убийство и хранение контролируемого вещества с целью продажи, требуется штраф в размере пятидесяти тысяч долларов. Кроме того, после освобождения Вы должны будете отбыть двухлетний испытательный срок, в течение которого Вы обязаны являться к назначенному офицеру, а также оставаться в пределах штата Коннектикут в течение всего срока наказания. Вы понимаете это?

— Да, Ваша честь.

Судья кивнул, затем наклонился вперед и сложил руки на скамье. Его глаза встретились с моими с оттенком сочувствия, и затем он заговорил.

— Мистер Мэйсон, как уже говорил, я искренне верю, что Вы, независимо от тех прискорбных обстоятельств, в которых Вы родились, хороший человек, потому что, по моему личному мнению, по-настоящему ужасный человек не верит в то, что он на самом деле ужасен. Я очень надеюсь, что Вы обретете покой, несмотря на совершенные Вами преступления и трагедии, с которыми Вы столкнулись за свою короткую жизнь, и что по окончании срока наказания Вы сможете начать вторую главу своей жизни с ярчайшим светом, указывающим Вам путь — так, как должна была начаться первая глава, — в сочетании с предрасположенностью действовать достойно Вашего характера.

Я слышал слова, которые он произносил; видел честность в его тяжелых, покрытых морщинами глазах. И все же я не мог позволить ни тому, ни другому тронуть мое сердце. Не тогда, когда мама Билли сидела где-то позади меня, и ее душераздирающие крики усиливались, пока ее муж отчаянно пытался ее утешить.

Она ненавидела меня. Ненавидели все, включая мою собственную мать, которая не удосужилась повидаться со мной за тот год, что я провел взаперти, не говоря уже о том, чтобы присутствовать при вынесении приговора. И только по этой причине, как я мог не ненавидеть себя?

Тем не менее, я уставился вперед, как мне велел назначенный адвокат, и сказал:

— Спасибо, Ваша честь.

Его губы едва заметно дрогнули в вымученной улыбке.

— И на этом, мистер Мэйсон, я желаю Вам счастливой жизни.

Молоток ударил по скамье.

— Заседание суда объявляется закрытым.

Я стоял, когда за мной пришел полицейский и увел меня. Смотрел прямо перед собой, не желая даже оглядываться через плечо на людей, которые пришли от имени Билли. Но тут началась суматоха, шарканье стульев и громкие голоса, а затем появилась мама Билли, кричавшая на весь зал.

— Солджер! Я открыла для тебя свое сердце и свой дом. Я кормила тебя, я любила тебя, а ты отплатил мне тем, что забрал у меня то, что я любила больше всего на свете.

— Ладно, Лора, — тихо сказал отец Билли, его голос был сдавленным от боли. — Пойдем.

Охранник взял меня за плечо, безмолвно призывая не вступать в бой, и повел к двери, через которую я вошел в зал суда.

— И как я должна с этим жить?! — кричала она мне вслед. — Как я должна продолжать жить своей жизнью, зная, что ты будешь жить своей?!

Я перестал идти, несмотря на настойчивые требования охранника. Потом быстро оглянулся через плечо, отводя взгляд, чтобы не смотреть на женщину, которая, как мне всегда хотелось, вырастила меня вместо нее.

Я хотел попросить маму Билли сообщить мне, если она когда-нибудь найдет ответ на свой вопрос. Я хотел умолять ее не переставать любить меня, несмотря ни на что, потому что, если она это сделает, во всем мире не останется ни капли любви ко мне. Я хотел поблагодарить ее за все, что она сделала для меня за эти годы, особенно за те, когда у меня больше никого не было.

Но я этого не сделал. То ли из-за нехватки времени, то ли из-за смелости, я не знал. Черт, может быть, это было и то, и другое.

Вместо этого я прошептал: «Мне очень жаль», надеясь, что она меня услышала. Надеясь, что она знает, что я говорю серьезно.

— Пойдем, Мэйсон, — сказал охранник, подталкивая меня.

И, не говоря больше ни слова, не оглядываясь, я пошел.