Глава 23

Нора

В дверь квартиры звонят, но это звонок с лестничной клетки, а не с улицы. Делаю перерыв в марафоне «Нетфликс», который сейчас в самом разгаре, и задаюсь вопросом: кто, черт возьми, поднялся по ступенькам к квартире без звонка?

Нехотя поднимаюсь с дивана и иду по коридору, чтобы посмотреть в глазок. Зрелище с другой стороны вызывает дрожь во всем теле.

— Нора, открой, я знаю, что ты дома, — раздается страшный голос через толстую деревянную дверь.

Затаив дыхание, кладу руки на дверь и пригибаюсь на случай, если этот человек каким-то волшебным образом увидит меня через глазок.

— Нора Рене Донахью, открой дверь сейчас же, или, клянусь, я компенсирую все те годы, что ни разу тебя не шлепала.

— Как грубо, Элейн, — бормочу я, прежде чем снять цепочку с двери и открыть ее.

По другую сторону я вижу свою мать во всей ее безупречной, энергичной красе. Могу поспорить, что Элейн никогда не проводила ночи без полноценных восьми часов сна.

Она моргает и оглядывает меня с ног до головы, словно я инородный предмет.

— Почему ты не внизу, не открываешь пекарню? Ты ведь понимаешь, что сегодня понедельник, а не воскресенье?

— Я знаю, что сегодня понедельник, мама. — Я закатываю глаза и изо всех сил стараюсь не зацикливаться на воспоминаниях о вчерашнем дне. — Рейчел и Зандер открылись сами.

— Почему?

— Потому что мне нужно было сделать несколько звонков. — Я неловко ковыряю дерево на дверной раме и стараюсь избегать ее взгляда.

— Я не понимаю. — Она показывает на мою мешковатую футболку, которую я ношу уже более двадцати четырех часов. — Сейчас девять тридцать утра понедельника, твоя вторая пекарня открывается в субботу, а ты тут валяешься в пижаме?

— Удивлена, что ты помнишь об открытии, — обиженно говорю я.

— О, да ладно, приглашение на открытие уже несколько недель значится в моем календаре. — Она проходит мимо меня и направляется по коридору на кухню. — Нора, — ахает она, глядя на беспорядок на столе. — Что это такое?

— Что? — сонно спрашиваю я, скрещивая руки на груди, как угрюмый подросток.

— Почему твоя кухня выглядит так, будто тебя ограбили?

Провожу рукой по своим сальным волосам.

— Я пекла.

— Не похоже, что ты пекла.

— Я пекла вчера... просто еще не успела убрать.

Лицо моей матери искажается от отвращения.

— Что ты пекла?

— Печенье. Я бы предложила тебе немного, но уже съела его.

У моей матери, похоже, сейчас случится припадок.

— Что здесь происходит? Это на тебя не похоже. Совсем не похоже. — Она идет на кухню и закатывает рукава, прежде чем наполнить раковину водой. — Это из-за твоего парня? Он мне не нравится, Нора. Посмотри, как он влияет на тебя. Эти сковородки придется замачивать.

— Он больше не мой парень, — категорично заявляю я, опускаясь на барный стул, потому что колени грозят подогнуться. — Мы расстались.

Мама перестает мыть посуду и смотрит на меня.

— Вы расстались?

Я медленно киваю.

— Да, расстались. Так что теперь, когда все позади, можешь вернуться к своим схемам сватовства.

Мама смотрит на меня так, будто у меня выросла вторая голова.

— Ты никогда не позволяла мне сводить тебя с кем-то, так почему предлагаешь попробовать сейчас?

— Может быть, все изменилось. — Я пожимаю плечами и натягиваю фальшивую улыбку.

— Это одна из твоих дурацких шуток, Нора? — огрызается мама, опуская несколько грязных мисок в воду. — Пытаешься обнадежить меня, прежде чем скажешь что-то действительно ужасное, например, что переезжаешь или еще что-то в этом роде?

— Мама. — Я приказываю себе, что мне нужно забыть Дина. — На самом деле я бы хотела, чтобы ты меня с кем-нибудь свела.

Ее глаза вспыхивают, и по лицу расползается улыбка полная надежды.

— С Натаниэлем?

— Только не с ним, — рычу я, и меня передергивает от отвращения.

— Почему нет?

— Он ужасен, мама.

— В каком смысле?

Я решаю выложить ей всю правду. Если собираюсь дать Элейн свободу проявить свои сватовские способности, то она должна смириться с некоторым излишним откровением.

— Ну, когда мы с Нейтом были помладше, мы вроде как дурачились, прежде чем оба разошлись по колледжам.

— Ладно..., — говорит она, кивая, как будто понимает мой жаргон, что довольно забавно.

— И, видимо, Нейт решил, что будет круто затронуть эту тему за ужином в тот вечер... перед Дином.

Мама морщит нос.

— Это непристойно.

— Я знаю. И Дин был не в восторге от этого. Вот почему мы так спешно уехали. В пекарне не было пожара. Я пыталась потушить пожар другого рода.

Мама вздыхает и качает головой.

— Мне так жаль Натаниэля.

— Прости, что? — Я почти кричу. Я тут мило беседую с мамой по душам, а потом она выдает нечто подобное. — Как ты можешь жалеть Нейта? Он был свиньей, мама.

— Я знаю, и не оправдываю его поведение. — Она перестает мыть посуду и вытирает руки, прежде чем продолжить. — Кэрол сказала мне, что у него не очень хорошо шли дела в Калифорнии. Очевидно, он ненавидел свою работу, а потом женщина, с которой он был вместе, изменила ему с одним из его коллег. Джим собирался продать фирму стороннему покупателю, но Натаниэль сказал им, что переезжает домой, и они изменили свои планы, чтобы помочь ему. Это немного грустно. Вот почему я так настаивала на том, чтобы ты дала ему шанс. Ему не помешал бы друг.

— Ну, это буду не я, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

— Нора...

— Что? Он был ужасен на том ужине, мама. На вечеринке он был самодовольным и покровительственным. Мне все равно, разбито у него сердце или нет.

— Ну, ты не можешь винить мужчину за то, что он немного потерял рассудок перед тобой... ты... это ты… — Она складывает полотенце для посуды, придавая лицу серьезное выражение.

— Что это значит? — спрашиваю я, чувствуя себя странно от этого замечания, потому что это не то, что я обычно слышала от своей матери.

Она качает головой и машет рукой.

— Ну... мы с Кэрол всегда хотели, чтобы вы с Нейтом были вместе, поэтому думаю, что она расхваливала тебя перед ним, как я расхваливала его перед тобой. Я уверена, что после всех его неприятностей в Калифорнии, он думал, что вернется домой и воссоединится с тобой. Потом ты появилась с Дином, который выглядит так, будто в Голливуде ему были бы рады гораздо больше, чем когда-либо Натаниэлю, и он, как я подозреваю, потерял голову. Тебя ведь трудно не заметить, Нора. Ты просто находка.

— Я? — хриплю я, когда ее слова обрушиваются на меня как тонна кирпичей. Никогда не слышала, чтобы мама говорила обо мне так... никогда.

— Очевидно, — раздраженно говорит она, наливая себе кофе, который я приготовила ранее. — Ты успешна и независима. Ты красива без особых усилий, и, честно говоря, я этому завидую. Кроме того, ты креативна и разбираешься в бизнесе — смертельно опасная комбинация. Не говоря уже о том, что открываешь вторую пекарню и запускаешь франшизу. Я недооценила всю ту тяжелую работу, которую ты проделала. Дин заставил меня прозреть, рассказав о тебе на нашей юбилейной вечеринке. Ты сделала то, о чем другие только мечтают, тыковка.

Святые угодники, я попала в сумеречную зону.

Элейн Донахью действительно слушала. Видимо, фиктивное свидание с Дином все-таки имело положительный эффект. Моя мама почти гордится мной. И, может быть, немного завидует?

Слова застревают в горле, когда я задаю вопрос, который в последнее время часто приходит мне на ум.

— Мама, почему ты перестала работать в «Мэри Кэй»?

Она крепко сжимает свою чашку и бросает на меня непонимающий взгляд.

— У меня появилась ты. — Она говорит это четко, как будто другого ответа быть не может.

— Я знаю, но ты же могла совмещать. — Я нервно провожу руками по бедрам, боясь, что это изменит направление нашего разговора, но мне нужно понять эту часть прошлого моей матери, поэтому я продолжаю настаивать. — Женщины по всему миру работают и рожают детей. А ты, насколько я могу судить, прекрасно справлялась со своей работой. Мне всегда было интересно, почему ты уволилась и не пыталась совместить.

— О, тыковка. — Она задумчиво смотрит на меня, садится на табурет рядом со мной. — Честно говоря, я так и планировала. Мне нравился тот розовый «Кадиллак». — Она тихонько смеется, ерзая на месте. — Но мы изо всех сил пытались забеременеть, а когда ты проходишь через нечто-то подобное, вполне естественно, что твои приоритеты меняются.

Мои губы раздвигаются.

— Ты никогда не говорила, что боролась с бесплодием.

Она отмахивается от меня и дует на свой кофе.

— Тогда об этом не говорили, но да, мы много лет боролись, чтобы завести тебя, и много лет после твоего рождения пытались завести еще одного. Я всегда хотела троих детей, но этого так и не случилось. Когда врач сказал нам, что больше ничего нельзя сделать, все было кончено. Я знала, где должна быть.

— И где? — спрашиваю я, пытаясь смириться с тем фактом, что это глубоко личная вещь, которую моя мать хранила в себе всю мою жизнь.

— Конечно, рядом с тобой. — Она ласково улыбается и протягивает руку, чтобы заправить прядь моих растрепанных волос за ухо. — Мне нравилось учить тебя шить, печь и краситься. Мы занимались всеми этими забавными делами матери и дочери, которые показывают в фильмах пятидесятых годов.

—Ты могла бы делать все это, имея работу, тебе не кажется? — спрашиваю я, чувствуя себя почти виноватой за то, что мое существование лишило ее того, что она любила.

— Возможно, но твой отец зарабатывал хорошие деньги, а когда у меня появилась ты, я больше не заботилась о своей работе. Я не хотела быть в дороге, продавая косметику. Я хотела быть дома с тобой.

Я моргаю от шока и чувствую странное тепло в груди от того, что наконец-то поняла, насколько сильно мама любит меня. Ради меня она отказалась от своей любимой работы.

— Ты когда-нибудь жалела об этом?

— О том, что бросила работу? Боже, нет. — Она легонько шлепает меня по ноге. — Мне нравилось то, что я делала, но это не питало мою душу. Не так, как выпечка питает твою. Я поняла, что создала монстра, как только ты начала просить кулинарные книги на Рождество. — Она смеется и нежно прикасается к моей щеке.