Мышцы моего тела пульсируют в предвкушении. Я уже знаю, к чему это приведёт, и моё тело не сможет устоять перед обещанием ночи безудержного наслаждения.
— Я не хочу отношений с существом, которое не может выжить вне тени, — мои пальцы смыкаются вокруг телефона.
— Я могу, — говорит монстр. — Но тебе придётся набраться терпения.
Мои глаза сужаются.
— Что тебе нужно?
— Разреши мне войти в твоё тело.
— Куда? — спрашиваю я.
— В каждое отверстие, которое только можно себе представить, — говорит он голосом, похожим на дым. — Ты должна полностью принять меня, прежде чем я проявлю себя.
Щупальце обвивает мою руку. Я провожу рукой вдоль щупальца. Оно прохладное и влажное, совсем, как если бы я набралась смелости и потрогала кальмара. Когда щупальце скользит вокруг моей груди и разделяется на два усика, чтобы поработать над соском, в моей голове вспыхивает образ гигантского осьминога.
В этот момент он выделяет скользкую жидкость, от которой у меня мурашки по коже. Возможно, это средство контроля сознания, которое заставит меня влюбиться абсолютно во что угодно.
Да, перспектива впасть в зависимость от его прикосновений, ещё не увидев его лица, звучит чертовски подозрительно.
К чёрту. Я не буду заниматься безумным сексом с человеком–осьминогом, который отказывается показать свою истинную форму.
— М-м-м... — его глубокий голос гулко отдаётся в моей плоти. — Я уже чувствую запах твоего возбуждения.
Свободной рукой я поднимаю телефон и направляю его фонарик в сторону монстра.
От увиденного у меня отпадает челюсть.
Великолепный блондин с ярко–голубыми глазами и идеальным телом стоит голый в другом конце комнаты.
И ни одного щупальца в поле зрения.
Что это? Падший ангел? Это объясняет, почему он пришёл из места, похожего на ад.
Сердце колотится так сильно, что вибрируют барабанные перепонки. Это похоже на миф о Купидоне и Психее5, где Бог эротической любви женился на человеческой женщине, но предупредил её, чтобы она никогда не смотрела на его лицо. Охваченная любопытством, она посветила ему в лицо лампой и увидела мужчину потрясающей красоты.
— Лучше бы ты этого не делала, — говорит чудовище, и его красивые черты опускаются.
— Почему бы и нет? — я поднимаюсь на ноги и шагаю вперёд на дрожащих ногах, всё ещё светя фонариком на это видение совершенства.
— Я не преувеличивал, когда говорил, что наши личности меняются под воздействием яркого света.
Мой желудок опускается.
— Что? — я пячусь назад. — Ты ничего об этом не говорил.
Красивое лицо становится холодным, а его губы кривятся в ухмылке, столь же резкой, сколь и злой.
— Свет разрушает наше сострадание. Теперь у меня нет никаких сомнений в том, что я получу от своей пары то, что хочу.