57

 

Слабая черта на третьем месте… Если бы человек обратил внимание на воздействие извне, на спорящие стороны, то он лишился возможности движения вперед.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

К облегчению Робин, в следующем письме Страйк предложил решение проблемы с пожертвованием денег ВГЦ.

«Я разговаривал с Колином Эденсором, он готов выделить 1000 фунтов стерлингов на пожертвование. Если ты узнаешь данные их счета, мы организуем банковский перевод».

Робин в свою очередь попросила разрешения увидеть Мазу в фермерском доме на следующее утро.

— Я хочу сделать пожертвование церкви, — объяснила она женщине с суровым лицом, которая руководила ее работой на кухне.

— Хорошо. Можешь пойти сейчас, до обеда, — ответила женщина с улыбкой, которой Робин впервые от нее удостоилась. Обрадованная перспективой сбежать от запаха варящейся лапши и куркумы, Робин сняла фартук и ушла.

Июньский день был облачным, но когда Робин шла через пустынный двор, вышло солнце и осыпало бриллиантовым блеском бассейн Дайю с его многочисленными фонтанами. К счастью, там больше не стояла Эмили на своем деревянном ящике. Она простояла так целых сорок восемь часов, игнорируемая и не замечаемая проходящими мимо, будто она всегда там стояла и всегда будет стоять. Робин стало жаль Эмили вдвойне, когда пятна мочи появились на внутренней стороне штанов ее спортивного костюма, и следы от слез оставили дорожки на ее грязном лице, но она подражала остальным членам церкви и вела себя так, словно девушка была невидимой.

Другим фактором, облегчающим жизнь Робин на ферме Чапмена в настоящее время, было отсутствие Тайо Уэйса, который уехал в филиал ВГЦ в Глазго. Избавление от постоянного страха, что Тайо снова попытается отвести ее в Домик для уединения, принесло такое облегчение, что Робин даже чувствовала себя не такой уставшей, как обычно, хотя она все еще продолжала заниматься физическим трудом.

Она опустилась на колени у бассейна Дайю, как обычно, отдала дань уважения, а затем направилась к резным двойным дверям фермерского дома. Когда она подошла к дверям, Сита, пожилая женщина с коричневой кожей и длинной копной седых блестящих волос, открыла их изнутри, неся большой полиэтиленовый мешок. Когда она проходила мимо, Робин почувствовала неприятный запах фекалий.

— Не подскажете, где находится кабинет Мазу? — спросила она Ситу.

— В задней части дома.

Робин прошла мимо лестницы по коридору, устланному красным ковром и украшенному китайскими масками и живописными панно, прямо в сердце фермерского дома. Проходя мимо помещения, похожего на кухню, Робин почувствовала запах жареной баранины, который резко контрастировал с удручающими миазмами вареных консервированных овощей, от которых она только что сбежала.

В самом конце коридора перед ней была закрытая черная лакированная дверь. Подойдя, она услышала голоса внутри.

— …этический вопрос, разумеется? — произнес мужчина, в котором она практически точно узнала Джайлза Хармона. Хотя Хармон сказал, что останется всего на несколько дней, он уже пробыл на ферме неделю, и Робин видела, как он водил и других девочек-подростков в Домики для уединения. Хармон, никогда не носивший алый спортивный костюм, как остальные члены церкви, обычно был одет в джинсы и явно дорогие рубашки. Окна спальни в фермерском доме, в которой он остановился, выходили во двор, и его часто можно было видеть печатающим за столом перед окном.

В этот раз голос Хармона звучал не так уверенно, как прежде. На самом деле Робин показалось, что она даже услышала нотки паники.

— Все, что мы здесь делаем, этично, — ответил второй мужской голос, в котором она сразу узнала голос Энди Чжоу. — Это этически правильно. Помни, он не чувствует того, что чувствуем мы. У него нет души.

— Ты одобряешь? — спросил кого-то Хармон.

— Абсолютно, — ответил голос, который Робин без труда узнала как голос Бекки Пёрбрайт.

— Ну, если ты так думаешь. В конце концов, он твой…

— Никакой связи, Джайлз, — сказала Бекка почти сердито. — Совершенно никакой связи. Я удивлена, что ты…

— Извините, извините, — примиряюще произнес Хармон. — Материалистические ценности. Пойду помедитирую. Я уверен, что вы приняли наилучшее решение. Конечно, вы имеете дело с ситуацией гораздо дольше, чем я.

Робин показалось, что он произнес это, как будто репетировал свое отступление. Она услышала шаги, и у нее было всего несколько секунд, чтобы броситься обратно по коридору, стараясь как можно меньше шуметь своими ногами в кроссовках. Так что, когда Хармон открыл дверь офиса, казалось, что она идет к нему с расстояния метров в десять.

— Мазу свободна? — спросила Робин. — Мне позволили увидеться с ней.

— Она освободится через несколько минут, — ответил Хармон. — Тебе, наверное, следует подождать здесь.

Он прошел мимо нее и направился наверх. Через несколько секунд дверь кабинета открылась во второй раз, и показались доктор Чжоу и Бекка.

— Что ты здесь делаешь, Ровена? — спросила Бекка, и Робин подумала, что ее ослепительная улыбка была чуть более натянутой, чем обычно.

— Я хочу сделать пожертвование церкви, — ответила Робин. — Мне сказали, что следует поговорить об этом с Мазу.

— Ага, понятно. Да, проходи, она там, — сказала Бекка, указывая на кабинет. Бекка и Чжоу ушли, их голоса были слишком тихими, чтобы Робин могла расслышать, о чем они говорят.

Взяв себя в руки, Робин подошла к двери кабинета и постучала.

— Войдите, — ответила Мазу, и Робин вошла.

Кабинет, пристроенный к задней части здания, был настолько захламлен и пестр, и так сильно пах благовониями, что Робин показалось, будто она прошла сквозь портал на базар. Все полки были уставлены многочисленными статуэтками и фигурками божеств и идолов.

Большая фотография Дайю в золотой рамке стояла на китайском шкафу, где на блюде горела промасленная благовониями бумага. Перед ней были разложены цветы и небольшие подношения еды. На долю секунды Робин почувствовала совершенно неожиданный приступ сострадания к Мазу, которая сидела к ней лицом за столом из черного дерева, похожим на стол Чжоу, в длинном кроваво-красном платье, с черными волосами до талии, падающими по обе стороны ее бледного лица, с мерцающей на груди перламутровой подвеской в форме рыбки.

— Ровена, — произнесла она без улыбки, и сочувствие Робин исчезло как не бывало, поскольку она, казалось, снова почувствовала запах грязной ноги Мазу, подставленной для поцелуя.

— Эм… я бы хотела сделать пожертвование церкви.

Мазу какое-то время смотрела на нее неприветливо, а затем произнесла:

— Сядь.

Робин сделала, как ей велели. При этом она заметила нелепый предмет на полке за головой Мазу: маленький белый пластиковый освежитель воздуха, который казался совершенно неуместным в этой комнате, полной благовоний.

— Итак, ты решила, что хочешь дать нам денег, не так ли? — спросила Мазу, внимательно изучая Робин своими темными, криво посаженными глазами.

— Да. Тайо поговорил со мной, — сказала Робин, уверенная, что Мазу об этом уже знает, — и я сама размышляла над этим, и, что ж, я поняла, что он был прав, я все еще борюсь с материализмом, и пришло время подкрепить свои слова делом.

На длинном бледном лице появилась легкая улыбка.

— И все же ты отказалась от «духовной связи».

— Я чувствовала себя так ужасно после Откровения, что думала, что не достойна этого, — ответила Робин. — Но я хочу искоренить ложное «я», правда. Я знаю, что мне еще предстоит много работы.

— Как ты собираешься внести пожертвование? Ты не взяла с собой ни одной кредитной карты.

Робин отметила это высказывание, как признание, что ее шкафчик открыли и обыскали.

— Тереза сказала мне не делать этого. Тереза — моя сестра, она… она вообще не хотела, чтобы я сюда приезжала. Она сказала, что ВГЦ — это культ, — извиняющимся тоном произнесла Робин.

— И ты послушала свою сестру.

— Нет, но я в самом деле приехала сюда, чтобы просто узнать что-то новое. Я не знала, что останусь. Если бы я знала, что буду чувствовать после Недели служения, я бы взяла с собой свои банковские карты. Если вы разрешите мне написать Терезе, я смогу оформить банковский перевод на счет церкви. Я хотела бы пожертвовать тысячу фунтов.

По небольшому расширению глаз Мазу она поняла, что та не ожидала такого большого пожертвования.

— Очень хорошо, — ответила она, открывая ящик стола и доставая ручку, бумагу и чистый конверт. Она также положила на стол шаблон письма и распечатанную карточку с реквизитами банковского счета ВГЦ. — Ты можешь сделать это сейчас. К счастью, — сказала Мазу, доставая из другого ящика связку ключей, — твоя сестра написала тебе сегодня утром. Я собиралась попросить кого-нибудь передать тебе ее письмо за обедом.

Мазу направилась к шкафу, на котором стоял портрет Дайю, и открыла его. Робин мельком увидела стопки конвертов, скрепленных резинками. Мазу извлекла один из них, снова заперла шкаф и сказала, все еще держа письмо:

— Я вернусь через минуту.

Когда дверь за Мазу закрылась, Робин быстро оглядела кабинет, ее взгляд упал на пустую штепсельную розетку на плинтусе. Если камера, как она считала, была спрятана в освежителе воздуха, и записывала каждое ее движение, то она не осмеливалась проверить, но подозревала, что эта невинная розетка был скрытым записывающим устройством, поскольку сама Робин не раз пользовалась подобными приспособлениями. Возможно, Мазу вышла из комнаты, чтобы посмотреть, что она будет делать, оставшись одна, поэтому Робин не встала со стула, а принялась переписывать шаблон письма.

Мазу вернулась через несколько минут.

— Вот, — она протянула письмо, адресованное Робин.

— Спасибо, — поблагодарила Робин, открывая его. Она была уверена, что письмо уже было вскрыто и прочитано, судя по тому, как подозрительно прочно оно было запечатано. — О, отлично, — произнесла Робин, просматривая письмо, написанное рукой Мидж, —  она написала мне свой новый адрес, я его не знала.