132

 

Поток мчится меж обледенелых берегов.

Бездна — вода, взволнованная бурей.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

Телевизор в верхнем помещении храма больше не показывал репортажи о Джонатане Уэйсе или ферме Чапмена. Вместо этого ведущий и двое гостей обсуждали вероятность официального оформления выхода Британии из ЕС в начале 2017 года. Мазу оторвалась от перебора стеблей тысячелистника, чтобы выключить звук телевизора, а затем продолжила подсчет.

Вскоре она закончила. Робин видела в отражении, как Мазу наклонилась, чтобы сделать последнюю пометку на листе бумаги, лежащем на полу, а затем женщина перевернула страницы «Книги перемен», чтобы найти составленную ею гексаграмму.

— Ну, и что получилось? — громко спросила Робин, входя в комнату.

Мазу вскочила на ноги, ее лицо было ужасно белым в тусклом свете телеэкрана.

— Как ты сюда попала?

— Я стала чистой духом, — сказала Робин, ее сердце билось так быстро, словно она пробежала марафон. — Двери распахнулись передо мной, когда я ткнула в них пальцем.

Она была полна решимости казаться бесстрашной, но это было непросто. Умом она понимала, что Мазу уничтожена, ее сила ушла, что она представляла собой жалкую фигуру в своей мешковатой толстовке и грязных джинсах, однако часть ужаса, который эта женщина внушала на протяжении нескольких месяцев, осталась. Мазу предстала перед ней демоном из сказок, ведьмой в пряничном домике, повелительницей агонии и смерти, и она пробудила в Робин постыдные, первобытные страхи детства.

— Так что же тебе говорит «Книга перемен»? — смело спросила Робин.

На лице Мазу появилась знакомая натянутая, фальшивая улыбка, обеспокоившая Робин. Мазу в этот момент не должна была улыбаться, она должна была трястись от страха.

— Тан/Отступление, — тихо произнесла она. — Сила тьмы возрастает. Книга предупреждала меня, что ты поднимаешься по лестнице.

— Забавно, — сердце Робин все еще колотилось. — Мне кажется, что сила тьмы летит ко всем чертям.

Когда она это сказала, свет телевизора на мгновение стал ярче, и она увидела причину уверенности Мазу. Винтовка, до сих пор находившаяся в тени, стояла, прислоненная к стене позади нее, в пределах ее досягаемости.

«Вот дерьмо».

Робин сделала шаг вперед. Ей нужно было подойти к Мазу ближе, чем на длину ствола винтовки, если она хотела иметь хоть какой-то шанс не быть застреленной.

— Если ты сейчас совершишь акт раскаяния, Робин… — Это был первый раз, когда Мазу использовала ее настоящее имя, и Робин возмутилась, как будто Мазу каким-то образом испачкала его, произнеся своими губами. — Если оно будет дано в истинном духе смирения, я приму его.

Темные, криво посаженные глаза блестели, как оникс, во мраке комнаты.

— Я бы посоветовала тебе сделать это. Если ты этого не сделаешь, произойдет нечто ужасное.

— Ты хочешь, чтобы я снова поцеловала твои ноги? — Робин заставляла себя говорить скорее презрительно, чем испуганно. — И что? Вы отзовете обвинения в жестоком обращении с детьми?

Мазу рассмеялась. Робин никогда раньше не слышала, чтобы она делала это, даже во время радостной медитации; из ее рта вырвалось резкое карканье, все потуги на изысканность исчезли.

— Ты думаешь, это худшее, что может с тобой случиться? Дайю придет за тобой.

— Ты сумасшедшая. Буквально безумная. Утонувшего пророка не существует.

— Ты поймешь свою ошибку, — Мазу улыбнулась. — Ты ей никогда не нравилась, Робин. Она с самого начала знала, кто ты такая. Ее месть будет…

— Ее мести не будет, потому что она ненастоящая, — тихо произнесла Робин. — Твой муж солгал тебе. Дайю вовсе не утонула.

Улыбка исчезла с лица Мазу, как будто ее стерли. Робин теперь была достаточно близко, чтобы почувствовать аромат благовоний, который не мог скрыть запах ее грязного тела.

— Дайю никогда не уезжала к морю, — сказала Робин, продвигаясь сантиметр за сантиметром. — Никогда не уезжала на пляж. Все это была ложь. Причина, по которой ее тело так и не нашли, заключается в том, что его там никогда и не было.

— Ты — мразь, — выдохнула Мазу.

— Тебе следовало присматривать за ней повнимательнее, не так ли? — тихо продолжала Робин. — И я думаю, в глубине души ты это знаешь. Ты знаешь, что была для нее плохой матерью.

Лицо Мазу было таким белым, что невозможно было понять, побледнела ли она, но криво посаженные глаза сузились, а ее худые ребра поднимались и опускались при каждом вздохе.

— Полагаю, именно поэтому ты захотела себе настоящую китайскую девочку, не так ли? Посмотреть, справишься ли ты со второй попытки?

Мазу развернулась и схватила оружие, но Робин была готова: она вцепилась в шею Мазу сзади, пытаясь заставить ее выронить винтовку, но это было похоже на борьбу со зверем: Мазу обладала грубой силой, которая не соответствовала ее возрасту и телосложению, и Робин чувствовала столько же отвращения, сколько и ярости, пока они боролись, теперь боясь за ребенка, в которого винтовка могла случайно выстрелить.

Мазу обхватила одной босой ногой ногу Робин и смогла свалить их обоих, но Робин все еще крепко держала ее, не позволяя ей вырваться или отодвинуться достаточно далеко, чтобы выстрелить. Приложив все свои силы, Робин сумела перевернуть эту женщину, которая была старше ее, на спину и сесть сверху, пока они обе боролись за обладание винтовкой. Поток грязных проклятий сорвался с губ Мазу; Робин была шлюхой, отбросом, демоном, тварью, грязью, дерьмом…

Сквозь плач Исинь Робин услышала, как откуда-то изнутри здания выкрикнули ее имя.

— ЗДЕСЬ! — проревела она. — МИДЖ, Я ЗДЕСЬ!

Мазу толкнула винтовку вверх, задев подбородок Робин, и та резко ударила ею в лицо женщины.

— РОБИН?

— ЗДЕСЬ!

Винтовка выстрелила; пуля разбила окно и погасила фонарь на улице. Робин услышала крики с Уордор-стрит; во второй раз она ударила винтовкой по лицу Мазу, и когда из носа женщины хлынула кровь, хватка Мазу ослабла, и Робин удалось вырвать оружие из ее рук.

Дверь распахнулась, когда Мазу поднесла руки к кровоточащему носу.

— Боже мой! — крикнула Мидж.

Тяжело дыша, Робин слезла с Мазу, держа в руках винтовку. Только сейчас она поняла, что держит в руке обрывок черного шнура от кулона Мазу. Перламутровая рыбка лежала разбитая на полу.

Позади Мидж с двумя сумками «Бутс» стояла Бекка Пёрбрайт. В ужасе она перевела взгляд с Мазу, чьи руки были прижаты к носу, который, как Робин искренне надеялась, был сломан, на Робин и обратно.

— Насилие, Мазу? — прошептала Бекка. — В храме?

Робин, которая все еще держала винтовку, искренне рассмеялась. Бекка уставилась на нее.

— Может кто-нибудь что-то сделать с этим ребенком? — громко спросила Мидж.

— Давай, — сказала Робин Бекке, направляя на нее винтовку.

— Ты угрожаешь меня застрелить? — спросила Бекка, бросая сумки и направляясь к люльке. Она схватила кричащую Исинь и попыталась ее успокоить, но без особого успеха.

— Я звоню в полицию, — сказала Мидж с телефоном в руке.

— Пока не стоит, — заметила Робин. — Просто прикрой дверь.

— Ну, я скажу Страйку, по крайней мере, что с тобой все в порядке, — Мидж быстро писала в телефоне. — Он недоволен, что ты пришла сюда без прикрытия.

Робин теперь посмотрела Бекке в глаза.

— Я пришла за тобой.

— Что ты имеешь в виду — «пришла»? — спросила Бекка.

Она говорила так, словно Робин была невыразимо дерзкой. Неважно, что та пресекла покушение на убийство, или что пресса кишела у ворот фермы Чапмена, или что полиция проводит обыск в церкви — Бекка Пёрбрайт оставалась той, кем всегда была: полностью убежденной в своей правоте, уверенной, что Папа Джей все исправит.

— Тебе уже предъявлены обвинения в жестоком обращении с детьми, — презрительно произнесла Бекка, безуспешно пытаясь подавить крики Исинь, тряся ее. — Теперь ты берешь нас в заложники под угрозой оружия?

— Я не думаю, что в суде будут учитывать слова человека, вступившего в сговор с целью сокрытия детоубийства, — сказала Робин.

— Ты сумасшедшая, — ответила Бекка.

— Тебе лучше надеяться, что психиатры обнаружат такой диагноз у тебя. Где ты была три года после смерти Дайю?

— Это не твое де…

— Тебя не было в Бирмингеме. Ты была либо в филиале в Глазго, либо в каком-то арендованном доме, где Джонатан Уэйс мог держать тебя подальше от других людей.

Бекка покровительственно улыбнулась.

— Ровена, ты агент…

— Я — Робин, но ты чертовски права, я твой враг. Ты сама расскажешь Мазу, почему ты единственная оставшаяся девственницей духовная жена или предоставишь это мне?