106

 

Разделяющие стены, на которых мы находимся, противостоя друг другу, действительно еще существуют. Но трудности слишком велики. Мы попадаем в затруднительное положение, и это приводит нас в чувство. Мы не можем бороться, и в этом наше счастье.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

— Ну, вот и все, — сказала Робин. — Никакой «корсы».

На обратном пути в Лондон она гораздо чаще обычного поглядывала в зеркало заднего вида и была уверена, что за ними никто не следил.

— Может быть, тебе стоит позвонить Эденсорам и сказать, что это была ложная тревога? — предложила она.

— Кто бы ни был в этой «корсе», он мог понять, что мы их заметили, — ответил Страйк. — Я все-таки думаю, что Эденсорам нужно держать ухо востро… Ты можешь оплатить химчистку этой рубашки за счет агентства, — добавил он. Ему не хотелось упоминать об этом, но теперь в «БМВ» сильно пахло кофе.

— Ни в одной химчистке на земле это не уберут, — сказала Робин, — и бухгалтер все равно не разрешил бы мне.

— Тогда отнеси это на деловые расходы.

— Она старая, а даже новой стоила дешево. Мне все равно.

— А мне нет, — сказал Страйк. — Безалаберный засранец.

Робин могла бы напомнить Страйку, что однажды он чуть не сломал ей нос, когда она попыталась помешать ему ударить подозреваемого, но передумала.

Они расстались в гараже, где Страйк держал свой «БМВ». Поскольку Робин больше ничего не сказала о том, что она собирается делать этим вечером, Страйк утвердился в своем мнении, что это как-то связано с Мёрфи, и отправился обратно в офис в раздраженном настроении, которое он предпочел приписать едва завуалированному обвинению Джеймса Эденсора в том, что агентство выкачивает деньги из его отца. Робин тем временем направилась прямиком на Оксфорд-стрит, где купила новую недорогую рубашку, переоделась в туалете универмага, затем обильно побрызгала на себя тестером духов, чтобы избавиться от запаха кофе, потому что у нее не было времени заехать домой и переодеться до встречи с Пруденс.

Накануне вечером она позвонила терапевту, и Пруденс, у которой был назначен прием у стоматолога, предложила встретиться в итальянском ресторане неподалеку от клиники. Робин ехала в метро до Кенсингтон-Хай-стрит, чувствуя себя особо бдительной. За ней и раньше следили во время других расследований, и отказ Страйка успокоиться из-за отсутствия «корсы» на обратном пути в Лондон встревожил ее. В какой-то момент ей показалось, что за ней следует крупный мужчина с густыми бровями, но, когда она отошла в сторону, чтобы дать ему дорогу, он просто проскочил мимо нее, бормоча что-то себе под нос.

Прибыв в «Иль Портико», Робин с радостью обнаружила, что он меньше и уютнее, чем она себе представляла, учитывая его престижное расположение. Ее повседневная одежда была вполне уместна, даже если Пруденс, которая уже сидела за столом, выглядела гораздо элегантнее в своем темно-синем платье.

— У меня все еще действует заморозка, — Пруденс указывала на свою левую щеку, когда встала, чтобы поцеловать Робин в обе щеки. — Я немного боюсь пить, вдруг все это выльется наружу… ты сильно похудела, Робин, — добавила она, снова садясь.

— Да, в ВГЦ не очень-то хорошо кормят, — отозвалась Робин, занимая место напротив. — Тебе пришлось делать что-то жуткое у дантиста?

— Предполагалось, что это замена старой пломбы, но потом он нашел другую, которую нужно было заменить, — ответила Пруденс, проводя пальцем по щеке. — Ты когда-нибудь бывала здесь раньше?

— Никогда.

— Лучшая паста в Лондоне, — Пруденс передала Робин меню. — Что ты хочешь выпить?

— Ну, я не за рулем, — сказала Робин, — так что я выпью бокал просекко.

Пруденс спрашивала это, пока Робин просматривала меню, прекрасно понимая, что хорошее настроение Пруденс может вот-вот измениться. Когда они сделали заказ, Робин заметила:

— Ты, наверное, была удивлена, услышав меня.

— Ну, — Пруденс улыбнулась, — не совсем. Из того, что рассказал мне Корм, у меня сложилось впечатление, что ты отвечаешь за эмоциональный интеллект в вашем тандеме.

— Верно, — осторожно согласилась Робин. — Итак... ты думала, я хотела встретиться, чтобы попытаться наладить ваши со Страйком отношения?

— Это не так?

— Боюсь, что нет, — ответила Робин. — Я хочу поговорить о Флоре Брюстер.

Улыбка сползла с лица Пруденс. Как Робин и ожидала, она выглядела не только встревоженной, но и рассерженной.

— Значит, он послал тебя?..

— Он меня не посылал. Я здесь исключительно по собственному желанию. Он вполне может прийти в ярость, когда узнает, что я натворила.

— Но он явно вычислил, кто...

— Да, — ответила Робин. — Он знает о «Городе мучений» Флоры. Вообще-то, мы поспорили по этому поводу. Он считает, что Флоре следовало бы давать показания против ВГЦ, а не рисовать картинки того, чему она там была свидетелем, но я сказала ему, что, возможно, картинки в Пинтересте были ее способом все это осмыслить. Я сказала, что она, вероятно, прошла там через ужасные вещи. В конце концов Страйк согласился не давить на нее, не использовать ее в качестве зацепки.

— Понятно, — медленно произнесла Пруденс. — Что ж, спасибо тебе за...

— Но я передумала.

— Что?

— Я передумала, — повторила Робин. — Вот почему я попросила тебя встретиться со мной. Я хочу поговорить с Флорой.

Пруденс, как и ожидала Робин, теперь выглядела откровенно рассерженной:

— Ты не можешь этого сделать, Робин. Ты не можешь. Ты понимаешь, в какое положение это меня ставит? Единственный способ, которым Корм мог выяснить, кто она такая...

— Он уже знал, что Флора была в церкви. Он знает даты, знает, когда она ушла — все знает. Вот как, когда ты позвонила ему и обвинила в травле своего клиента, он смог вычислить, кто стоит за ником «Город мучений».

— Неважно, что вы узнали все раньше. При всем уважении, Робин...

— При всем уважении, Пруденс, у тебя был выбор, сообщать нам или нет, что у тебя был клиент, сбежавший из ВГЦ, но ты сказала нам. У тебя также был выбор, звонить Страйку или нет, и обвинять ли его в травле своего клиента. Это ты помогла ему установить ее личность. Ты не можешь винить его за то, что он выполнял свою работу.

Подошел официант с просекко для Робин, и она сделала большой глоток.

— Я здесь потому, что человек, вызволить которого из ВГЦ нас наняли, вчера убежал оттуда, но он в очень плохом состоянии и, вероятно, находится в опасности. Речь не только о самоубийстве, — добавила она, когда Пруденс попыталась заговорить. — Мы думаем, что церковь может сыграть более активную роль в его смерти, если ей дать такую возможность.

— Это доказывает, — сказала Пруденс возбужденным шепотом, — что вы двое не понимаете, во что ввязываетесь. Люди, которые выходят из ВГЦ, часто бредят. Они думают, что церковь или Утонувший пророк преследуют их, наблюдают за ними, может быть, собираются убить, но все это паран…

— Вооруженный человек в маске пытался проникнуть в наш офис в понедельник. Его сняли на камеру. В прошлом году бывший член церкви был убит выстрелом в голову. Мы точно знаем, что они следили за матерью двоих детей, которая повесилась на этой неделе после звонка с анонимного номера.

Во второй раз за этот день Робин наблюдала за воздействием такого рода информации на человека, которому никогда не приходилось сталкиваться с угрозой насилия в своей повседневной жизни.

Официант поставил закуски на столик между двумя женщинами. Робин, которая была очень голодна, потянулась за пармской ветчиной.

— Я не собираюсь делать ничего, что поставит под угрозу благополучие моего клиента, — тихо ответила Пруденс. — Итак, если ты пришла сюда, желая... я не знаю... познакомиться или получить конфиденциальную информацию о ней...

— Может быть, подсознательно ты хочешь, чтобы она дала показания, — предположила Робин и увидела, как лицо Пруденс заливается краской. — Вот почему ты сказала слишком много.

— А, возможно, подсознательно ты отговорила Корма от встречи со мной только для того, чтобы ты могла...

— Сделать себя героиней в его глазах? Если мы применяем дешевые приемы, я могла бы сказать, что твоим скрытым мотивом сообщить нам про клиента, который только что вышел из ВГЦ, было то, что ты хотела стать ближе со своим новообретенным братом.

Прежде чем Пруденс смогла сформулировать несомненно яростную отповедь, таящуюся в глубине ее карих глаз, Робин продолжила:

— На ферме Чапмена есть ребенок. Его зовут Джейкоб. Я не знаю его фамилии — должно быть, Уэйс или Пёрбрайт, но они, вероятно, никогда не регистрировали его рождение...

Робин рассказала о том, как она десять часов присматривала за Джейкобом. Она описала конвульсии мальчика, его затрудненное дыхание, его ослабевшие конечности, его жалкую борьбу за жизнь вопреки голоду и отсутствию ухода.

— Кто-то должен привлечь их к ответственности, — сказала Робин. — И это должны быть надежные люди — а не один человек. Я не могу сделать это в одиночку, я слишком скомпрометирована из-за работы, ради которой взялась за это дело. Но если бы два или три образованных человека дали показания и рассказали, что там происходит, что случилось с ними, и что, по их словам, происходило с другими, я уверена, другие последовали бы их примеру. Это покатилось бы как снежный ком.

— То есть, ты хочешь, чтобы я попросила Флору поддержать родственника вашего клиента?

— И он бы поддержал ее в ответ, — сказала Робин. — Также есть шанс найти еще двух свидетелей, если мы сможем их вытащить оттуда. Они оба хотят уйти.

Пруденс сделала большой глоток красного вина, но половина вытекла у нее изо рта.

— Черт.

Она промокнула пятно салфеткой. Робин невозмутимо наблюдала за происходящим. Пруденс могла позволить себе химчистку и даже новое платье, если бы захотела.

— Послушай, — произнесла Пруденс, отбрасывая испачканную вином салфетку и снова понижая голос, — ты не понимаешь: Флора глубоко травмирована.