— Нет, — ответила Робин. — Я хочу остаться. Я хочу учиться, я хочу стать лучше.

— Это будет означать наложение епитимьи, — сказал Уэйс. — Ты это понимаешь?

— Да, — согласилась Робин, — понимаю.

— И ты согласна с тем, что наказание должно быть соразмерно твоему проступку, в котором ты сама признались?

Она кивнула.

— Скажи это, — потребовал Уэйс.

— Да, — повторила Робин. — Я согласна.

Дверь за спиной Уэйса открылась. Бекка вернулась, держа в руках два листка бумаги и ручку. Еще у нее в руках были бритва и баллончик с пеной для бритья.

— Я хочу, чтобы ты прочитала то, что написала Бекка для тебя, — сказал Уэйс, когда Бекка положила два листа бумаги и ручку перед Робин на стол, — и, если ты согласна, перепиши слова на чистый лист, а затем подпиши его.

Робин прочитала то, что было написано аккуратным округлым почерком Бекки.

 

Я была двуличной.

Я говорила неправду.

Я манипулировала другим членом церкви и подрывала его доверие к церкви.

Я манипулировала другим членом церкви и подталкивала его ко лжи.

Я действовала и говорила в прямом противоречии с учением церкви о доброте и товариществе.

Своими собственными мыслями, словами и поступками я разрушила узы доверия между собой и церковью.

Я принимаю соразмерное наказание в качестве епитимьи за свое поведение.

 

Робин взяла ручку, и четверо ее обвинителей наблюдали, как она переписала слова, а затем подписалась как Ровена Эллис.

— Бекка сейчас побреет тебе голову, — сказал Уэйс, — в знак...

Тайо сделал легкое движение. Его отец на мгновение поднял на него глаза, затем улыбнулся.

— Очень хорошо, мы откажемся от бритья. Тайо, сходи с Беккой и принеси ящик.

Пара вышла из комнаты, оставив Уэйса и Мазу молча наблюдать за Робин. Робин услышала шаркающие шаги, а затем дверь снова открылась, и показались Тайо и Бекка, несущие тяжелый деревянный ящик, похожий на большой дорожный чемодан, с прямоугольным отверстием не больше обычного конверта на одном конце и откидной запирающейся крышкой.

— А теперь я собираюсь оставить тебя, Артемида, — Уэйс поднялся на ноги, и глаза его снова увлажнились. — Даже если грех был велик, я ненавижу необходимость наказания. Я бы хотел, — он прижал руку к сердцу, — чтобы в этом не было необходимости. Всех благ, Ровена, я увижу тебя на другой стороне, надеюсь, очищенной страданиями. Не думай, что я не признаю твоих даров ума и щедрости. Я очень счастлив, — сказал он, отвешивая ей легкий поклон, — что, несмотря ни на что, ты решила остаться с нами. Восемь часов, — добавил он, обращаясь к Тайо.

Он вышел из комнаты.

Теперь Тайо откинул крышку ящика.

— Встаешь лицом сюда, — он указал Робин на прямоугольное отверстие. — Становишься на колени и наклоняешься в позе покаяния. Затем мы закрываем крышку.

Неудержимо дрожа, Робин встала. Она забралась в ящик лицом к прямоугольному отверстию, затем опустилась на колени и свернулась калачиком. Дно ящика было не отшлифовано: она чувствовала, как занозы впиваются ей в колени сквозь тонкую мокрую одежду. Затем крышка с грохотом опустилась ей на спину.

Она наблюдала через прямоугольное отверстие, как Мазу, Тайо и Бекка покидают комнату, видны были только подолы их мантий и ноги. Мазу, уходившая последней, выключила свет, закрыла дверь комнаты и заперла ее на ключ.