81

 

Верхний символ обозначает также погружение в опасность, ибо в нем черта Света погружена в среду черт Тьмы. Это лишь кружение на месте…

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

Уже три ночи люди дежурили на ступенях храма, из-за чего Робин не могла покинуть общежитие. В среду на смену девочкам-подросткам пришли мальчики в длинных белых одеждах, а в четверг вечером у входа в храм заняли свои позиции Главы церкви, мерцающее пламя факелов освещало разрисованные лица Джонатана и Мазу Уэйсов, Бекки Пёрбрайт, Тайо Уэйса, Джайлза Хармона, Ноли Сеймур и других, с размазанными черными тенями на глазах. Ночью еще дважды являлась Дайю, ее светящаяся фигура была видна издалека из окон в задней части общежития.

Призрак, наблюдатели на ступенях храма, постоянный страх, невозможность сбежать или позвать на помощь — все это заставляло Робин чувствовать себя как в кошмарном сне, от которого она не могла пробудиться. Никто не спрашивал ее, кто она на самом деле, никто не заводил с ней разговор о том, что произошло в Домике для уединения с Уиллом, никто не пытался оспорить ее объяснение синяков и отека на лице. Все это казалось ей зловещими, а не успокаивающими знаками. Она была уверена, что расплата обязательно наступит в тот момент, когда решит церковь, и боялась, что это произойдет во время Явления. «Утонувший пророк разберется с тобой».

Иногда она издалека видела Уилла, безучастно занимавшегося своими повседневными делами, порой его губы беззвучно шевелились, и она знала, что он напевает мантру. Однажды Робин заметила, как он присел на корточки, чтобы поговорить с малышкой Цинь, но сразу поспешил прочь, как только Мазу пронеслась по двору с крохотной Исинь на руках. Робин по-прежнему сопровождали повсюду.

В честь Утонувшего пророка в день Явления все члены церкви постились, на завтрак им снова подали горячую воду с лимоном. Глав церкви видно не было, они, по всей видимости, отсыпались в фермерском доме после ночной службы. Измученная, голодная и напуганная Робин покормила кур, убралась в общежитиях и несколько часов провела в комнате для рукоделия, набивая плюшевых черепах для продажи в Норидже. Она все время вспоминала, как легкомысленно попросила у Страйка отсрочки на день, если не сможет вовремя положить письмо в пластиковый камень. Если бы она не отмахнулась от него тогда, то завтра за ней приехал бы кто-нибудь из агентства, хотя теперь она знала о ферме Чапмена достаточно, чтобы быть уверенной, что любого, кто попытается проникнуть сюда через главные ворота, пошлют куда подальше.

«Если я переживу Явление, — думала Робин, — то унесу ноги с фермы завтра же вечером. — Затем она попыталась посмеяться над собой, за мысли, что она может не пережить Явление. — Что, по-твоему, произойдет, ритуальное жертвоприношение?»

После вечерней трапезы, состоявшей из горячей воды с лимоном, всем членам церкви старше тринадцати лет было велено вернуться в свои общежития и облачиться в разложенные на кроватях наряды. Ими оказались длинные белые рясы из поношенного и сильно застиранного хлопка, которые, возможно, когда-то были старыми простынями. Оставшись без своего спортивного костюма, Робин почувствовала себя еще более уязвимой. Переодетые в рясы женщины переговаривались тихими голосами, ожидая, когда их позовут в храм. Робин ни с кем не разговаривала, жалея, что не может каким-то экстрасенсорным способом призвать тех, кто ей дорог, из внешнего мира.

Когда солнце наконец зашло, в женское общежитие вошла Бекка Пёрбрайт, тоже в рясе, но, как и у Мазу, шелковой и расшитой бисером.

— Всем снять обувь, — проинструктировала Бекка ожидающих женщин. — Вы пойдете босиком, как Пророк входил в море, парами через двор, в полной тишине. В храме будет темно. Помощники проведут вас к вашим местам.

Они послушно выстроились в ряд. Робин оказалась рядом с Пенни Браун, чье некогда круглое лицо теперь осунулось и выглядело озабоченным. Они прошли по двору под ясным звездным небом, ежась от холода в своих тонких хлопчатобумажных рясах и с босыми ногами, и по двое вошли в храм, где действительно царила кромешная тьма.

Робин почувствовала, как кто-то взял ее за руку и повел, как она полагала, мимо пятиугольной сцены, а затем толчком велел встать на колени. Она уже не знала, кто находится рядом с ней, но слышала рядом шорохи и дыхание, она также не понимала, как те, кто помогал людям занять свои места, могли что-нибудь увидеть.

Через некоторое время двери храма с грохотом закрылись. В темноте раздался голос Джонатана Уэйса.

— Все вместе: Лока Самасту Сукхино Бхаванту... Лока Самасту Сукхино Бхаванту...

Члены церкви подхватили мантру. Темнота, казалось, усиливала гул и ритм слов, но Робин, прежде чувствовавшая облегчение, когда ее голос сливался с сотней других голосов, теперь не испытывала ни эйфории, ни облегчения; страх продолжал жечь, как будто ей положили уголь под ребра.

— ... и стоп, — приказал Уэйс.

Снова наступила тишина. Затем Уэйс заговорил:

— Дайю, мой любимый Пророк, глашатай истин, вершитель справедливости, явись нам в святости. Благослови нас своим присутствием. Освети нам путь, чтобы мы могли ясно видеть другой мир.

Наступила тишина, никто не шевелился. Затем, отчетливо и громко, раздалось хихиканье маленькой девочки.

— Привет, папочка.

Робин, стоявшая на коленях с закрытыми глазами, открыла их. Вокруг было темно: Дайю не было видно.

— Ты явишься нам, дитя мое? — произнес голос Уэйса.

Снова пауза. Затем...

— Папа, я боюсь.

— Ты боишься, дитя мое? — спросил Уэйс. — Ты? Самая храбрая и самая лучшая из нас?

— Здесь что-то не так, папа. Пришли плохие люди.

— Мы знаем, что в мире есть зло, малышка. Поэтому мы и боремся.

— Внутри и снаружи, — произнес детский голос. — Борись внутри и снаружи.

— Что это значит, Дайю?

— Умный папочка и сам знает.

Снова тишина.

— Дайю, ты говоришь, что зло среди нас, внутри нашей церкви?

Ответа не последовало.

— Дайю, помоги мне. Что это значит — борись внутри и снаружи?

Детский голосок застонал от горя, крики и рыдания эхом отражались от стен храма.

— Дайю! Дайю, Благословенная, не плачь! — взмолился Уэйс со знакомой ноткой в голосе. — Малышка, я буду бороться за тебя!

Рыдания стихли. Снова наступила тишина.

— Приди к нам, Дайю, — сказал Уэйс с мольбой. — Покажи нам, что ты жива. Помоги нам искоренить зло внутри и снаружи.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем в паре метров от пола перед Робин появилось слабое свечение, и она поняла, что стоит на коленях в первом ряду толпы, окружавшей пятиугольный крестильный бассейн, от которого исходил зеленоватый свет.

Теперь светящаяся вода поднялась вверх и приняла форму колокола, а внутри него медленно вращалась слегка размытая фигура безглазого ребенка в белом платье.

Раздалось несколько криков: Робин услышала крик девочки:

— Нет, нет, нет!

Вода опустилась, а вместе с ней пропала и страшная фигура. Через несколько секунд зеленоватая поверхность снова стала гладкой, но бассейн засветился еще ярче, так что на фигуры Джонатана и Мазу, стоявших на краю бассейна в их длинных белых одеждах, снизу падал свет.

Теперь заговорила Мазу:

— Я, давшая жизнь Утонувшему пророку, посвятила свою жизнь тому, чтобы почтить ее жертву. Когда она покидала этот мир, чтобы соединиться с Благословенным Божеством, она наделила дарами тех из нас, кому суждено было продолжить борьбу со злом на земле. По милости дочери я наделена даром божественного зрения, и ее Явление утверждает меня в исполнении моего долга. Среди нас есть те, кого Дайю испытает сегодня ночью. Им нечего бояться, если их сердца чисты, как ее... Я вызываю к бассейну Ровену Эллис.

Возгласы удивления и шепот пронеслись по стоящей на коленях толпе. Робин знала, что это произойдет, но, несмотря на это, ноги едва держали ее, когда она встала и пошла вперед.

— Ровена, — обратилась к ней Мазу, глядя сверху вниз, — однажды ты уже входила в бассейн. Сегодня ты присоединишься к Дайю в этих священных водах. Пусть она даст тебе свое благословение.

Робин поднялась по ступенькам и встала на край освещенного бассейна. Посмотрев вниз, она не увидела в нем ничего, кроме темного дна. Понимая, что сопротивление или отказ будут восприняты как бесспорные признаки вины, она переступила через край и опустилась в холодную воду.

Свет в воде померк. Робин ожидала, что ее ноги коснутся дна, но они не встретили никакого сопротивления: дно бассейна исчезло. Робин попыталась выплыть на поверхность, но тут, к своему ужасу, почувствовала, как что-то похожее на гладкий шнур обвилось вокруг ее лодыжек. В панике она боролась, пытаясь освободиться, но то, что удерживало ее, теперь тянуло вниз. В темноте она билась и брыкалась, пытаясь выплыть на поверхность, но то, что ее удерживало, было сильнее, и перед ней промелькнули осколки воспоминаний — родители, дом ее детства, Страйк в «лендровере» — а холодная вода, казалось, стремилась раздавить ее, сдавливала голову, дышать было невозможно, она открыла рот в беззвучном крике и захлебнулась водой...