— Ты ведь в это не веришь, не так ли? — тихо спрашиваю я.

Винсент переминается с ноги на ногу, явно испытывая дискомфорт от направления, которое принимает разговор. Я наблюдаю, как он ерзает. Винсент понимает, что я наблюдаю, и вытаскивает руки из карманов, чтобы встряхнуть ими и зачесать волосы назад, делая те еще более дикими и беспорядочными, чем раньше.

— Послушай, Кендалл, все хорошо, — говорит он, хотя это не так. — Не нужно лелеять мое уязвленное эго или что-то в этом роде. Я в порядке. Я большой мальчик. И могу пережить отказ.

Затем он улыбается, и в этом есть доля честности. Он говорит все это не из сочувствия. Винсент искренне убежден, что я здесь для того, чтобы как-то покончить с этим и готов это сделать.

Невероятно.

Он действительно не понимает.

— Ты... — я замолкаю, качая головой. — Ты такой чертовски красивый.

Винсент разражается смехом, наполовину испуганным, наполовину горьким. Я делаю еще один шаг к нему и продолжаю без тени юмора:

— И ты лучше разбираешься в поэзии, чем думаешь.

— Спасибо, Холидей, — холодно говорит он.

Еще один шаг.

— И играешь в баскетбол с начальной школы, так что ты дисциплинирован и знаешь цену тяжелой работе. Был капитаном команды, значит, у тебя хорошо с лидерством и ответственностью. И ты собираешься окончить школу с отличием.

Еще один шаг, отчего Винсент с трудом сглатывает.

Словно мое присутствие заставляет его нервничать.

Словно он наконец-то понимает.

— Есть причина, по которой ты даешь мое собственное резюме? — спрашивает он немного хрипловатым голосом.

Теперь Винсент достаточно близко, чтобы я могла протянуть руку и дотронуться до него. И, черт возьми, хочу ли я прикоснуться? Конечно, черт возьми!

Но схватить Винсента за рубашку и поцеловать не решит проблем. Итак, я просто крепко сжимаю цветы и отказываюсь разрывать зрительный контакт, надеясь, что слова значат для него так же много, как и для меня.

— Ты мне нравишься, — признаюсь я, лицо так горит, что это почти причиняет боль. — Очень. Мне нравится, что мы можем говорить о чем угодно и нравится, что у нас одинаковое чувство юмора, нравится, что ты понимаешь меня, когда я огрызаюсь, и мне… нравится, что ты ругаешь меня, когда я веду себя глупо.

Винсент фыркает. Я воспринимаю это как хороший знак.

— Хотя я ненавижу чувствовать себя глупой, — продолжаю я. — Это, наверное, самый большой страх. Может быть, из-за дислексии или того, что я интроверт, не знаю. Наверное, у меня огромное эго. Мы можем провести психоанализ позже.

Я не могу смотреть ему в глаза, поэтому пристально смотрю на спиралевидные семена одного из подсолнухов.

— Но на вечеринке по случаю твоего дня рождения я... я просто почувствовала, что если проигнорирую все тревожные и предупреждающие сигналы, то буду глупой и нарвусь прямо на неприятности. Так что, я попыталась прислушаться к интуиции и теперь чувствую себя ужасно из-за того, что слишком остро отреагировала и дала повод сомневаться. Я не знаю, как здесь победить. Не думаю, что смогу. Но так же не думаю, что меня это волнует, потому что я лучше буду глупой, чем снова причиню тебе боль. Потому что ты мне действительно нравишься.