— Нет, — говорит она. — Я собираюсь отдать стикер тебе и сказать: "Я хочу вот это".

— Не думаю, — говорю я, хотя уже начал рисовать жука.

Мы замолкаем. Я рисую на стикере, а Рэйн что-то набирает на телефоне, периодически спрашивая мое мнение о темах для викторины. Я поднимаю глаза каждые пару минут и заставляю себя посмотреть на стены и на людей, которые нас окружают. Когда навязчивые мысли приходят ко мне, я с ними не спорю.

"Да, вы правы. Я жестокий убийца", — говорю я им.

Я продолжаю рисовать, чтобы мои пальцы были чем-то заняты, а не стучали по столу. Каждый раз, когда мне хочется мысленно произнести "хватит", я задаю Рэйн какой-нибудь вопрос. Тревога не уменьшается, но где-то через полчаса я привыкаю к ней. Я решаю, что мне нравятся изменения, которые сделала Рэйн. Вообще-то, они мне очень нравятся. Стены заполнены вещами, но это не создаёт хаоса. Они яркие, интересные и совсем не безжизненные.

Когда я заканчиваю рисовать жука, я наклеиваю стикер на стол между нами. Она берёт его и начинает пристально рассматривать.

— Идеально.

Она наклеивает его на стол рядом со своим телефоном, и мы снова замолкаем. Я рисую Себастьяна с его игрушечным батоном на верхнем стикере, после чего перехожу к следующему стикеру и так далее. Когда я бросаю взгляд на Рэйн, я вижу, что она разглядывает жука, которого я для неё нарисовал. Я продолжаю рисовать, но краем глаза поглядываю на Рэйн, которая осматривает паб, а затем снова глядит на рисунок у себя в руках.

— Твои работы по-настоящему красивые, Джек. Они заставляют людей останавливаться и разглядывать их, — говорит она.

Я начинаю смеяться.

— А кто сказал, что они останавливаются, потому что картины красивые? Может быть, их шокирует то, насколько они ужасные?

— Ты ведь так не думаешь.

Она права. Я так не думаю. Мне нравятся мои работы. Иначе я бы не стал набивать их на людей на всю жизнь. Но мне проще притвориться, что мои работы отстойные, чем думать о том, как у меня это отняли.

— Красота субъективна, — говорю я.

— Да. Но это не значит, что её не существует.

— Почему ты не стала врачом? — говорю я. — Я давно хотел спросить, но мне не хочется, чтобы ты решила, что я принижаю твою работу. Путешествовать по миру и играть музыку это действительно классно. Но мне просто интересно...

— Зачем я вообще проучилась половину срока в медицинской школе, если собиралась отчислиться и стать уличным музыкантом?

— Я как раз не хотел, чтобы ты это подумала.

— Расслабься, Джек, — говорит она. — Я знаю, что ты не имел этого в виду.

— Хорошо. Потому что это правда.

Она вздыхает.

— Наверное, я предпочла создавать красоту, а не спасать жизни. Такая вот я эгоистка.

Она улыбается, но в её улыбке проглядывает грусть.

— Ты не такая, — говорю я.

Она начинает жевать нижнюю губу.

— Я... ну, мне, правда, нравилась неотложная психиатрия. Я люблю людей и науку, но я никогда не хотела стать врачом. Если коротко, то я поняла, что хоть я и люблю медицину, но музыку я люблю больше. Может быть, это глупо...

— Это не глупо. Мне это понятно. Я зарабатывал тем, что вводил чернила людям под кожу. А теперь я продаю алкоголь. Представь себе мир без искусства и музыки, — я поднимаю на неё глаза. — Представь Ирландию без алкоголя.

Она смеётся.

— Не ты ли только что рассказывала мне о том, как важна красота? Прислушайся к своим собственным словам, ciaróg.

Она вздыхает.

— Думаю, ты прав.

Я делаю последний штрих, закончив рисунок, над которым я работал.

— К слову о важных вещах. Хочешь увидеть кое-что невероятно бесполезное?

— Конечно.

Я приподнимаю пачку стикеров и начинаю быстро перелистывать их. Лицо Рэйн озаряется, когда изображение Себастьяна оживает. Он поднимает игрушечный батон и плюхается на пол.

— Бесполезно, глупо, но важно, — говорит она. — Это мой любимый вид красоты.

А затем приходят музыканты, и Олли подзывает Рэйн.

— Ты посидишь здесь ещё пару минут? — спрашивает она, когда встаёт из-за стола.

Я киваю.

— Отлично, — говорит она. — Я сейчас вернусь.

Я смотрю за тем, как она пересекает паб и приветствует музыкантов. Я не слышу, что она им говорит, но обе женщины начинают смеяться. Я осматриваюсь. Почти за каждым столом кто-то сидит. Паб выглядит именно так, каким я всегда хотел его видеть — местом, наполненным смехом и радостью.

Но я не могу этим насладиться, потому что навязчивые мысли не оставляют меня в покое, и я слишком устал с ними бороться. Мои пальцы не находят себе места, и я продолжаю занимать себя рисунками на стикерах, но даже это не способно заглушить шум моих мыслей.

Я чувствую, как что-то прижимается к моим ногам, и, опустив глаза, замечаю Себастьяна. Я кладу ручку на стол и приседаю на корточки, чтобы его погладить.

— Привет, Себыч.

Себастьян трётся мордой о мою руку. Мне нравится жить у Нины и Олли, но я скучаю по нему. Обычно он не отходит от меня ни на работе, ни дома.

— Как поживаешь, дружище? — спрашиваю я и начинаю чесать его между ушами.

Что мне больше всего нравится в Себастьяне — так это то, что он всегда знает, когда я расстроен. И он может утешить меня, не выказывая беспокойства, не пытаясь помочь и не осуждая меня. Он не спрашивает меня, что я такого сделал, чтобы вызвать это состояние, как мама или Олли. Он просто даёт мне понять, что понимает, с чем я имею дело. Он просто... находится рядом. И это именно то, чего я хочу. Очень сложно бороться с ОКР в одиночку. Но поскольку меня волнует, что чувствуют другие по поводу моего ОКР, мне приходится держать всё это в себе, даже когда мне по-настоящему хочется поговорить об этом с близкими.

— Эй, Кёриг! Привет, пушистик.

Я поднимаю глаза на Рэйн, которая стоит у стола. Она всматривается в моё лицо.

— Ты не против провести прогулочное совещание?

Я бросаю взгляд на противоположный конец паба, где настраиваются музыканты.

— Ты пропустишь начало концерта.

Она пожимает плечами.

— Послушаю в следующий раз. Я провела тут целый день, так что мне не помешает свежий воздух. Это ненадолго. Мы можем прогуляться вокруг квартала или что-то типа того.

— Ну, ладно.

Я в последний раз чешу Себастьяна, после чего засовываю ручку и стикеры в карман, радуясь тому, что у меня появился повод уйти отсюда.

— Идём.

Как только музыканты начинают играть, мы выходим на улицу.

— Ты уверена, что не хочешь остаться? — спрашиваю я.

— Уверена.

Мы с Рэйн начинаем идти вдоль квартала. Она заснула руки в карманы своего пальто, и, Слава Богу, потому что мы идём так близко друг к другу, что наши плечи постоянно стукаются друг о друга, и если бы её руки были свободны, я бы вероятно, не думая, взял бы их в свои.

Когда мы заворачиваем за угол, Рэйн останавливается посреди тротуара. Я замедляю шаг, останавливаюсь и следую за её взглядом, который устремлён на собор Святого Колмана. Он сияет, возвышаясь над городом — огромный столп света, который разрезает монотонное тёмное небо.

— Разве это не прекрасно? — говорит она.

Я смотрю на неё.

— Красиво.

И когда Рэйн поворачивается ко мне и поднимает на меня глаза, я точно знаю, что никогда не видел, чтобы кто-то выглядел настолько прекрасно в свете уличных фонарей. Какая нелепая мысль. Уж я-то знаю. Я эксперт по части нелепых мыслей.

Было бы так легко поцеловать её сейчас. И я думаю, что она ответила бы на мой поцелуй. Я позорно нарушил своё обещание не флиртовать с ней. Чем больше времени я с ней провожу, тем больше времени мне хочется с ней проводить.

Я хочу поцеловать её. Я, правда, мать его, очень этого хочу.

И я почти это делаю.

Но затем мне в голову приходят мысли.

Что если она выпила?

Я провёл с ней весь вечер, и за это время она ничего не пила.

Но она могла выпить раньше. Она могла сделать это, когда ходила поговорить с музыкантами.

Она не пьяна.

Что если ты поцелуешь её и потеряешь контроль? Что если она захочет, чтобы ты прекратил? Ты, правда, думаешь, что способен себя контролировать?

Да. Конечно. Я же не животное.

Ты уверен?

Уверен.

Если ты так уверен, почему тогда сомневаешься? Почему сейчас об этом думаешь?

— Джек? — говорит Рэйн.

— Хм-м.

Она вглядывается в моё лицо.

— Ты в порядке?

Я сглатываю.

— Всё супер.

— Ты уверен?

Я никогда ни в чём не уверен.

— Я уверен, — говорю я.

Выражение её лица говорит мне о том, что она мне не верит, но вместо того, чтобы давить на меня, чего я очень боюсь, она просто берёт меня за руку и начинает идти, увлекая меня за собой. Как только я её догоняю, она переплетает свои пальцы с моими и говорит:

— Я рассказывала тебе о том, как упала в фонтан на "Трафальгарской площади"?

— Что?

— О, Боже.

Она начинает смеяться, и я притягиваю её поближе к себе, чтобы она случайно не сошла с тротуара на дорогу.

— Мне было так стыдно, Джек. Это настолько унизительно.

Я продолжаю держать её руку в своей.

— Начни сначала.

Рэйн начинает рассказывать, и мы начинаем идти обратно в сторону паба. Мы как будто не замечаем, что держимся за руки. Всё в её истории кажется большим и громким. Её голос. То, как она размахивает свободной рукой. Она говорит так оживлённо, а история такая запутанная, что мне приходится сосредоточить на ней всё своё внимание, чтобы ничего не пропустить.

Она отпускает мою руку только тогда, когда мы доходим до паба. Она поворачивается ко мне и буквально подпрыгивает, заканчивая свою историю. После этого на мгновение наступает тишина. Кто-то открывает дверь, и музыка из паба доносится нас.

— Тебе не обязательно оставаться, — говорит она.

Я перевожу взгляд с неё на паб. Я ненавижу то, что хочу зайти вместе с ней в паб, но не могу. Я ненавижу то, что моя собственная голова не даёт мне получить всё то, чего я хочу.

— Я бы хотел ненадолго остаться, просто...

— Сегодня не самый лучший день для твоей головы.

Я начинаю смеяться.

— Не самый лучший день для моей головы. Мне это нравится. И... да, у меня сегодня именно такой день.

— Может быть, это и к лучшему. Если бы мы проводили слишком много времени вместе, я бы тебе наскучила.