Глава 8

Я звоню по номеру, который он оставляет мне в конце сообщения, несмотря на то, что уже очень поздно. Йен отвечает после первого гудка.

— Я думала, ты не занимаешься сексом с людьми, которым платишь. Это как испортить чернила.

Он смеется, и этот низкий звук отдается вибрацией в моем теле.

— Я решил, что достаточно искусно смогу отделить приятное от полезного, поэтому собираюсь сделать исключение.

— И я должна знать причину?

— Наверное, нет. Ты еще не готова к этому. Но это может быть связано с тем фактом, что мне не интересно самоограничение.

— Тебе точно следует подумать об этом. Я слышала, ограничения воспитывают характер. В любом случае, спасибо за столь неуместный интимный подарок.

— Пожалуйста. Хотя я предпочитаю называть его щедрым, нежели неуместным. И, кстати, мой характер был сформирован в пятнадцать, и теперь он неизменный.

— В пятнадцать лет?

Похоже, здесь сокрыта история.

— Да, — он не собирается говорить об этом, а я и не настаиваю.

— Ты всегда такой самоуверенный и проницательный? Если честно, это отталкивает.

— Тогда, думаю, у тебя не будет проблем с тем, чтобы сопротивляться мне.

Показываю ему язык, ведь он не может видеть моих ребячеств.

— Я не буду с тобой спать.

— Кто сказал, что мы будем спать? Вообще-то, я предвкушаю много бурной деятельности с последующей потерей сознания.

— И это значит не спать?

— Нет, это значит трахаться до полусмерти.

— Звучит отвратительно.

Это звучит восхитительно. Со мной еще никто столь дерзко не разговаривал. В фильмах, например, так не говорят, там все легко и с широко открытыми ртами, хотя от подобного я бы тоже не отказалась.

— Расскажи мне о себе, — предлагает он, и на заднем фоне я слышу шорох простыней, будто он устраивается поудобней. У меня нет ни грамма сомнений, что он обнажен. Интересно, как он выглядит в постели, его золотистая кожа контрастирует на белых простынях? Прикасается ли он к себе? Малкольм всегда держит свои руки в штанах. Когда однажды я спросила его об этом, он сказал, что у него чешутся яйца. Я поняла, что это было признаком некого венерического заболевания, поэтому больше никогда не заводила разговор на эту тему.

— Что ты хочешь узнать?

— Все, чем ты захочешь со мной поделиться. Я смотрю, ты не фанатка социальных сетей. Твой профиль на Фейсбуке года три не обновлялся, с тех пор, как у твоей мамы обнаружили рак.

— Я просто не зациклена на этом, — не уверена, почему говорю с ним. Через несколько часов мне вставать на работу, но я не в силах повесить трубку. Не когда он готов выслушать меня. — Я дочь Софи Корриелли, велосипедный курьер. — «Мне скучно». — А кто ты, богатенький мальчик?

Он игнорирует мой вопрос и задает свой:

— Только ты и твоя мама, Тайни?

Бросаю взгляд на стену, отделяющую гостиную и мамину комнату.

— Да, только мы вдвоем. Мой отец умер, когда я была еще ребенком. Он тоже работал в доставке. Грузовые перевозки, крупногабаритные предметы, зарабатывал больше денег.

— Мой отец умер от сердечного приступа, когда мне было тринадцать.

«Мой характер был сформирован в пятнадцать».

— Тогда ты понимаешь.

— Да, — его слова как бальзам, как нежная ткань поверх моего больного сердца.

— Я не то, чтобы хочу работать на Малкольма, — «или отказывать тебе», — но мои обстоятельства… У меня просто нет другого выбора.

— Ты нужна своей маме. Тебе, наверное, тяжело? Малкольм, кажется, так и думает.

Мой первый инстинкт — начать отрицать и притворяться, что у нас все хорошо, как я это делаю на протяжении последних четырех недель. Но он все понимает, у него такой заботливый голос, что я рассказываю ему о вещах, о которых никому не сказала бы.

— В течение года, что мама боролась с раком, у меня не было времени на друзей или подруг, и когда мы, в конце концов, победили его, я поняла, что многие мои друзья исчезли. К тому же, я просто хотела проводить больше времени с мамой. Она стала моим лучшим другом. Теперь мы все делаем вместе: ходим в музеи и парки, обожаем бывать в зоопарке. Я уже не могу представить свою жизнь без нее, — на мгновение я замолкаю, мое горло туго сдавливают эмоции. — Да, это тяжело. Это самое подходящее слово.

— И ты останешься одна? Если она умрет?

Я киваю, словно он может увидеть меня, но он, похоже, чувствует ответ.

— Мне известны эти чувства, и я хочу помочь тебе. Именно поэтому, вопреки собственному здравому смыслу, я согласился поработать с тобой. Я мог бы тебе предложить тысячи других мест, но мне кажется, ты бы отказалась, так как была бы задета твоя честь. Где-то в глубине души ты думаешь, что заслужила все то, что тебе приходится делать для Малкольма.

— Так и есть, — мой голос почти не слышен. — Ведь я никого не обижаю, никого не обманываю, а просто искупаю свой долг. Хотя, если ты захочешь дать мне миллион, я совсем не буду против.

— Персональный джек-пот? Согласен. Пришлю чек утром, — говорит он на полном серьезе.

— Как бы я хотела его принять.

— Но ты не станешь, так как считаешь, что справишься с этой работой. Что, если я скажу, что ты могла бы заниматься доставками для меня и заработать те же деньги?

— Я бы решила, что обчистила тебя.

— И после этого ты бы никогда со мной не переспала, не так ли?

— Ты прав. Ведь было бы ощущение, что ты заплатил мне за секс, — быстро проговариваю и добавляю, — не то, чтобы я собиралась заниматься с тобой этим.

— Ну, конечно, — его голос звучит с ноткой веселья. — Спокойной ночи, Тайни. Я буду думать о тебе в трусиках персикового цвета в цветочек. У тебя очень хороший вкус.

После того, как он отключается, я притягиваю коробку к себе на колени. Понимаю, что не должна, но больше нет сил сопротивляться. Внутри нахожу коралловую пару трусиков. Кружево переходит в маленькие розочки с переплетающейся лозой и листьями, а поясок сделан из какого-то мягкого эластичного материала. Я удивлена, что кружево не раздражает кожу, а скорее соответствует изгибам моего тела, будто белье было изготовлено на заказ. Я не знаю, во что верить. Неужели он купил все лишь ради того, чтобы затащить меня в постель? Если бы он только знал. Я более сговорчива. Может, так поступают богатеи: подарки — это часть ритуала ухаживания. Если же он ждет ответной услуги, боюсь, он будет сильно разочарован.

Этой ночью я сплю в запретных трусиках, и мне снится, как в Центральном парке меня преследует огромный лев. Я прячусь под скамейкой, и лев превращается в Йена, только он одет в костюм Бэтмена, и шелест его плаща говорит мне о ветреной погоде. Я отскакиваю назад и пригибаюсь, дабы меня не заметили. Его черный плащ развивается на ветру, и вот он наклоняется вперед, чтобы помахать мне морковкой.

Я выползаю и хватаю лапками морковь, грызу ее, когда вдруг на меня падает сеть. Я просыпаюсь, мое маленькое сердце зайчонка отбивает пять тысяч ударов в минуту. Я глубоко вдыхаю, пытаясь сориентироваться. Йен пугает и привлекает одновременно, и по ускоренному темпу моего сердцебиения ко мне приходит понимание: самое лучшее, что я могу сделать — это держаться как можно дальше, или, хотя бы на той дистанции, на которой я нахожусь сейчас, будучи связанная с ним трудовым контрактом.

Несмотря на то, что трусики идеально сидят на мне, я чувствую себя скованной, будто он усиливает свою хватку через мои сны. Я не могу от него сбежать, но хуже всего — я не хочу.