Когда она ушла, Девон усмехнулся.

— Все прошло хорошо.

Я смотрела, как уходит моя мама, и что-то грызло меня, но я никак не могла уловить что именно. Казалось, она специально сказала, что должна пожертвовать что-то еще. Что-то было не так.

— У меня плохие ощущения на этот счет, — сказала я. Я поспешила за ней, не дожидаясь, чтобы увидеть, последовал ли за мной Девон. Неприятное ощущение внизу живота усилилось, когда я увидела, что моя мама разговаривает с кем-то, кто, как я полагала, отвечал за экспонаты аукционов.

— Я все-таки решила пожертвовать эту тоже. — Она жестом указала на картину на стене, на которой была надпись «Не продается».

Одного взгляда было достаточно, чтобы подтвердить то, что я уже знала. На картине на стене была изображена безмятежная сельская местность. Это была красивая картина, выполненная четкими широкими мазками. Художник нарисовал ее так, что картинка выглядела не просто пейзажем, который он увидел на обочине дороги, остановился и нарисовал. В этой картине было что-то более глубокое, что-то, что заставляло меня задуматься о скрытой истории. Ребенком я часами смотрела на эту картину, когда меня заставляли посещать вечеринки моей матери. Из всего прекрасного, что у нас было, это было единственным, что я по-настоящему любила.

— Ты не можешь пожертвовать ее! — Я подошла к матери, игнорируя незнакомца, который смотрел на меня. — Она моя.

— Я так не думаю. — Тон моей матери был мягким.

— Бабушка подарила ее мне. Она хотела, чтобы она была у меня после ее смерти. — Мой голос дрожал, и я не могла это прекратить. Как она могла делать это? Она знала, как много эта картина значила для меня.

Улыбка, которой она одарила меня, была блеклой и говорила мне, что она точно знала, что делает.

— Ты знаешь точно так же хорошо, как и я, что в завещании моей матери не было ни слова об этом. Это ценная вещь, которая принесет сотни тысяч или даже больше на благотворительность. Как я могла не предложить такое щедрое пожертвование?

Мужчина переводил взгляд с моей мамы на меня, будто не был до конца уверен, что ему нужно делать.

— Ты прекрасно знаешь, что бабушка сказала мне, что эта картина моя. Я много раз говорила тебе все эти годы, что хочу ее забрать, но ты всегда находила отговорки, чтобы оставить ее себе. — Мои ногти впились в ладони. — Подумать только, я на самом деле думала, что это было потому, что ты знала, какой особенной была эта картина для бабушки, и поэтому хотела сохранить ее. Я никогда не думала, что ты сделаешь подобное просто назло мне.

— Ты закончила со своей маленькой истерикой? — спросила она. — Потому что, если у тебя нет никакого подтверждения в письменном виде, моя дорогая, ты ничего не можешь сделать. — Она повернулась ко мне спиной и попросила у мужчины бланки для заполнения о пожертвовании.

Я уставилась на нее, не в силах поверить в то, что только что случилось. Моя мать всегда была резкой и не одобряла ничего, но это была просто намеренная жестокость.

Рука скользнула на мою талию, и мне не нужно было поворачиваться, чтобы узнать, кому она принадлежала. Передо мной возникла другая рука с бокалом вина. Я взяла его и осушила сразу на половину. Это было хорошее, дорогое вино, но на вкус оно показалось мне кисловатым.

— Давай, — сказал он мягко. — Пойдем найдем места.

Когда он повел меня в ту часть зала, где проходил аукцион, я сморгнула слезы, жгущие мои глаза. Я не была уверена, были ли они от обиды или гнева, но мне не хотелось пытаться это выяснить. Все то счастье, которое я чувствовала рядом с Девоном, исчезло. Я просто хотела уйти, оказаться так далеко от нее, как это возможно, но знала, что не сделаю этого. Я выдержу это, потому что не собираюсь позволить ей увидеть, как сильно она меня ранила.

— Как много ты услышал? — спросила я, когда мы с Девоном заняли места где-то в середине зала.

— Достаточно, — сказал он.

Я вздохнула, а затем осушила свой бокал. Мне нужно было снять напряжение.

— Давай я принесу тебе еще, — сказал Девон даже без моей просьбы.

Я кивнула и закрыла глаза, когда он ушел. Я искала внутри себя силу и упрямство, которые помогли мне окончить Колумбийский университет и самостоятельно переехать в Нью-Йорк, те черты характера, которые сделали меня одним из самых многообещающих адвокатов в городе. Это были те две вещи, к которым я обращалась, принимая решение переехать в Лос-Анджелес, а также то, что удерживало меня здесь, когда все, чего я на самом деле хотела, было возвращение назад. Они были нужны мне сейчас.

К тому времени, как вернулся Девон, а аукцион почти был готов начаться, я вернула себе контроль. Я была злой, но сильной. Я даже не вздрогнула, когда в конце аукционист достал мою картину и начал торги. Я пила свое вино, заставляя себя смотреть, как цена поднимается все выше и выше. Через несколько лет я, возможно, смогла бы присоединиться к торгам, но, когда сумма перевалила за сто двадцать пять тысяч долларов, я поняла, что даже это было выдачей желаемого за действительное. В итоге картина досталась одному известному торговцу произведениями искусства за сто двадцать шесть тысяч долларов, и я наблюдала, как картина ушла из моих рук, не говоря ни слова.

Когда аукцион закончился, я увидела, как моя мать направилась в мою сторону. Я встала, моргая, от выпитого вина у меня на мгновение закружилась голова. Девон положил мне руку на локоть, придерживая меня, пока мы шли к задней части зала. Я слышала, как моя мать назвала мое имя, и Девон заколебался, но я продолжила идти. Больше я не хотела здесь быть.

— Ты голодна? — спросил меня Девон после еще одного вежливого приветствия с очередным важным продюсером.

— Не особо, — сказала я. — Но я бы еще выпила. — Я хотела чего-то, что заставит меня забыть.

— Давай сначала ты немного поешь, — сказал он.

Я не возражала, потому что он вел меня в сторону ресторана отеля, а это было подальше от моей матери. Я сомневалась, что она последует за мной, не тогда, когда у нее осталось так много людей, которым нужно подлизнуть.

Я позволила Девону сделать заказ за меня, потому что на самом деле не была голодна. Я запротестовала, когда он заказал игристый сидр вместо вина, но он проигнорировал меня. Я знала, что Девон просто пытался помочь, но это все еще меня раздражало. На данный момент меня раздражало все.

— Знаешь, она сделала это, чтобы сделать мне больно, — наконец сказала я. — Она знала, как много эта картина для меня значила, и что я любила бабушку больше, чем любила ее.

Девон потянулся через стол к моей руке. Часть меня хотела отстраниться и вырваться, но я не стала этого делать. Мне нравилось чувствовать, как его пальцы сжимают мои.

— И вот так отвергать тебя... Я не знаю, почему я ожидала от нее чего-то другого. — Я потерла тыльную сторону его ладони большим пальцем. — Я никогда не буду достаточно хороша для нее.

Я откинулась на спинку стула, когда официант вернулся с нашей едой. Паста пахла потрясающе, но я просто размазала ее по тарелке.

— Ешь, — сказал Девон, отрезая кусочек стейка.

— Ты не можешь говорить мне, что делать. — Эти слова прозвучали очень похоже на слова испорченного ребенка, и я моментально пожалела о них.

Девон пожал плечами.

— Хорошо. Тогда ты не получишь свой сюрприз.

Мои глаза сузились, любопытство взяло надо мной верх.

— Какой сюрприз? — Он уже подарил мне красивое колье. — Ты забронировал номер или что? — Это было бы лучшим отвлечением, чем алкоголь.

— Никаких предположений, — сказал он с загадочной улыбкой. — Просто ешь.

Я хмуро посмотрела на него, но съела несколько вилок. Он одобрительно кивнул и сосредоточился на своем стейке. Паста была великолепной, и по мере того, как я ела, мне становилось лучше. Я чувствовала себя не особенно хорошо, но, по крайней мере немного более собранно. Когда я съела половину, то увидела, как Девон жестом подозвал официанта. Мгновением позже молодой человек снова возник с большим предметом, завернутым в простую коричневую бумагу.

— Это тебе, — улыбнулся мне Девон, его глаза блестели от возбуждения. — Открой.

Я разорвала бумагу, и мое сердце пропустило удар, когда я увидела вспышку знакомого цвета. Не может быть! Когда я закончила разворачивать свою картину, у меня в горле образовался комок.

— Как? — Я едва смогла выдавить из себя этот вопрос. Я провела пальцами по краске, запоминая каждую линию.

— Тот продавец мой друг, — объяснил Девон. — Когда я пошел за вторым бокалом для тебя, то договорился, чтобы он купил ее для меня... для тебя.

Я осторожно отложила картинку и наклонилась через стол, чтобы взять Девона за руку.

— Спасибо тебе. — Я поцеловала его костяшки, а затем прижала его руку к своему лицу. — Ты самый замечательный мужчина, которого я когда-либо встречала.

Он провел большим пальцем по моей щеке.

— Мне было просто невыносимо видеть, как тебе больно.

Я прерывисто вздохнула. Я не могла больше этого отрицать. Я ходила вокруг правды, говоря себе, что мне нужно выбросить его из головы, что это чисто физическое влечение, что он просто мне нравится. Но правда была в том, что я влюбилась в него, и это было не похоже ни на что, что я когда-либо чувствовала раньше. Я просто не знала, как ему сказать.

Мои глаза встретились с его глазами. В его взгляде была теплота, но не такая, как обычно. Я могла быть неспособной сказать ему, но я могла показать.

Я улыбнулась и, придав своему голосу дразнящие нотки, сказала:

— Хотя должна признаться, что немного разочарована. — Девон выглядел пораженным, а затем сбитым с толку. Я не заставила его долго ждать. — Я вроде как действительно надеялась, что сюрпризом будет забронированный для нас номер.

Его лицо озарилось широкой улыбкой, и он сунул руку в карман пиджака. Когда мгновение спустя он вытащил руку из кармана, я увидела, что между пальцами он держит ключ-карту.