Глава 38. «Любезностью на любезность»

Из года в год путники, держащие путь вверх по реке Ванъюэ, менялись, но прекрасные пейзажи оставались прежними. Весенний ветер, пролетевший по берегу десять тысяч ли, разделил людей на девять шагов и три оборота.

Вся киноварь обратилась яшмой.

Цзин Ци пропустил начало года и праздник фонарей [1] на реке Ванъюэ. Когда вдалеке появились ворота столицы, в его сердце возникла смутная неудержимая тоска.

[1] Праздник фонарей приходится на 15-й день первого месяца.

Тоска по спокойным беспечным дням в княжеской резиденции, тоска по болтливому Пин Аню и даже по тому маленькому чудовищу У Си, что жило по соседству.

Цзин Ци не удержался от смеха и обратился к сидящему рядом Цзи Сяну:

– Как думаешь, этот бессовестный соболь узнает меня?

Цзи Сян улыбнулся и сказал:

– Ваши опасения беспочвенны, господин. Эта мелочь выросла рядом с вами и никогда не подпускала к себе никого другого. Как он может не узнать вас?

Будто вспомнив что-то, Цзин Ци тоже улыбнулся.

– Верно, животные обладают большей искренностью, чем люди… эй, а знаешь, почему?

Это была пустая болтовня, но она застала Цзи Сяна врасплох. Он не понял, что имел в виду юный князь – почему он поднял эту тему? Может, он тосковал по дому? Цзи Сян покачал головой.

– Люди беспокоятся о слишком многих вещах: родителях, братьях, близких друзьях, женах, детях, семье. Вместе с тем они ежедневно принимают гостей и не могут избежать общения. Поэтому существуют мириады искушений, способные затянуть их, – объяснил Цзин Ци с какой-то особенной интонацией в голосе. – Но животные совсем другие. Ежедневно они заботятся только о выживании, еде и воде. Ты ухаживаешь за ними и становишься единственным, кого они видят и знают. Снаружи ждет огромный мир, полный показной роскоши, но они запомнят только твою доброту…

Сказав это, он замолчал.

Цзи Сян растерялся и ничего не понял, потому мог лишь улыбнуться и кивнуть в знак согласия.

Однако Лян Цзюсяо неожиданно спросил:

– Князь, почему ваши слова так… так больно слышать?

Он вдохнул через нос, подумал какое-то время, а потом сказал:

– Князь, вы возвращаетесь домой с докладом, а я после долгой разлуки могу встретиться с шисюном. Это счастливые события, поэтому давайте не будем говорить о грустном? От таких слов сердце сжимает тоска.

Цзин Ци взглянул на него и равнодушно сказал:

– Я просто говорю по существу. Что тут грустного?

Лян Цзюсяо нахмурил брови и покачал головой:

– Нет, слышать это так же больно, как если бы что-то мешало мне дышать. Это неприятное чувство, будто… будто… будто я разочаровывался в чем-то так много раз, что больше не хочу об этом думать.

Уголки рта Цзин Ци изогнулись в улыбке, но он ничего не сказал.

Он думал, что иногда Небеса невероятно беспристрастны. Преимущества людей становятся их недостатками. Например, умные люди слишком много думают, но это не значит, что их жизнь будет легче, чем у дураков. Например, проницательные, глубоко мыслящие люди, постоянно размышляющие над желаниями других, имеют свою точку зрения, но зачастую уступают наивным, плохо разбирающимся в истинной природе вещей, но обладающим почти сверхъестественной интуицией.

У Си обладал такой же интуицией, как и Лян Цзюсяо.

Цзин Ци был уверен, что интуиция есть у всех с рождения, но по мере взросления… даже их собственные сердца теряли веру в это.

Внезапно экипаж остановился, удивив Цзин Ци. Цзи Сян сразу же высунул голову, чтобы узнать, что случилось. Получив какой-то ответ, он спрыгнул и ушел, но быстро вернулся с счастливым выражением на лице.

– Господин, угадайте, кто здесь.

– Хм?

Из-за тусклого освещения Цзин Ци не обратил внимания на выражение лица Цзи Сяна, поэтому нахмурился после его слов, смятение охватило его сердце. Он ехал без лишнего шума, обгоняя Цуй Иншу, чтобы тайком вернуться в столицу. Никто не знал об этом, поэтому он мог сразу же войти во дворец, чтобы получить аудиенцию у императора и рассказать об урегулировании инцидента. Так Хэлянь Ци не смог бы поднять шум из ничего. И все же его нашли…

Кто же обладал такими способностями? Куда подсадили шпиона? Возле него? Не может быть. Неужели рядом с Чжоу Цзышу?..

Какой смысл останавливать его здесь?

Помолчав какое-то время, Цзин Ци подал руку, без каких-либо эмоций на лице сказав:

– Помоги мне спуститься. Посмотрим, кто обладает столь выдающимися способностями.

Однако, сойдя с экипажа, он замер в изумлении.

На старой пригородной дороге стоял винный павильон, ставший «Павильоном отдыха» [2]. Три плакучие ивы росли у его дверей. Случайные путники приходили и уходили, и лишь обломанная ветка передавала тоску о разлученных на тысячи ли. Если проехать еще немного, можно было пройти через городские ворота.

[2] Павильоны отдыха в Древнем Китае встречались на дорогах каждые десять тысяч ли (~5 000 км).

У входа в павильон под открытым небом сидел человек.

Юноша быстро вырос. Спустя более полугода порознь он даже казался незнакомым. Он заметно вытянулся и выделялся из толпы, словно журавль среди кур. Вуаль не скрывала, как время отточило детские черты лица, отложившиеся в памяти, сделав их острее. Порыв ветра за ночь помог ему возмужать. Даже глаза, смотрящие на Цзин Ци, были необычайно яркими и отражали в себе улыбку.

Никогда прежде Цзин Ци не видел на его лице такой нежной улыбки, и потому на мгновение почувствовал что-то незнакомое.

Конечно, он был не единственным, кто никогда прежде не видел такой улыбки на лице У Си. Даже сопровождающие его А Синьлай и Ну Аха встревожились. С тех пор как их шаман произнес слова, испугавшие вселенную и богов, в их головах постоянно царил хаос.

Даже Ну Аха не мог понять, почему шаман полюбил мужчину, не говоря уже об А Синьлае.

Что особенного было в этом мужчине? Он не отличался приятным запахом, не был нежным – даже наоборот, все его тело твердое с головы до ног. Он не умел ласково говорить, не умел стирать и готовить, не мог родить ребенка или вести домашнее хозяйство. Ну Аха молча уставился на А Синьлая, представляя, как такого мужчину называют женой и увозят домой… он тут же покрылся мурашками и чуть было не выплюнул свой ужин, который съел накануне вечером.

Ему все больше казалось, что юный шаман околдован.

Каждый день он не находил себе места от скуки, когда вместе с У Си сидел в этом паршивом маленьком винном павильоне, даже не зная, зачем, поскольку еду они не брали. Изо дня в день У Си делал одно и то же: просил кувшин вина, расплачивался, уходил, когда допивал его, перед отъездом бросая тоскливый взгляд на городские стены – и все.

Но стоило князю Цзин сойти с экипажа, как глаза и улыбка У Си засияли, поразив Ну Аха в самое сердце, словно удар грома. Он сразу понял, что шаман не был заколдован; это было искренне.

Давно, когда его старший брат ежедневно ходил в очень опасные места Наньцзяна, рискуя своей жизнью, чтобы собрать корзинку самых красивых цветов шелковицы для своей жены, у него часто невольно появлялось такое же выражение лица.

Такие люди со стороны напоминали растения на грани увядания, которые оживали, получив каплю сладкой росы.

Поэтому Ну Аха последовал за У Си с очень сложными чувствами. Он незаметно смерил взглядом знакомого человека. Внешне Цзин Ци действительно был красив, не по-женски красив – высокий, стройный, в легких одеждах, что делали его похожим на яшмовое дерево на ветру, отличающийся невероятно утонченным и изысканным обликом. Однако за этой безупречной одеждой его речь и поведение выглядели несколько безудержно. Свободный и необузданный, он не обращал ни на что внимания и мог отказаться от чего угодно. Он был чересчур проницательным, но не чуждым к искренней дружбе.

Он был хорошим человеком, но… он был мужчиной! Ну Аха машинально бросил взгляд на А Синьлая. Подумав о том, что юный шаман полюбил такого же взрослого мужчину, он еще сильнее запутался.

Естественно, Цзин Ци не знал, что в этот самый момент кто-то мысленно устанавливал не поддающуюся описанию связь между ним и здоровенным А Синьлаем. Цзин Ци думал лишь о том, что его чрезмерная осторожность была смехотворна.

Он привык быть очень осторожным, настолько, что принимал шум ветра и крики журавля за крики преследующего врага.

По какой-то причине он расслабился, как только увидел У Си. Даже зная в глубине души, что этот подлец с ног до головы напичкан смертельными ядами, он все еще чувствовал себя в безопасности. В любом случае ему не нужно было лихорадочно придумывать план; он мог расслабиться, искренне улыбаться, а не напускать на себя радостный вид, он мог быть самим собой.

– Не ожидал, что первым, кого я встречу, вернувшись в столицу, будешь ты, – улыбнулся Цзин Ци.

У Си вдруг протянул руку и обнял его. Цзин Ци удивленно замер. Придя в себя какое-то время спустя, он сильно хлопнул У Си по спине.

– Ты пробрался на чей-то участок и тайком съел навоз, да? Я не видел тебя несколько дней, а ты словно сошел с ума.

У Си почувствовал, как кости Цзин Ци болезненно вжались в его руки, будто тот стал еще худее, и его сердце заболело от того, как радость и печаль сплелись воедино. Он никогда прежде не думал, что в сердце человека может быть спрятано столько чувств. Тоска, накапливающаяся большую часть года, вылилась наружу, превратившись в бедствие.

Наконец, У Си тихо сказал:

– Я скучал.

На сердце Цзин Ци потеплело – Хэлянь Пэй ждал отчета по его действиям, Хэлянь И ждал пойманных им продажных чиновников, Хэлянь Чжао ждал известия о том, что он чист, Чжоу Цзышу ждал своего шиди… никто из них не пришел бы в этот шумный и пыльный павильон на старой дороге, чтобы крепко обнять его и сказать, что скучал.

Ничего больше. Лишь скучал по тебе, только по тебе.

– Значит, в тебе еще осталось что-то вроде совести, – рассмеялся Цзин Ци.

У Си отпустил его только долгое время спустя, продолжив смотреть на него черными как смоль глазами, даже не моргая.