Глава 25. «Тяжелые воспоминания»

Цзин Ци в мгновение ока взял под контроль выражение своего лица и нахмурил брови, словно ничего не случилось.

― Зачем? ― несколько нетерпеливо спросил он. ― Я хорошо знаю этого негодяя: он не проронит ни слова, даже если трижды его пнуть. А если он и откроет рот, то я начну задыхаться от гнева. Разве его грубая речь не испортит настроение Вашему Высочеству?

― Что испортит? Неужели я буду придавать значение каждой мелочи, произнесенной устами ребенка? ― Хэлянь Чжао взглянул на него с притворной улыбкой. ― Князь считает, что я недостоин чести увидеть лицо юного шамана?

...Вполне возможно.

В душе Цзин Ци безжалостно проклинал Хэлянь Чжао с головы до ног: разве он не просто нарывается на неприятности от нечего делать? Кажется, он действительно недооценил степень самодовольства Хэлянь Чжао, когда тот достигает своей цели. Однако на лице Цзин Ци все еще светилась улыбка:

― Его Высочество решил подразнить меня этими словами? Я не заслужил подобных обвинений. Пин Ань, ступай в поместье юного шамана и скажи, что Его Высочество у меня. Пригласи его зайти ненадолго.

Если бы речь шла о чем-то другом, то упади Цзин Ци на голову огромная бамбуковая корзина, он бы не испугался. Но У Си... В тот момент одна только мысль об этом ребенке вызывала у Цзин Ци сильную головную боль ― слова «упрямый» было бы недостаточно, чтобы описать его. Хэлянь Чжао, безусловно, обладал непомерным честолюбием и любил слушать лесть, однако о близких отношениях князя Наньнина и наследного принца знал весь народ столицы. Конечно, в глазах первого сына императора наследный принц не заслуживал внимания, но он не был новичком в вопросах политики и какую-никакую осторожность проявлял, потому и решил выведать намерения У Си.

Цзин Ци делал вид, что все в порядке, но во рту у него было горько. За долю секунды в его голове промелькнули тысячи вариантов развития событий ― и лучшим был тот, в котором У Си прикинулся бы мертвым и не пришел, потому что так Цзин Ци еще сумел бы придумать повод замять дело. Он боялся, что У Си, едва увидев Хэлянь Чжао, скажет: «Я знаю тебя, Хэлянь Чжао. Ты наш злейший враг» ― или без промедления вытащит свой крюк и убьет принца...

...Он не мог допустить подобного развития событий.

Но как можно отбросить смертельную вражду? На первый взгляд, Цзин Ци болтал с Хэлянь Чжао и Чжо Сылаем совершенно беззаботно, однако в голове его мысли быстро сменялись одна другой в попытке предугадать исход на случай, если У Си действительно выйдет из себя.

«Молю Небесного Императора и Милосердного Бодхисаттву [1]! У Си, маленький негодяй, я уже не надеюсь, что ты не рассердишься, но надеюсь, ты сделаешь это хотя бы немного тактично».

К счастью, он инстинктивно передавал чашки, наполнял их и подхалимствовал, потому никто не заметил чего-то неправильного, когда он ушел в свои мысли.

Через некоторое время Пин Ань вернулся и сообщил:

― Ваше Высочество, князь, прошу немного подождать. Молодой шаман уже в пути.

Хэлянь Чжао кивнул, а Цзин Ци почувствовал, как сердце пропустило удар.

Еще через некоторое время действительно объявили о приходе юного шамана. Цзин Ци смерил его взглядом: ладно, тот был завернут в множество одежд, жаль только, что пылающие гневом глаза нельзя было прикрыть. Тогда вторая половина сердца Цзин Ци, в которой еще сохранилась надежда на удачу, тоже дрогнула.

К счастью или нет, князь Наньнина перенес множество штормов в своей жизни. Мысленно подготовившись к наихудшему исходу, он немедленно начал придумывать новые пути отступления и способы уладить проблему. Пока он размышлял, его тело само по себе встало и протянуло руку к У Си:

― Поспеши представиться Его Высочеству первому принцу.

С первого взгляда казалось, что Цзин Ци тащил У Си на встречу с Хэлянь Чжао, но на самом деле он пытался укрыть У Си от других и заодно незаметно выведать выражение его лица. К сожалению, на этом лице виднелась одна лишь пара темных и спокойных глаз. Цзин Ци не мог предугадать, что у него на уме.

Хэлянь Чжао сидел все с тем же выражением, при взгляде на которое хотелось разбить тарелку об его лицо. За этой притворной улыбкой ничего нельзя было разобрать. Он действительно нарывался на неприятности.

Первый принц важно кивнул У Си и сказал:

― Молодой шаман, проходи и присаживайся.

Он вел себя так, будто занял место хозяина в обход Цзин Ци.

У Си был заложником, присланным из Наньцзяна, и действительно ничего не значил в столице, но все же оставался будущим Великим Шаманом. Нельзя было утверждать, что его положение ниже, чем у кого-то еще. Слова Хэлянь Чжао звучали прямо-таки чрезвычайно непочтительно.

В этот момент Цзин Ци почувствовал, как рука, которую он держал, немедленно напряглась.

Поэтому он усадил У Си рядом с собой и улыбнулся:

― В прошлый раз брат Цзышу прислал несколько кувшинов хорошего вина, которое тебе так и не довелось попробовать. Ты пришел как раз вовремя и успеешь насладиться едой.

Затем он встал и лично налил У Си вино, слегка отвернувшись от Хэлянь Чжао. Улыбка исчезла с его лица, когда он едва заметно покачал головой. Однако У Си смотрел на прозрачное вино в чаше, потому неизвестно, заметил ли он это.

Потом юноша поднял чашу, встал и обратился к Хэлянь Чжао:

― Поднимаю эту чашу в честь Его Высочества первого принца. Из уважения к вам я выпью первым. В прошлом я поступил необдуманно. Прошу Его Высочество учесть несмышленость У Си в силу юного возраста и не принимать близко к сердцу.

Цзин Ци застыл от удивления.

Однако Хэлянь Чжао рассмеялся и тоже поднял чашу, указав на У Си:

― Что за слова? Когда это юный шаман оскорбил меня? Почему я не помню? Сылай, припоминаешь что-то такое?

Чжо Сылай заискивающе улыбнулся. У Си приподнял вуаль и залпом выпил вино. Хэлянь Чжао тоже опустил голову, заинтересованно смочил губы, опустил чашу на стол и улыбнулся, держа котенка в объятьях:

― Этот дар юного шамана слишком щедрый и заставляет сердца людей замирать от страха.

У Си слегка поклонился и безразличным голосом ответил:

― Это не столь ценная вещь. Уже хорошо, если первый принц не испытывает неприязни.

Хэлянь Чжао любовался симпатичным котенком и чувствовал, как радость переполняла сердце.

Как эта радость могла не иметь никакого отношения к У Си? Все знали, что молодой шаман не хотел ни видеть кого-либо, ни показывать кому-либо свое лицо. Несмотря на юный возраст, этот человек был упрям, словно камень в отхожем месте [2]. Хэлянь Ци раз за разом выражал ему свое хорошее расположение, но постоянно получал безжалостный отказ от этого негодного ребенка и буквально кипел от злости.

И все же сегодня такой человек сам склонил голову.

Хэлянь Чжао посмотрел на котенка, который прищурил глаза от его ласк, и вдруг поймал себя на странной, но привлекательной мысли: все эти люди могли бы быть столь же послушными.

Воодушевление и восторг невольно охватили его.

В течение трапезы гости и хозяин имели свои скрытые мотивы, но одному лишь Хэлянь Чжао все это доставляло удовольствие.

Только выпроводив Хэлянь Чжао, Цзин Ци вздохнул с облегчением. Порыв ветра заставил его вспомнить, сколько сил был потрачено, и холодный пот тотчас покрыл его спину. В последние дни все шло слишком гладко. Он вдруг осознал, что немного зазнался и чуть было не позволил этому грубияну по фамилии Хэлянь испортить все сегодня.

Цзин Ци обернулся и увидел юношу, с ног до головы завернутого в черные одеяния, что опустил глаза и молча смотрел в землю.

Цзин Ци взглянул на него и вдруг почувствовал, что этот человек весьма напоминал тот камень из легенды о богине Нюйва, починившей небосвод. Когда небо падает, каждый тревожится за себя, и только он один стоит прямо, даже если ценой тому ― жизнь.

― У Си...

Только тогда У Си поднял голову, взглянул на него и долгое время спустя тихо сказал:

― Я пойду.

В тот момент сообразительный, изворотливый князь Наньнина не смог придумать, что сказать, и лишь посмотрел, как У Си медленно прошел мимо. Вытянутая в струнку спина этого юноши напоминала копье.

Цзин Ци вдруг вспомнил слова главнокомандующего Фэна, слова, которые этот несгибаемый мужчина сказал ему во мраке зала предков: «Великий муж рождается на свете не чтобы гнаться за славой, но чтобы головой подпирать небо, а ногами стоять на земле; не чтобы умолять о богатстве и знатности, но чтобы жить с высоко поднятой головой».

А еще главнокомандующий говорил, что лучше сломается... лучше сломается, чем согнется.

Цзин Ци поднял голову к небу, закрыл глаза и почувствовал, что сегодня совершил ужасную ошибку, своими руками согнув спину этого ребенка. Притворная вежливость, использование денег ради своих целей ― все это уже давно въелось в его кости, словно второй слой кожи. С детства он привык не выказывать никаких эмоций, привык к взаимному презрению и обману.

Однако У Си был другим.

Этот ребенок обладал упрямством, гордостью, своими пристрастиями и предубеждениями. Он никогда бы не опустил голову и никогда бы...

Стоящий в стороне Пин Ань не осмелился подойти и потревожить его.

Вдруг Цзин Ци широкими шагами вышел на улицу. Пин Ань поспешил следом:

― Господин, куда вы?

― Не ходи за мной.

Цзин Ци прошел к поместью юного шамана и впервые опустил все лишние любезности, напрямую спросив, как только открылась дверь:

― Где ваш молодой шаман?

Ну Аха не сразу отреагировал.

― Он только что вернулся в не лучшем настроении и направился на задний двор, не позволив нам пойти следом... ― ответил он после секундного замешательства.

Не успел он закончить, как Цзин Ци уже устремился на задний двор.

У Си не знал, что такое «быть вечным пленником с седеющими волосами и спиной, слабеющей с каждым днем», никогда не поднимался от отчаяния в горы Багуншань и никогда не занимался самообманом, обливаясь слезами под скорбные песни и издали глядя на поля дудника.