Вдруг он встал, пошатнулся и отступил на полшага назад:

– …

Цзин Ци уклонился от его взгляда. В тот момент изящные опущенные брови и прикрытые глаза Цзин Ци заставили сердце У Си погрузиться в отчаяние. Ноги не выдержали его веса, колени ослабли, и У Си упал, оказавшись в объятьях Цзин Ци.

– Цзин Бэйюань… Цзин… Бэй… юань… – он использовал последние силы, чтобы сжать чужой рукав и открыть закрывающиеся глаза. – ...Я буду… ненавидеть… ненавидеть… до конца… буду ненавидеть… до…

Наконец, его сознание больше не могло бороться, глаза У Си медленно закрылись, пальцы разжались, и он окончательно обмяк.

Цзин Ци поднял его, осторожно переложил на кровать и кончиками пальцев невесомо очертил контуры его лица. Вдруг он улыбнулся, и в его беспутных персиковых глазах словно появился слабый свет. В этот момент все великолепие, прошлая жизнь, эта жизнь – все исчезло без следа.

В его ушах звучал лишь тот голос: «Цзин Бэйюань, я буду ненавидеть тебя до конца своих дней».

На окраине имелся захудалый трактир под названием павильона для отдыха. Люди, уезжая, расходились каждый своей дорогой. Здесь, словно на другом берегу, не было ни слышно ржания лошадей, ни видно дыма и пыли с дороги на Сяньян.

А Синьлай множество раз выглядывал из экипажа на спину человека, восседающего верхом на коне, пока юный шаман глубоко спал внутри, не приходя в сознание. В его душе теснилось множество подозрений, но все же он ничего не понимал. Он спросил Ну Аха, но тот тоже не понимал.

Князь сказал лишь, что Великая Цин собирается вести войну, племя Вагэла планирует нанести удар по столице, поэтому они должны вернуться в Наньцзян ради собственной безопасности.

А Синьлай хотел спросить, почему князь не едет с ними, но был крепко схвачен Ну Аха. Тот словно недавно вернулся с похорон, сидел с лицом, полным печали, но на вопросы не отвечал, только качал головой и вздыхал.

Экипажи выстроились в ряд у городских ворот. Солнце клонилось к закату.

Цзин Ци остановил лошадь, спешился, приподнял занавес экипажа и некоторое время просто смотрел на У Си. На лице его не виднелось ни горя, ни радости. Со стороны казалось, что он ничем не отличается от обычного себя, но все же какой-то другой.

– Впереди долгий путь, – шепотом сказал он. – Берегите себя. Я использовал всю «Жизнь во сне», которая у меня оставалась. Вероятно, его сон продлится несколько месяцев. Если вы пришпорите лошадей… то, быть может, успеете добраться.

– Князь, – прошептал Ну Аха.

Цзин Ци посмотрел на него, едва заметная улыбка появилась на его лице и так же стремительно исчезла.

– Отправляйтесь, – сказал он, опустив занавеску. – Нечего болтать попусту. В путь.

Глаза Ну Аха покраснели, но Цзин Ци, больше не глядя на него, повел коня обратно. Ну Аха вдруг выскочил из экипажа и громко закричал:

– Князь!

Цзин Ци, не оглядываясь, легко махнул рукой.

– Когда ваш юный шаман проснется, скажи, что я должен ему за сегодня. Если настанет день, когда мы встретимся снова, я непременно отплачу. Идите.

Крик расчистил дорогу Сяньян…

Цзин Ци в одиночестве очень-очень медленно вел лошадь обратно в город. Звуки экипажей остались за его спиной. Стук колес отдавался эхом, становясь все дальше и дальше. Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем он не выдержал и обернулся, только чтобы обнаружить, что люди Наньцзяна уже давно скрылись из виду. Стук колес был не более чем плодом его воображения, будто этот человек все еще был здесь, будто…

Он горько улыбнулся и вскочил на коня.

Проезжая мимо павильона для отдыха, он заметил, что у ворот неизвестно как долго стоял знакомый экипаж. Вздрогнув, Цзин Ци остановил лошадь и вскоре увидел, как кто-то вышел из экипажа.

– Почему ты не поехал с ним? – тихо спросил Хэлянь И после долгого обмена взглядами.

– Этот слуга исполнил приказ и выслал юного шамана из столицы, – улыбнулся Цзин Ци. – Учитывая наступившие времена, мне пришлось проявить бестактность и вернуться. Прошу извинить, что не проводил гостя дальше.

Хэлянь И долго стоял неподвижно, после чего глубоко вздохнул:

– Какая польза в том, чтобы оставаться здесь?

– Никакой, – ответил Цзин Ци. – Просто я не могу уйти.

Он был одет в повседневный небесно-голубой халат с широкими трепещущими на ветру рукавами, окаймленными серебром, и держал спину исключительно прямо, словно бамбук, никак не желающий сгибаться.

А затем, в лучах закатного солнца, он четко сказал:

– Цзин Бэйюань родился подданным Великой Цин и умрет призраком Великой Цин.