Глава 6. «Юный шаман Южного Синьцзяна»
Когда экипаж миновал ворота столицы, У Си не сдержался и незаметно приподнял занавеску.
После нескольких месяцев пути из Южного Синьцзяна он наконец увидел своими глазами, что легендарные центральные равнины действительно были большими и густонаселенными.
Городские стены соединялись между собой, далеко тянулся бесконечный поток экипажей, а улицы выглядели длинными настолько, что, казалось, понадобилась бы целая жизнь, чтобы дойти до конца.
Укрепленные пункты Южного Синьцзяна и густые леса, круглый год заполненные темным туманом и ядовитыми испарениями, казались ничтожными по сравнению с беспрерывными реками и горами, что простирались здесь на десять тысяч ли. Так чем же живущий в бедности Южный Синьцзян привлек внимание войск центральных равнин, напавших на их племя?
У Си спрашивал об этом Великого Шамана, самого влиятельного и мудрого человека их племени, слова которого олицетворяли волю старшего бога Цзя Си. В будущем У Си также предстояло стать Великим Шаманом, однако пока он был ребенком и многого не понимал.
— Это испытание старшего бога, — сказал ему Великий Шаман. — Цзя Си вездесущ, он видит все, что делается людьми, потому если его причины скрыты от нас сейчас, то дадут результат в будущем. Только жизнь смертного коротка, будто у насекомого, которое, родившись, почти сразу умирает, неискушенное, не познавшее волю божества. Когда ты вырастешь и встретишь множество людей, когда узнаешь многое, то постепенно начнешь понимать.
Когда Великий Шаман договорил, морщины в уголках его глаз будто бы разгладились, он спокойно смотрел на далекие туманные горы, черные, словно глубокая стоячая вода.
У Си посмотрел ему в глаза и почувствовал внезапно нахлынувшую тоску. Великий Шаман похлопал его по голове и сказал:
— Тебе уже десять лет, ты начинаешь думать и принимать решения самостоятельно. Есть много вещей, которые ты не запомнишь, даже если я объясню их тебе, поэтому пришло твое время уйти и найти себя.
У Си протянул руку, крепко схватив полы длинных одеяний Великого Шамана, однако ничего не сказал, плотно сжав губы.
— Центральные равнины — своего рода западня, полная богатств и развлечений, которые ты себе даже вообразить не сможешь, самых красивых людей и лучших изысканных вещей, — вздохнул Великий Шаман. — Ты, возможно, почувствуешь, что по сравнению с центральными равнинами Южный Синьцзян — обедневшее, отрезанное от всего мира место. Ты можешь не захотеть покидать центральные равнины, можешь забыть, кто ты есть.
— Я не забуду, — У Си посмотрел на него снизу вверх и торжественно поднял маленькую белую руку. — Перед богом клянусь, я обязательно вернусь и никогда в жизни не забуду своих соплеменников. Я поведу людей за собой, чтобы дать отпор, я запомню тех, кто притеснял нас, и заставлю их умереть мучительной смертью!
Великий Шаман тотчас рассмеялся. Он рассмеялся не как снисходительный посланец богов и не как староста племени, чье слово было законом, а как обычный старик с добрым сердцем, который устало наблюдал за подрастающим ребенком, питающим невыразимые надежды на будущее. Однако поскольку надежды эти были слишком уж рьяными, постепенно начало просачиваться беспокойство.
— Запомни сказанные тобой сегодня слова, запомни свои родные края. Не важно, как далеко ты уйдешь, помни людей, которые будут ждать тебя.
На центральных равнинах глаза слепли от обилия красок. У Си чувствовал любопытство. Проезжая через одно место, он даже пожалел, что не родился с лишней парой глаз, чтобы рассмотреть все еще внимательней. Однако его любопытство смешивалось со страхом. Каждый день перед сном он вспоминал наставления Великого Шамана, сказанные на прощание. Ничто во всей Поднебесной не могло сравниться с пышностью и великолепием столицы, однако те достигали таких масштабов, что начинали казаться ложью.
Сквозь приподнятую занавеску У Си ощутил необычный аромат, ударивший в ноздри, и определил его как запах людской толпы и лошадиных повозок, довольно вязкий, однако в то же время имеющий примесь очень-очень тонкого, завораживающего благоухания.
Подняв голову, он увидел множество людей, наводнивших обе стороны дороги. Кто-то нес птичьи клетки, кто-то держал корзины, но все до единого обступили их экипаж и провожали жадными взглядами сопровождающих его людей, словно те были необыкновенными животными.
Экипаж медленно выровнялся и продолжил свой путь по прямой, выложенной голубовато-серым камнем дороге. В центре города протекала извилистая река, а несколько довольно больших и особенно ярких лодок бесшумно пристали к берегу, пока журчащая вода с легкостью струилась мимо них. Свисающая ветвь ивы на берегу реки, казалось, тянулась к У Си. Он поднял руку, но не смог схватить ее.
В это время экипаж остановился, и послышались приближающиеся шаги. У Си опустил занавеску, подобающе сел и, когда дверь открылась, увидел члена своего племени и сопровождающего, А Синьлая, что стоял с прямой осанкой, словно изо всех сил хотел казаться выше. За его спиной находился мужчина, улыбающийся во весь рот, в странной высокой шляпе и с широкими рукавами, которые скрывали руки, свисая до колен.
— Ах, Ваше превосходительство и есть юный шаман? — прозвучал тонкий и резкий голос. — Это место приветствует вас.
Сопровождающий его Лу Байчуань поспешно разъяснил эти слова на грубом языке Южного Синьцзяна [1]:
— Это евнух Си, служащий лично императору, человек первостепенной важности. Император специально послал евнуха Си к воротам Сюаньдэ, чтобы поприветствовать вас, а также устроил угощение во дворце в честь приехавшего из далеких краев гостя.
Лу Байчуань был ханьцем с границы Южного Синьцзяна. Во время войны он стал одним из проводников, которого нанял Фэн Юаньцзи. Его хорошее знание гуаньхуа [2] и Синьцзянского диалекта помогли ему быстро взобраться по общественной лестнице и стать известным человеком в армии. Знание китайского языка группой гостей из Южного Синьцзяна ограничивалось парой фраз для простой беседы, даже совсем слегка сложные формулировки они уже не понимали до конца, поэтому Лу Байчуаня специально назначили переводчиком для юного шамана.
Лицо У Си скрывала темная вуаль, являя взгляду лишь пару невероятно черных глаз, смотрящих сквозь Лу Байчуаня. На мгновение улыбка на лице Лу Байчуаня застыла из-за того, что ему казалось, будто эти глаза принадлежат совсем не ребенку, слишком темные, необузданные, будто созданные по единому образу с глазами старого Великого Шамана, холодный взгляд которых вызывал в людях неудержимую дрожь.
У Си медленно встал, и Лу Байчуань заискивающе протянул ему руку, чтобы помочь, но А Синьлай оттолкнул его, ударив ладонью.
Лу Байчуань пришел в ярость, однако, обернувшись, увидел свирепого южанина, гневно уставившегося на него. Молодой воин выглядел разъяренно, яркие татуировки покрывали оголенную верхнюю часть тела. В одно мгновение Лу Байчуань охладил свой гнев и смущенно отошел в сторону, наблюдая, как А Синьлай наклонился, скромным движением позволив У Си опереться о свое предплечье и осторожно помог ему слезть с экипажа.
У Си поднял глаза и посмотрел на того евнуха с пронзительным голосом, немного помедлив. Однако затем он вспомнил о прощальных наставлениях Великого Шамана, что гласили сдерживать себя на центральных равнинах ради защиты людей их клана, и наконец слегка склонил голову.
Евнух Си тут же поклонился, выражая тем самым, что не смеет принять это скромное приветствие:
— Вы оказали этому старому слуге слишком большую честь! Я ни в коем случае не смею!
Императорский город находился в самом центре столицы, палаты дворцов соединялись одни с другими, сияние золота и яшмы, в котором было легко затеряться, словно поднималось к облакам. У Си запрокинул голову, подумав, что это действительно высоко...
Он почувствовал страх, но не мог показать его, поскольку А Синьлай и остальные находились за его спиной, а вражеские воины и полководцы наблюдали за ним. Он не мог позволить своему племени потерять лицо.
У Си глубоко вздохнул, поправил одежду и последовал за евнухом Си внутрь.
Когда воины Южного Синьцзяна наконец вошли в тронный зал, перешептывающиеся военные и гражданские чиновники затихли, наблюдая за стройными рядами угрожающего вида южан. Многие годы жизни под открытым небом сделали их плечи особенно широкими; обнаженную, медового цвета кожу мужчин украшали тотемные татуировки, а волосы их были распущены.
Цзин Ци, по милости императора Хэлянь Пэя, восседал у него под рукой и, думая, что другие люди не обращают на него внимания, пытался незаметно зевнуть. Посреди зевка он услышал объявление и сдержался, быстро моргая, чтобы скрыть подступающие слезы и удержать глаза открытыми.
Он смутно помнил, что в его прошлой жизни южане преклонили головы, император удовлетворил свое тщеславие и больше ничего ужасного не происходило. Не было никакого заложника, привезенного в столицу. В самом деле, с каждым новым перерождением некоторые вещи менялись.
Он также не смог сдержать любопытство, желая увидеть издалека, как выглядит неукротимый южный народ, полностью уничтоживший четыреста тысяч отборных воинов Дацина.
Но повернувшись, Цзин Ци увидел ребенка, окруженного этими воинами. Мальчишеское тело было завернуто в иссиня-черную мантию, что даже лицо было не разглядеть, открытыми оставалась лишь пара темных и мрачных глаз. Ребенок стоял очень прямо, словно не боялся всех собравшихся людей, что мерили его взглядами.
Неизвестно почему Цзин Ци почувствовал к нему жалость.
Офицеры Дацина преклонили колени, громко приветствуя Его Величество. Несколько секунд воины Южного Синьцзяна переглядывались между собой, а потом все как один также резко опустились на колени. Только юный шаман в черных одеяниях продолжал одиноко стоять.