Глава 12 «Система»

— Ты похудела.

Я подпрыгиваю.

Не знала, что Кип дома. Он делает все возможное, чтобы избегать этого места всякий раз, когда я могу здесь находиться, и, насколько знаю, возвращается домой только для того, чтобы поспать и поесть. Я стараюсь не мучить себя мыслями о том, где он в остальное время. Потому что он должен где-то быть.

С кем-то.

Не то чтобы это меня теперь касается. Пусть трахает, кого хочет. У меня нет на него никаких прав. Помимо того, что я его жена. И мама малыша. Но это номинально. Только номинально. Это не имеет для него никакого значения.

Я уставилась на него. Он хорошо выглядит. Как всегда. Загорелый. Фланелевая рубашка с длинными рукавами, плотно облегающая торс. На его подбородке щетина, потому что он давно не брился. Это почти можно назвать бородой. Выглядит старше и брутальнее. Морщины на его лице тоже кажутся глубже, или, может быть, это из-за того, как он смотрит на меня.

Выражение его лица жесткое, лишенное эмоций, и он смотрит на меня. Нет, он... осматривает меня.

В его взгляде нет никакого тепла или признательности. На самом деле, кажется, что, по его оценке, мне чего-то недостает.

Я чертовски ненавижу то, как смущаюсь от этого.

Корни волос отросли, потому что я воздержалась от окрашивания из предосторожности. На мне нет косметики, и это подчеркивает бледность кожи, впалые скулы и общий изможденный вид моего обычно миловидного лица.

На мне леггинсы и майка, потому что я предприняла неудачную попытку сделать что-то вроде тренировки, но меня вырвало прямо в процессе.

Поэтому я зависла в социальных сетях, хмурясь на всех беременных женщин, бегающих марафоны и скачущих на каблуках, с макияжем как на праздник, что еще больше заставляет чувствовать себя слабой маленькой сучкой, которой не суждено стать матерью.

Я должна стать матерью, раз тело приняло маленького паразита внутри меня. Избавляюсь от всех без исключения питательных веществ, которые пытаюсь впихнуть в свой организм.

Возможно, природа пытается сказать мне, что я не должна стать матерью со всеми этими потерями, и все еще беременна только потому, что у Кипа какие-то упрямые сперматозоиды, не признающие поражения.

Подводя итог, я дерьмово выгляжу и дерьмово себя чувствую.

Это не самый мой лучший день.

— Что? — спрашиваю я, с трудом удерживаясь от того, чтобы не обхватить себя руками в защитном жесте. Понятия не имею, что делать в его присутствии. Это неловко. Как будто он какой-то парень на одну ночь, пожалевший, что трахнул меня, и слонялся поблизости, потому что ему больше некуда пойти.

Я подхожу к холодильнику, открываю его и морщусь при мысли о том, что там есть какая-то еда. От всего этого мне хочется блевать. Вместо еды беру банку «Спрайта» – единственное, что могу надежно удержать в себе.

— Ты похудела, — повторяет он, когда я закрываю холодильник. Он прислоняется к другому концу стойки, стараясь сохранять дистанцию между нами.

Как будто беременность заразна.

— Ну, я извергаю почти все, что пытаюсь впихнуть в свой организм, так что в этом есть смысл, — говорю я, открывая «Спрайт».

— Ты не должна терять вес. Ты должна набирать его, — отрезает Кип, в его голосе звучит раздражение.

Я свирепо смотрю на него. Его поза напряженная, а прищуренные глаза смотрят на банку в моих руках.

— Ты не мой гребаный врач, — сообщаю я ему. — Ты мой фальшивый муж и сбежавший папаша будущего дитя. Ни одно из этих званий не дает тебе никаких прав комментировать мой вес, — я с грохотом ставлю банку на стойку. В последнее время я такая несчастная сука. Злость чертовски приятна.

— Ты растишь ребенка, а он не сможет выжить на гребаном Спрайте, — парирует Кип.

Я поднимаю бровь, глядя на него.

— Ты серьезно? — тихо спрашиваю я. — Ты серьезно стоишь здесь, комментируешь единственную вещь, которую я могу ввести в свое тело без последствий, ведя себя так, будто тебе не насрать на меня после месяца холодного отношения? Нет. Иди к черту. Ты понятия не имеешь, через что я прохожу, и это не твое дело!

Теперь я кричу. Кричать приятно. Мне хочется броситься и наорать на него, но у меня нет сил, и я не могу гарантировать, что меня не вырвет ему в лицо. Хотя он заслужил это.

Кип уставился без всякого выражения, кажется, переваривая мои слова.

— Ты права, — говорит он наконец. — Это не мое дело, — затем поворачивается и выходит из комнаты.

Кип

Я кусок дерьма.

Мое отражение смотрит на меня с ненавистью и осуждением, которых я заслуживаю в полной мере. И даже немного больше.

Я пообещал себе, что никогда не буду сыном своего отца. Никогда не заставлю свою жену чувствовать себя маленькой, уязвленной и слабой. Никогда не стану вымещать свое дерьмо на женщине, которая не сделала ничего плохого, кроме того, что оказалась замужем за мной.

И все же я здесь и делаю это. Повторяю этот гребаный шаблон.

— Ты чертовски отвратителен, — говорю я своему отражению.

Только теперь вижу не себя. Я вижу Фиону, кости ее бедер, выпирающих в леггинсах, ее лицо стало изможденным, губы бледными.

Я видел выражение ее лица, когда разговаривал с ней, наблюдал, как она замыкалась в себе в моем присутствии. Она была совсем не похожа на ту энергичную, вспыльчивую женщину, на которой я женился, готовую идти со мной рука об руку и побеждать.

Ну, мельком она показала эту сторону в конце. Ярость осветила ее лицо и напомнила, что с ней все в порядке. Что я не разрушаю ее безвозвратно.

Хотя выглядела она неважно.

Конечно, она выглядела чертовски красивой. Она всегда будет такой, несмотря ни на что.

Но казалась больной.

Разве она не должна набирать вес?

Я должен знать это дерьмо. Уже был женат раньше. Моя жена была беременна. Только меня рядом не было. Я был на другом конце света, сражаясь на войне, думая, что я благороден, храбр или еще какое-нибудь гребаное дерьмо.

Я был на поле боя, пытаясь обрести мужественность, в то время как моя жена была дома, растила нашего ребенка и делала это в одиночку.

И теперь я здесь, во второй раз моя вторая жена растит нашего ребенка и делает это в одиночку. Хотя я нахожусь дома.

Это гребаная пытка.

Я должен уйти.

У меня в грузовике собрана спортивная сумка. За последние несколько недель я бесчисленное количество раз выезжал из города с намерением уехать. Исчезнуть.

Это единственный благородный поступок, который мне оставалось совершить.

Нет, придурок, единственная благородная вещь, которую ты должен сделать, это шагнуть вперед и быть рядом с женщиной, носящей твоего ребенка.

Я проигнорировал этот голос. Звучит слишком похоже на моего отца, хотя это чертовски правильно.

Я не могу. Не могу позволить себе привязаться к ней и ребенку. Ни за что на свете я не переживу это. Не переживу их потерю.

Это эгоистично и трусливо.

Но даже если бы мне удалось сойти со своего гребаного пути и попытаться сделать шаг вперед, я бы облажался. Нанес бы еще больший ущерб. Это я знаю. Ей лучше без меня.

Фиона

Проходят недели, а я не теряю ребенка.

Ужасная утренняя тошнота немного ослабла. Я думала, что должна быть благодарна за это, но потом убедила себя, что отсутствие утренней тошноты означает, что что-то пошло не так.

Потом меня вырвало кесадильей, и я на мгновение успокоилась.

Потом съела целую упаковку мармеладных мишек, держала их в руках и снова начинала волноваться.

Это веселый цикл.

Подчеркнутый безразличным отношением Кипа.

Я уже привыкла к напряженной и холодной атмосфере в доме, когда подкралась зима, холод пробирал меня до костей, несмотря на отличную систему отопления.

Привыкла к его бесстрастному, пустому взгляду в тех редких случаях, когда наши пути пересекались. К тому, как он старался избавиться от моего присутствия как можно быстрее, не смотрел на меня и вообще вел себя так, словно мое существование было для него пыткой.

Нет, не мое существование, а существование ребенка, растущего внутри меня.

Я могла бы жить с тем, что он ненавидит меня по любой причине. Это то, на что я подписалась. Конечно, трудно привыкнуть после того, как мы провели приличное количество времени в гармонии, трахались и вели себя почти как пара. Если бы мы просто разошлись, было бы больно. Но это не поселилось бы глубоко внутри меня и не грызло бы мои внутренности так, как сейчас.

Я начинаю ненавидеть его.

Этот ребенок для меня драгоценный. Это становится все более и более реальным. Черт возьми, это чудо. И вот он ненавидит это, потому что он гребаный трус.

Так что, наверное, хорошо, что он чуть не побежал в противоположном направлении, когда я увидела его, боюсь, воткну вилку ему в глаз.

И я не доверяю способности своего желудка справиться с видом крови. В противном случае точно бы проткнула его вилкой.

Живот почти не растет, так что весь город не знает о моей беременности. Это лишь вопрос времени. От постоянных клиентов не ускользнуло, что за последние несколько недель моя бледность приобрела зеленоватый оттенок, и было немало пенсионеров, которые смотрели на меня понимающим взглядом.

К счастью, никто не высказал своих подозрений вслух. По крайней мере, мне в лицо. Уверена, что существуют различные источники сплетен, спекулирующие на моем статусе фертильности. Этот город немного странный, особенно когда дело касается каких-либо романов между известными жителями. Наша с Кипом свадьба вызвала почти такой же ажиотаж, как Роуэна и Норы. Черт возьми, в местной газете была статья о них.

К счастью, никто ничего не написал о нас. Это было бы гребаной катастрофой. Хотя это послужило бы отличным «доказательством» наших отношений для правительства.

Однако мое ближайшее окружение знало. И о моей беременности, и о реакции Кипа на нее. И они с разной степенью ярости относилось к моему мужу. Нора бормотала об этом себе под нос в разные моменты дня. Тина не произнесла ни слова, но, когда упоминалось его имя, ее ноздри раздувались, а лицо краснело. Когда я в последний раз была у них дома, Тиффани подпиливала ногти, размышляя о том, насколько хорошо эта пилочка вонзится в его яйца.