Кип прошел по дому, на ходу включая свет. Он только накануне перевез свои вещи, когда я, к счастью, работала. Вручать ему связку ключей было физически больно, и мне не нужно видеть, как он осваивается в пространстве, которое так долго принадлежало лишь мне.

Весь вчерашний день я убеждала себя отступить, найти другие варианты.

Теперь отступать некуда. Я замужем.

Я приземлилась на кровать, и воздух со свистом вышел из легких. Кип стоял надо мной в своем костюме и хмурился.

— Тебе нужна миска, чтобы блевать в нее?

Я приподнялась на локтях, недовольная положением и распределением власти между нами.

Первоначально я намеревалась встать и встретиться с ним лицом к лицу, но потолок опасно сдвинулся, когда я просто приподнялась.

— Мне не нужно блевать, — заверяю я его. — Что мне нужно, так это... сыр на гриле.

Кип приподнял бровь.

— Хочешь, я приготовлю тебе сыр на гриле?

— Я не прошу тебя ничего для меня делать, — огрызаюсь. — Могу приготовить это сама. — Однажды я придумаю, как заставить потолок перестать вращаться.

— Ты не можешь стоять на двух ногах, не говоря уже о том, чтобы управлять чем-то, способным поджечь этот дом, — отмечает он. Придурок. — Оставайся здесь, — сказал и вышел из комнаты.

Я попыталась встать, потому что мне не нравилось, когда мне указывали, что делать. Особенно не нравилось, когда Кип указывал, что делать.

Кип.

Мой муж.

— Фу, — говорю я вслух, падая обратно на кровать, когда не получилось встать.

У меня скрутило живот. Я чертовски пьяна. В щи. Знаю себя достаточно хорошо, чтобы понимать, что если не поем в ближайшие пятнадцать минут, то меня будет рвать всю оставшуюся ночь.

На прикроватной тумбочке не было никаких закусок. Как будто я не знала заранее. А кухня слишком далеко.

Комната кружится.

Я в полной заднице.

Не уверена, как долго я пролежала там, уставившись в потолок, но не могло пройти пятнадцати минут, потому что меня еще не вырвало.

Послышались шаги Кипа, когда он вернулся в спальню.

— Ты заблуждаешься, если думаешь, что будешь спать здесь, — сообщаю я ему, хотя не в том состоянии, чтобы должным образом протестовать против него, если бы он решил это сделать.

Он не отвечает, просто ставит что-то на мой прикроватный столик.

Я с любовью смотрю на тарелку с жареным сыром. Он поставил рядом с ним воду и таблетки, но они интересовали меня гораздо меньше.

— Ты приготовил мне сыр на гриле?

— Либо это, либо ты подавишься своей рвотой ночью, — сказал Кип.

— Ты подсыпал в него мышьяк? — спрашиваю я, садясь.

Он усмехается.

— Было бы неразумно с моей стороны отравить свою новую жену в первую брачную ночь.

Я смотрю на него, пытаясь разгадать его тактику, почему он сделал мне сэндвич.

Его губы все еще вытянуты вверх, но в глазах что-то другое. Они выглядят почти... меланхоличными. Но, конечно, это слишком сложное чувство для такого поверхностного человека.

Я хватаю жареный сыр и со стоном удовольствия отправляю его в рот.

— Теперь ты можешь идти, — пробормотала я, не отрываясь от еды. — Спасибо, — неохотно благодарю его после того, как проглатываю. Я помахала бутербродом у него перед носом. — За это. И за то, что, эм... женился на мне, полагаю.

Его губы сжимаются в тонкую линию.

— Тебе не нужно меня благодарить, — хрипло говорит он. — У меня были собственные причины, — он пристально смотрит на меня, и я вдруг чувствую себя маленькой и уязвимой. — Я делаю это не по доброте душевной, Фиона. Тебе не мешало бы это запомнить.

Затем он повернулся и вышел из моей комнаты.

Я уставилась на пустое место, где он только что стоял, быстро моргая.

— Ну и черт, — пробормотала я. Затем вернулась к своему сэндвичу.

Возможно, у меня было время еще раз подумать над его загадочным маленьким прощальным заявлением, но, когда передо мной поставили горячий сыр на гриле, у меня появились другие приоритеты.

И несмотря на бутерброд и на то, что может означать такой жест, я никогда не забуду, что Кип делал это не из благородных побуждений. Не стоить принимать его за героя.

***

На следующее утро у меня раскалывается голова.

В мои виски словно вонзились кинжалы.

Я будто плыву на лодке. Моя кровать дергается, как в бурном море.

Как только я сморгнула слепящий утренний, то поняла, что на самом деле я не на лодке, а в своей постели.

У меня просто гребаное похмелье.

Напиться казалось единственным разумным решением в день моей фальшивой свадьбы. Теперь я отчасти сожалею об этом.

Я застонала, переворачиваясь на кровати и чуть не уткнувшись лицом в тарелку с недоеденным сыром на гриле.

Обрывки прошлой ночи начали складываться воедино. Клятвы. Поцелуй. Нора беременна. Я поняла это, когда она не притронулась к дорогому шампанскому, которое я оплатила кредитной картой Кипа.

— Что мое, то и твое, помнишь, милый? — я окликнула его, когда попросила карточку, которую он, что интересно, отдал без боя.

Она пыталась сохранить беременность в секрете, чтобы не испортить мой особенный день. Потому что она думала, что это был особенный день.

Фу.

Моя лучшая подруга беременна.

Ах, по крайней мере, одна счастливая вещь произошла вчера.

Неужели Кип... перенес меня через порог?

Да, он это сделал.

Потом он приготовил мне сыр на гриле.

И я вспомнила, что это было чертовски потрясающе.

С другой стороны, все жареное, с сыром и углеводами, когда ты в стельку пьян, восхитительно. Ничего такого, что могло бы произвести впечатление. В пьяном состоянии я бы съела человеческую голову, если бы она была зажарена во фритюре.

Я переворачиваюсь на спину, морщась от боли и спазмов в животе, которые сопровождают это движение.

Уставившись в потолок, размышляю о том, как пройдет мой день. Нора настояла, чтобы у меня был выходной. Всю неделю она очень старалась, пытаясь убедить меня, что мне нужен медовый месяц.

Я упорно боролась с этим. Мы делали достаточно: лгали нашим друзьям, совершали мошенничество, жили вместе неопределенное количество времени. Мне не нужен был Кип, чтобы испортить совершенно хороший отпуск.

Кроме того, я не могу себе этого позволить.

Нора хорошо мне платила. Слишком хорошо, честно говоря. Я всего лишь бариста. Конечно, я помогала управлять заведением, когда Нора впадала в депрессию, болела или устраивала бурю. Тина тоже так поступала.

Это не рутинная работа. Мне чертовски нравится в пекарне – за исключением раннего утра, к которому я никогда не привыкну. Мне нравится работать с людьми, которых я люблю, и вокруг всегда вкусные сладости. У меня есть свобода, все льготы и достаточно денег, чтобы платить за аренду моего коттеджа на берегу моря, а также покупать себе одежду и красивую мебель. Этого достаточно, чтобы прожить замечательную жизнь.

Я прожила в Америке достаточно долго и работала на достаточном количестве должностей, чтобы понимать, что это не просто получить.

Так что да, моя лучшая подруга гребаное сокровище. За исключением того случая, когда она пыталась заставить меня отправиться в свадебное путешествие и взять выходной после того, как я выйду замуж. Конечно, если бы мне действительно нравился мой муж, я была бы счастлива провести неделю, трахаясь и распивая напитки с зонтиками где-нибудь на пляже. Это было бы потрясающе.

Как бы то ни было, это гребаный кошмар.

— Что, черт возьми, ты наделала, тупая сука? — говорю я вслух, откидываясь на подушку и прикладывая ладонь ко лбу. — Тебе крышка.

***

Мне потребовалось много времени, чтобы встать с постели.

Затем я посидела под душем около тридцати минут, прежде чем почистить зубы и нанести немного увлажняющего крема, который дала мне Нора, потому что она пришла в ужас, узнав, что я использую на лице то же самое, что и на теле.

Я не увлекаюсь дорогими средствами по уходу за кожей, как Нора, но должна сказать, что мне действительно понравилось то, что она мне дала. Пахнет тоже приятно. Хотя я не заметила большой разницы, кроме ценны.

Моя кожа хорошо держится и без ботокса, несмотря на то что в юности я предпочитала загорать на пляже Бонди без солнцезащитного крема. Хорошие гены. Единственное, что моя мать сделала для меня.

Я не какая-то неприхотливая сучка. Делаю маникюр раз в две недели. Массаж каждый месяц. Каждые шесть недель крашу свои золотистые волосы, чтобы создавался эффект осветленных прядей, а секущиеся кончики были подстрижены. Благодаря всему тому загару, который я приобрела в юности, у меня был своего рода базовый слой, и моя кожа всегда легко загорает. На переносице у меня небольшая россыпь веснушек, которая зимой становится более заметной.

Я прикусила губу, рассматривая свое обнаженное тело.

Когда мне было за двадцать, когда я была замужем, то всегда была стройной, подтянутой, и во мне не было ни грамма жира. Я постоянно была голодна, подсчитывала калорийность каждого кусочка пищи, который попадал мне в рот, и всегда находила, что с моим организмом что-то не так.

Мои отношения с самой собой и едой были, мягко говоря, нездоровыми.

После моего развода и переезда потребовались годы, чтобы избавиться от этого дерьма. Есть то, что хочу: любить свое гребаное тело. Не желать покончить с собой из-за того, что съела кусочек торта.

Помогла работа в пекарне.

Не моей талии, а с тому, чтобы понять, что моя ценность измеряется не размером моего платья.

Как бы то ни было, мои бедра стали шире, а живот больше не плоский, как стиральная доска, но я все еще такая, какую большинство людей сочли бы стройной. Я по-прежнему великолепно выгляжу в одежде.

Иногда, глядя на свое обнаженное тело, я слышу в голове голос моего бывшего мужа, рассказывающий мне обо всем, что со мной не так.

Чаще я слышу его голос в те дни, когда у меня такое похмелье.

— Гребаная выпивка, — пробормотала я своему отражению, топая в комнату, чтобы натянуть спортивные штаны и выцветшую футболку, на которой, возможно, когда-то было написано: «Я видел чудаков в Барселоне».