Он легко вписался в нашу жизнь и был любимым членом семьи. Я видела опасения Кипа, когда привела его домой, которые остались невысказанными, потому что ему не нравилось выводить меня из себя, потому что он не знал, разозлюсь я или заплачу. Он ненавидел, когда я плакала.

Я также задавалась вопросом, имел ли Кип что-то против кошек, потому что они не поддерживали статус альфа-самца. Вероятно, он хотел собаку, как у Роуэна. Я подумала, что такого питомца я бы тоже хотела. Единственная причина, по которой я никогда не заводила домашних животных, заключалась в том, что я знала, что мое время в стране ограничено, и у меня не могло быть ничего постоянного.

Технически я не могла быть уверена в своем пребывании в этой стране даже сейчас. Но мы с Норой зашли в зоомагазин за кормом для ее собаки, увидели Бу и потеряли всякий рассудок. Ему просто пришлось пойти с нами домой. Конец истории.

Кип потянулся за пультом, чтобы поставить на паузу и уделить мне все свое внимание.

— Можешь спрашивать меня о чем угодно, — сказал он своим обычным приятным тоном.

Хотя большую часть времени он был сговорчивым, это не означало, что мы не ссорились. Еще как ссорились. Почти ежедневно. В основном, он чрезмерно опекал меня или говорил, что делать, а я говорила, что он не может указывать мне.

Почти все эти ссоры заканчивались сексом. И я выиграла большинство из них.

Я съела последнюю ложку мороженого, затем положила пустую упаковку на столик рядом с диваном, прежде чем снова переключить свое внимание на Кипа.

Наверное, это была плохая идея — поднимать тему, над которой я размышляла уже некоторое время. Вероятно, лучше сохранить непринужденность, не раскачивать лодку, не пытаться нырять слишком глубоко. Ведь, если я задену за живое, сделаю все слишком серьезным, — один из нас отступит. Или мы поругаемся по-настоящему, а не просто для прелюдии перед сексом.

Но я не из тех, кто делает что-то, исходя из того, хорошая это идея или нет.

— Ты извини за мое невежество или за то, что я оскорбляю твое чувство национальной гордости, патриотизма или чего-то еще, — сказала я, поглаживая Бу. — Но я не понимаю, зачем ты это сделал. Почему ты добровольно пошел на войну и сражался за страну, которая гораздо сложнее, чем свобода.

Это был не вопрос. Ветераны высоко ценились в этой стране, и патриотизм был превыше всего, чего некоторые, живущие в Южном полушарии, не могли полностью понять. Я не хотела принижать его заслуги. Я просто хотела понять. Особенно почему он продолжил служить после того, как у него появились жена и ребенок.

Кип испустил долгий вздох. Он звучал как старый и седой человек, проживший долгую и тяжелую жизнь.

С другой стороны, он сражался на войне и потерял жену и ребенка. Этого более чем достаточно, чтобы состарить на три жизни.

— Я могу говорить только за себя и горстку людей, с которыми служил, — ответил он, все еще растирая мне ноги. — Но иногда люди бегут от такого количества дерьма, что война является предпочтительным вариантом, чем разбираться с этим дерьмом, — он пожал плечами. — В других случаях они думают, что война сделает из них мужчин. Или хотят получить здравоохранение, жилье, еду, зарплату и бесплатный колледж после… возвращения домой живым и невредимым, — он снова вздохнул. — Немногие служат, потому что хотят убивать, хотят причинить боль другим людям, и им нужно оправдание для этого. И еще есть те, кто идут, потому что они благородны и хотят поступать правильно в соответствии с тем, что отстаивает их страна.

— Почему ты пошел? — спросила я его почти шепотом.

— Потому что я был дерзким, непокорным ребенком, который ненавидел своего отца и хотел как можно дальше уйти от его ожиданий относительно меня, — ответил он.

— Ах, проблемы с папой, — пробормотала я.

Кип нахально улыбнулся мне, хотя в его глазах была грусть.

— Знакомо?

— Совсем чуть-чуть, — ответил я. — Как говорится, рыбак рыбака…

Он вопросительно приподнял бровь.

— Не-а, — я погрозила ему пальцем. — Сейчас твоя очередь рассказывать.

Он поджал губы, выражение его лица стало задумчивым. Но не переставал растирать мои ноги. Спасибо за это.

— Мой папа мудак, — мягко заявил он. Или мягко на первый взгляд. Я могла слышать в нем скрытую ненависть.

Не возмущение. Настоящую ненависть. Она горела в его дыхании, была в напряжении его конечностей, в том, как он закрывал глаза.

Мне здорово досталось от родителей, но даже я не могла сказать, что ненавижу их. Я лишь обижалась на них за то, каким было мое детство.

— Мое первое воспоминание об этом человеке — как он кричал на мою мать, — сказал он, глядя на меня. — Я никогда не слышал, чтобы он сказал ей доброе слово, никогда не видел никаких признаков его любви.

Мои глаза уже горели от слез. Дейдре. Милая женщина, которая буквально излучала любовь и свет, которая была нежной и доброй, а у нее нет мужа, который бы души в ней не чаял? Она так долго живет с таким человеком, но сама ни на йоту не ожесточилась. Я вновь обрела любовь к своей свекрови. И печаль.

— Да, — тихо сказал Кип, оценивая выражение моего лица. — Нужно быть особым мудаком, чтобы так обращаться с моей мамой.

Его хватка на моих ногах усилилась, почти до боли. Я сдержала гримасу.

— Он никогда не поднимал на нее руку, — продолжил он. — Я бы ни за что не позволил ему уйти безнаказанным. Возможно, он достаточно умен, чтобы понимать это. И знает, что моя мама бросила бы его сразу.

Он продолжал растирать мои ноги с излишним нажимом. Я прикусила губу.

— Я пытался заставить ее уйти от него, — объяснил он. — Моя сестра не особо, потому что она живет ради одобрения отца, — усмехнулся он с явным отвращением.

Это разрешило загадку, почему я не встречалась с его сестрой и не слышала, чтобы он говорил о ней. Я знала, что она существует, потому что Дейдре рассказала мне о ней, показала фотографии внуков.

Она была хорошенькой. Грязно-русые волосы, как у Кипа, худощавое тело, как у ее матери. Но не выглядела похожей на Кипа. На всех фотографиях она была одета в дорогую, отглаженную одежду, ни одна волосинка не выбивалась из прически. То же самое с детьми и чопорным мужем.

— Мама никогда не оставит его, — вздохнул Кип. — И я ненавижу его за это. За то, что он приговорил ее к жизни, где с ней обращаются не так, как она заслуживает, — с горечью сказал он. — Но, конечно, дело не только в этом. Он хотел сына, который бы слушался его. Который бы подчинялся, занимался семейным бизнесом, — он покачал головой, отпуская мои ноги только для того, чтобы схватить за икры и нежно притянуть ближе к себе, чтобы положить руки мне на живот.

Я поняла, что это его успокаивало. И меня тоже.

— Мы часто ругались, — сказал он. — Еще больше, когда я стал старше. Я часто уединялся в доме Роуэна. Блять, я чуть не прожил там свой последний учебный год, — он вздохнул. — Его отец был для меня роднее.

Он посмотрел на мой живот, когда ребенок брыкался о его руку, что заставило его смягчить это суровое и сердитое выражение.

— Ты не будешь таким, как твой отец, — сказала я ему.

Его глаза нашли мои.

— Я уже был таким. Когда ты впервые сказала мне, что беременна, — его тон был пропитан чувством вины.

И я простила его. Окончательно и бесповоротно. Прямо тогда.

Я подняла Бу со своего живота, поцеловала в нос и осторожно поставила на пол. Затем пошевелилась. Это было довольно неловко и заняло больше времени, но в конце концов я расположилась так, что оказалась почти верхом на Кипе.

— Ты совсем не похож на него, — твердо заявила я.

Он положил руки мне на бедра.

— Ты этого не знаешь. Ты никогда с ним не встречалась.

Я схватила его за шею.

— Я знаю, — возразила я. — Да, ты немного испугался, когда я впервые сообщила эту новость. Но ты корил себя за это.

Я дала ему возможность поспорить со мной, но он этого не сделал. Он не мог.

— И ты исправился, — продолжила я. — Ты не позволяешь мне поднимать ничего тяжелее кружки кофе. Помогаешь вставать с постели каждое утро, но не раньше, чем я получу оргазм и выпью чашечку кофе, — я одарила его лукавой улыбкой. — Ты готовишь для меня. И глазом не моргаешь, когда я приношу домой кота, а потом приучаешь к походу в туалет, — мы оба посмотрели на Бу, который забрался на кофейный столик, чтобы сердито посмотреть на меня за то, что я столкнула его с насеста.

Я оглянулась на Кипа.

— Ты приходишь на прием к каждому врачу. Читаешь детские книжки. Ты знаешь о моем влагалище и матке больше, чем я. Ты обустроил прекрасную детскую, — я наклонилась, чтобы нежно поцеловать его в губы, сдерживаясь, чтобы не углубить поцелуй. — Есть около миллиона других вещей, которые я могла бы перечислить, но это займет слишком много времени, и я начинаю возбуждаться, — я потерлась о него, чтобы подчеркнуть свою мысль.

В глазах моего мужа вспыхнул голод.

— Спасибо тебе, — тихо сказала я. — За то, что поделился со мной.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня, немного глубже, чем я целовала его. Я потерлась о него еще немного.

— Пожалуйста, — пробормотал он мне в губы. — Следующей будет твоя очередь.

Мой желудок сжался. Не в хорошем смысле. Рассказывая о своем прошлом еще больше, я хотела убежать. Но я осталась на месте.

— Потом, — согласилась я. — Но не сейчас.

Затем наклонилась, чтобы поцеловать его.

***

Была гроза.

Раскаты грома сотрясали дом.

Именно это меня и разбудило. Обычно так не бывает. Но бессонница во время беременности становилась только хуже, из-за судорог в ногах и необходимости поворачиваться, как хот-дог на заправке, всякий раз, когда затекало тело.

Кип обнимал меня ночью, потому что ему всегда хотелось прикасаться ко мне или к ребенку. Но у меня также была большая подушка для беременных, которая покрывала все мое тело и окружала с обеих сторон.

Это затрудняло лежание на спине и помогало справиться с болью в бедре. Мне действительно нравилась эта штука, хотя я ненавидела барьер между нами. Но я хотя бы вставала с кровати посреди ночи, не будя Кипа. Обычно, для того, чтобы пописать — мне приходилось делать это несколько раз — и он часто просыпался, несмотря на то, какой хитрой я старалась быть. Он слишком хорошо меня знает, и чутко спит.