Глава 30

Ханна

Кэмерон садится, поставив по одной ноге по обе стороны скамейки для пикника, и притягивает меня к себе между бедер, закидывая обе мои ноги на свои. Мне нравится, как он прикасается ко мне, и я кайфую после нашего вчерашнего украденного времени, проведенного вместе. Хотя я могла бы обойтись и без сердечного приступа, вызванного тем, что мой брат чуть не застукал меня, шлепающей по заднице его лучшего друга, пока она не стала ярко-красной.

— Мне нравится, — говорит он, проводя большим пальцем по моей шее сзади.

— Что?

— Это. Быть здесь с тобой. Этот вид. Эта пицца. Я мог бы делать это каждый день и быть счастливым.

— О, я рада, что я в списке выше, чем пицца, — смеюсь я, откусывая еще кусочек. Однако он не ошибается, она нежная и вкусная, а это именно то, что мне было нужно после утреннего катания на лыжах.

— Ты еще и вкуснее, — говорит он, подмигивая, и по моему телу немедленно разливается низкий, обжигающий жар. — Я серьезно. Не хочу, чтобы это заканчивалось.

Жар становится колючим, чувства, которые я подавляла, вырываются на поверхность.

— Но должно, — вздыхаю я. — Я здесь не живу. Я вернусь в Лондон, а ты вернешься в Лос-Анджелес.

— Не думаю, что я там счастлив, — его признание вырывается так внезапно, что, думаю, шокирует даже его самого.

— Что ты имеешь в виду, ты там несчастлив?

— Не знаю, все нормально, — пожимает он плечами. — Я имею в виду, я его не ненавижу, но знаешь ли ты, что это всего лишь второй раз, когда я уехал из США? Пару лет назад я поехал в Мексику по работе, но все произошло слишком быстро, чтобы что-то предпринять, и с тех пор я работаю в студии. Иногда я почти не вижу дневного света, понимаешь?

Я тихонько угукаю, знакомая с ощущением, когда работаешь так усердно, что редко находишь время выйти на улицу. Кэмерон протягивает руку и переплетает свои пальцы с моими, устраивая их у меня на коленях.

— Тогда как быть здесь, с этим видом, и этой пиццей, и этим… с тобой… — он целует меня в висок. — Заставляет меня вспоминать, что в жизни есть гораздо большее, чем работа.

— Это действительно так. Мне так повезло, что я могу приезжать сюда каждый год.

— Я серьезно, ты показала мне столько удивительных вещей, пока мы были здесь. Это было незабываемо.

— Для меня это было в удовольствие.

— Твое удовольствие так же стало моим любимым делом, — рычит он мне в ухо, прежде чем нежно прикусить его. Я прижимаюсь к нему, на сердце тяжело от осознания того, как больно будет прощаться на следующей неделе. Его свободная рука гладит меня вверх и вниз по спине, и я закрываю глаза, наслаждаясь покоем, который ощущаю в его объятиях.

— Я неплохо справляюсь со своими аудио-материалами, понимаешь?

— Я поняла это из твоего путешествия бизнес-классом, — поддразниваю я.

— У меня было бы время сделать больше контента, если бы я уволился с работы. И я мог бы записывать их из любой точки мира.

Я запрокидываю голову, чтобы посмотреть на него:

— О чем ты говоришь?

— Наверное, я хочу сказать, что, может быть, я мог бы как-нибудь приехать в Лондон? Провести с тобой немного больше времени.

Кэмерон в Лондоне. Ради меня?

Я не могу позволить ему этого сделать. Это слишком большое давление. Я не стою его времени.

— И что, будешь записывать аудиозаписи, пока я работаю? Я даже не знаю твоей фамилии, — я давно хотела спросить, но теперь, столкнувшись с перспективой того, что он будет готов путешествовать по миру, чтобы быть ближе ко мне, мне кажется, что знать это крайне важно.

— Только не говори мне, что тебе не понравилось бы быть главной слушательницей и сидеть в первом ряду на шоу Мак’и’Наслаждение, — его пальцы скользят по моей шее и забираются под толстовку, пока не находят нежную кожу на моей ключице. Я прикусываю губу так сильно, что уверена, что оставлю след. — Я так и подумал. Грязная девчонка. Может быть, я запишу что-нибудь, пока ты будешь работать, и посмотрим, как долго ты сможешь сохранять невозмутимое выражение лица.

От этой мысли у меня кружится голова, я снова растворяюсь в его теле. Теперь он менее небрежен в своих прикосновениях, и, кажется, меня больше не волнует, что нас с ним увидят.

— Хммм. Или, может быть, мы могли бы записать что-нибудь вместе, — шепчет он напротив тонкой кожи у меня за ухом. Его дыхание теплое, и этот низкий голос вызывает у меня дрожь и боль между бедер. Но мое тело выдает меня, напрягаясь в его объятиях. — Ох, хорошо, тогда, может, мы и не будем этого делать.

— Я слишком застенчива, — признаюсь я, немного стыдясь. Я почти уверена, что этот человек мог заставить меня сделать все, что он хотел, но при мысли о том, что он записывает меня, у меня скручивает живот.

— Обещаю, что никогда не заставлю тебя делать то, чего ты не хочешь.

Я наклоняю голову к нему и целую в щеку:

— Спасибо.

— Но я сделаю все, что ты хочешь, чтобы я сделал. Просто представь. Я могу делать тебе массаж после долгого дня. Приносить тебе завтрак в постель.

Этот голос. От него по мне пробегает дрожь, и с моих губ срывается тихий стон.

— Ты в порядке? — смеется он.

— Почему все, что ты говоришь, так сексуально? Или это просто потому, что я так долго слушала твой голос, что теперь меня заводят любые твои слова?

— Правда?

— Угу. Вот почему ты так хорош в том, что делаешь. Ты не подстраиваешься. Ты – это просто ты. Так легко погрузиться в фантазию, что я…

— Ты что?

Я делаю глубокий вдох, кладу корж на тарелку:

— Что я тебя знаю. Что твои слова предназначены только для меня. Что…

Он приподнимает мой подбородок, поворачивая мое лицо к себе. Так близко, что его глаза бегают туда-сюда, и он заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо.       — Что ты моя?

— Да, — вздыхаю я. — Что я твоя.

Тишина между нами – роскошное пространство. Я чувствую тепло его дыхания на своей холодной щеке. Он опускает губы для едва заметного поцелуя, когда его пальцы запутываются в моих волосах, оттягивая мою голову назад.

— Нотон, — шепчет он.

— Что?

— Моя фамилия Нотон. И я хочу приехать повидаться с тобой в Лондоне. Прощаться с тобой будет отстойно. Я хочу дать нам шанс увидеть, что из этого могло бы получиться, хорошо?

Он верит в это. И его уверенность заставляет меня думать, что, возможно, я тоже смогла бы.

— Хорошо, — я открываюсь ему и позволяю тревоге улетучиться.