А поезд замедлял ход!
- Разве это Максимово? - снова спросил кто-то удивленно.
Мимо Юлькиного окна поползла знакомая платформа с вывеской над одинокой скамьей под навесом - "Заозерная". Платформа ползла медленно-медленно, потом нерешительно качнулась в Юлькиных глазах и замерла, упершись прямо в Юлькино окно телефонной будкой. Остановился!
- Сколько мы здесь стоим? - захлебнувшимся голосом крикнула Юлька. Сколько мы здесь стоим?
Ей не ответили. Направо, к двери, побежала проводница. Из купе выглядывали пассажиры.
- Что случилось? Это же Заозерка!
- Разве не Максимово?
- Почему остановились?
- Семафор закрыт.
- Какой семафор? Его здесь никогда и не было!
- Не было, так есть.
- Не волнуйтесь! Сейчас поедем! Из пятого вагона человека снимают. Стоял у окна и грохнулся.
- Сердце небось.
- Куда же его теперь? Надо было до Максимова везти.
- Говорят, не довезут.
- Говорят, сам просил на Заозерке снять... Родственники у него там, что ли...
- Молодой?
- Старик. Военный. С орденами.
- Отвоевался.
- Куда ехал-то?
- То ли в Астрахань, то ли в Саратов...
"А-а-а-а!" - по-страшному закричало что-то в Юльке, словно запела военная труба, поднимая в атаку солдат!
- Дедушка-а!
Пассажиры, стоящие в коридоре, расступились перед Юлькой. Это было единственное, чем они сейчас могли помочь ей - расступиться и дать дорогу... Юлька ворвалась в тамбур, где у раскрытой двери стояла проводница.
- Это мой дедушка!
- Господи! - вскрикнула проводница, отступая от двери.
Юлька прыгнула на мокрый жесткий перрон, который больно ударил ее по ногам, словно хотел отбросить назад, в вагон. Утренний холод моментально охватил и сковал ознобом ее тело.
- Девочку возьмите! - закричала проводница кому-то стоящему на платформе. - С ним ехала!.. И чемодан! Чемодан!
Молодая женщина в плаще и в резиновых сапогах сейчас же подбежала к Юльке.
- Ты с ним? Почему в разных вагонах? Почему его бросила? Всыпать бы вам! Больного старика одного оставили!
- Чемодан возьмите! - крикнула проводница, протягивая со ступенек Юлькин чемодан. - Вот горе-то какое!
- Куда вы их высаживаете? Да еще с девчонкой! - сердито закричала женщина в плаще. - Надо было до Максимова везти. Думаете, из Заозерки приедут? Мало ли что сам просил.
Заглушая ее сердитый голос, загудел поезд за Юлькиной спиной. Толпа пассажиров, стоявшая вокруг скамьи под навесом, рассеялась, Юлька увидела скамью и лежащего на ней человека в военном. Она отчаянно вцепилась руками в ручку чемодана и замерла у края платформы.
- Не расстраивайся, дочка! - крикнул Юльке кто-то уже из окна вагона. - Сейчас за ним приедут! Им сообщили!
- Мы еще из Максимова позвоним туда, проверим. Его фамилия Колесников?
- Колесников! - сердито крикнула женщина в сапогах. - У меня его документ! Колесников! Из Астрахани!
Колесников! Из Астрахани!
Тихо ахнув, Юлька судорожно метнулась назад к вагонам. Но огромные зеленые коробки с мокрыми от дождя окошками уже плыли мимо нее... Пассажиры, припав к окнам, с жалостью смотрели на Юльку. Они уезжали, а Юлька оставалась!
- Постойте, - пролепетала Юлька железной громаде, набирающей скорость. - Я ошиблась.
Последний вагон безжалостно проплыл мимо нее.
Наверно, только-только прошла электричка, забрав ранних пассажиров. На платформе остались лишь Юлька со своим чемоданом, сердитая женщина в сапогах и незнакомый человек Колесников, неподвижно лежащий на скамье под навесом.
- Спихнули вот на мою голову! - нервничая, сказала женщина. Посиди-ка возле него. Я еще в "скорую" позвоню. Смотри, чтоб не помер.
Она пошла куда-то в сторону билетной кассы, тяжело, расстроенно шлепая сапогами по дождевым лужам, разлившимся на платформе. Юлька осталась одна.
Человек на скамье, укрытый плащом, лежал на спине, и голова его, чуть запрокинутая, была повернута лицом в сторону холма. Что-то знакомое почудилось Юльке в этой позе, в этом повороте головы, но она не успела ничего вспомнить, она услышала, даже отсюда, издали, как прервалось его тяжелое, страшное дыхание, а рука его, лежащая поверх плаща, показалась ей мертвой.
- Гражданин, - делая несколько шагов к скамье, дрожащим голосом сказала Юлька. - Вы п-подождите, п-пожалуйста... Сейчас приедут. Им уже сообщили. И даже в "скорую" пошли звонить...
Он тяжело, с трудом, но без стона повернул к Юльке голову и сказал тихо и знакомо:
- А! Витаневич!..
Юлька вздрогнула. Сейчас же знакомым ароматом синего папиросного дыма, смешанного с запахом опавших зеленых листьев из парка, пахнуло на нее от его плаща и старого кителя.
- Вот беда... какая, - сказал майор отрывисто, и Юлька поняла, что он пытается и не может улыбнуться неподвижными губами.
- Вам нельзя говорить! - воскликнула Юлька. - П-пожалуйста... Вы п-помолчите. Пожалуйста...
Оставив свой проклятый чемодан, она подбежала к скамье и наклонилась над ним, пытаясь ладонями согреть его ледяную руку, лежащую поверх плаща. Но не сумела согреть... Тогда она распахнула чемодан, вытащила из него все, что было у нее теплого, - все кофты, свитер, платок, сняла с себя плащ и укутала его большое неподвижное тело. Потом выдернула из чемодана еще какое-то барахло, положила ему под голову.
- Вы только не волнуйтесь! Вам нельзя волноваться!
Наконец он все-таки улыбнулся Юльке. Потом отвернулся от нее и остался лежать так, лицом вверх, и лицо его было спокойно. Словно до этого его беспокоило лишь одно - сможет или не сможет он улыбнуться Юльке... Промчалась мимо электричка - по второму пути, в город. Промчалась, не остановившись. Не все здесь останавливаются - это еще Дюк сказала ей когда-то давным-давно... Вихрь, оставленный на платформе промчавшейся электричкой, улегся не сразу, разметав, расшевелив его седые волосы.
Вернулась к скамье женщина в сапогах.
- Дозвонилась, - сказала она. - Да как уж доберется сюда, не знаю. Дорогу-то размыло. Всю ночь лил. Из Заозерки, черти, не приедут небось. Ты что, правда, оттуда его везешь?
- Да, - сказала Юлька, и ни Любка, ни Наташа на этот раз не посмели засмеяться за ее спиной...
- На Заозерке-то кого-нибудь знаешь?
- Знаю. Вы п-покараульте его, п-пожалуйста!
Она осторожно высвободила свою руку из-под его головы и, прижав ее ладонью к своему отчаянно колотящемуся сердцу, словно ладонь эту, прикасавшуюся к его неподвижному телу, надо было держать возле чего-то живого, бьющегося, вихрем слетела с платформы на мокрую землю. Земля сейчас же крепко привязала ее к себе размокшей, вязкой глиной. Не добежать! Та, близкая дорога к парку, по которой они шли тогда с Дюк, была где-то здесь, рядом - вдоль речки, потом по тропинке вверх. Но где ее теперь искать?.. Она бросилась к холму напрямик без дороги, к крутому склону, почти обрыву, и, задыхаясь, с трудом вытаскивая ноги из вязкой глины, полезла наверх. Она скинула туфли, но все равно бежала медленно. А надо было лететь, нестись, мчаться по воздуху!
Мокрый склон был совсем крутой, без тропинок, и здесь не росли кусты, за которые можно было бы уцепиться. Скорее! Скорее! Она проклинала себя за то, что она такая тяжелая и неповоротливая!
Наконец-то она добралась до ограды! Теперь надо было найти вход в парк. Но куда повернуть, налево или направо?.. Она в отчаянии вцепилась в прочные железные прутья ограды, пытаясь их выломать и проклиная себя снова за то, что она такая слабая.
- Человек умирает!
В парке за оградой было тихо. Только с деревьев изредка падали на землю с тяжелым стуком задержавшиеся на время в листве капли дождя. Юлька побежала вдоль ограды.
- Человек умирает!
На ее голос откуда-то снизу, за ее спиной, отозвался протяжный вой сирены. Юлька обернулась. Сверху хорошо было видно дорогу, ведущую к холму. По этой дороге от главного входа в парк, к платформе, невидимой за деревьями, бешеной стрелой летела длинная белая машина с красным крестом. Сирена кричала громко, хотя на дороге все равно никого не было. Словно призывала кого-то на помощь. Юлька выпустила из рук железные прутья ограды. Скорее! Скорее!