19

ЭММА

Я едва успеваю зайти в дом, как начинаю плакать.

Все это обрушилось на меня разом. Сердце разрывается от того, что мы расстались с Данте, хотя я знаю, что это было правильно. Ссора с Рико. Страх, когда он схватил меня, и адреналин, когда я отпихнула его и он упал на стол. Этот адреналин заставил меня выйти из салона и вернуться к машине, не имея ни малейшего представления о том, что я собираюсь делать. Я знала, что мое место в "Ночной орхидее" потеряно, как только я подняла на него руку.

Я как раз размышляла над тем, что это значит для меня и моей карьеры, когда вернулась домой и поняла, что Данте умудрился влезть во все это.

Так же, как он делал это с самого начала.

Все это нахлынуло на меня, смешавшись с растерянностью и чувством вины, потому что я не могу заставить себя расстроиться из-за того, что Рико мертв. Меня ужасает жестокость поступка, реальность того, кем является Данте, но в глубине души я испытываю чувство облегчения.

Рико не разрушит мою карьеру. Я все еще тату-мастер, стажировавшийся у Рико Экстона - ныне покойного Рико Экстона, а не опальный художник, чье имя замазано в каждом большом городе. Еще два часа назад я стремилась к последнему. Теперь эта проблема решена.

Данте, который с самого начала пытался прилететь и спасти меня, как бы я ни старалась его остановить, все решил. И я не могу притворяться, что исход был бы иным. Если бы я хоть раз сказала Данте, что Рико вымогает у меня деньги, Данте взял бы их обратно плотью. А когда Рико неизбежно попытался бы в свою очередь покончить с моей карьерой, Данте прикончил бы его.

Лицемерно ли то, что я ужасаюсь его поступку, но не расстраиваюсь из-за результата? Думаю, да, но сейчас я не могу заставить себя подойти к Данте. Было совершенно очевидно, что для него такое насилие нормально - но не для меня. Я не хочу, чтобы это было так.

Я не смогу больше никогда его видеть.

Я отстраняюсь от двери и иду по коридору к своей спальне. Как только я переступаю порог спальни, я понимаю, почему мне не следовало позволять Данте приезжать сюда. Кровать теперь заполнена воспоминаниями о нем: его руки на мне, то, что он шептал мне на ухо, то, что он заставлял меня чувствовать. Может, на его коже и есть физическое напоминание обо мне, но он нашел способ оставить свой след в моей жизни так же неизгладимо.

И я не представляю, как человек может забыть такого человека.

***

Неделю спустя эта мысль снова преследует меня.

Всю неделю я старалась не думать о Данте. Он звонил, писал смс, но я игнорировала все, говоря себе, что, если я буду продолжать общаться с ним хотя бы минуту, это будет намного сложнее. Я не могу перестать видеть его лицо перед тем, как я выбежала из салона, его выражение, более холодное, чем я когда-либо видела, или то, как он сказал мне уходить, скрипя зубами, как будто он едва мог сдерживать свою злость.

Я должна была понять, что он собирается сделать. Он просил меня уйти, чтобы я не стала свидетелем этого, как будто от этого станет лучше.

Я никогда в жизни не видела, чтобы кто-то был так зол.

Полицейские расспрашивали меня об исчезновении Рико и взломе салона. Они не были агрессивными, но заставили меня понервничать, тем более что я действительно знаю больше, чем говорю. К счастью, у меня было время придумать историю до того, как они заговорили со мной, она подтверждалась чеком на таблетки, которые я купила в тот день. Тогда мне показалось ироничным, что ошибка, которую мы с Данте совершили, в итоге помогла мне получить алиби на то, где я была, пока творился хаос в салоне.

Сейчас это кажется еще более ироничным.

После того как Данте убил Рико, меня несколько дней тошнило. Я говорила себе, что это шок и тревога, беспокойство о том, каким будет мое будущее после того, как его так основательно перевернули. Но я переживала и худшие вещи и не чувствовала себя так. Я месяцами ухаживала за отцом, настолько сосредоточившись на его благополучии, что у стресса не было времени на появление симптомов. В глубине души я знаю, что даже такого шокирующего события, как то, что произошло за последнюю неделю, недостаточно, чтобы мне было так плохо, как сейчас. Каждый день, включая сегодняшний, я не могла ничего есть до обеда.

Сегодня утром это заставило меня пойти в аптеку и купить столько коробок тестов на беременность, сколько у них было в наличии, говоря себе при этом, что это будет доказательством того, что я просто окончательно поддалась стрессу. Что я никак не могу быть беременной. Что я могу оставить эти переживания и сосредоточиться на реальных проблемах, с которыми мне нужно разобраться.

Я опускаюсь на кафельный пол своей маленькой ванной комнаты, чувствуя себя так, словно мои колени превратились в воду. Я едва замечаю, как сильно ударилась о пол. Все мое внимание сосредоточено на тонкой белой палочке в моей руке.

Здесь нет даже розовых линий, которые нужно расшифровать. Не нужно поворачивать ее то так, то эдак на свету, чтобы понять, действительно ли они достаточно темные, чтобы считать их положительным результатом или отрицательным, в зависимости от того, как вы смотрите на вещи.

Только одно единственное слово, которое перевернет всю мою жизнь.

Я перечитываю слово, висящее у меня перед глазами. Я говорю себе, что вижу его неправильно. Что это какая-то ошибка. Паника захлестывает меня, потом оцепенение, потом снова страх, циклическими волнами, которые заставляют мой желудок вздрагивать и бунтовать, хотя в нем по-прежнему ничего нет.

Еще шесть тестов разбросаны по столу в ванной. Все они говорят об одном и том же, но этот - самый откровенный. Невозможно игнорировать.

Беременна.

Подтверждение того, что, в зависимости от того, что я решу делать, Данте, возможно, никогда не исчезнет из моей жизни.

Что же мне теперь делать?

Оцепенение снова сменяется паникой, затем тошнотой, которую я не могу побороть, и я роняю тест, натыкаясь на унитаз. Я срыгиваю в унитаз, снова и снова, зажмуривая глаза и стараясь не разрыдаться. Мне нужно подумать, а если я позволю себе быть подавленной всем этим, то это только усложнит задачу. Но, конечно, после всего, что мне пришлось пережить за последние шесть месяцев, я заслуживаю того, чтобы наконец-то быть подавленной всем этим.

Когда я подсчитываю, сидя у стены с липкой кожей и все еще бурчащим желудком, это только усугубляет ситуацию. Я понимаю, что не могла последняя ночь, когда мы были вместе, привести меня в такое положение. Прошло недостаточно времени. Это была одна из других ночей, когда я думала, что мы были так осторожны, когда мы каждый раз пользовались презервативами, хотя я так хотела узнать, как он чувствуется внутри меня, когда между нами ничего нет.

Я пользовалась средствами защиты всю свою жизнь, каждый раз, когда была с кем-то. И сейчас, с единственным мужчиной, от которого я совершенно не хочу иметь ребенка, это меня подвело.

Неужели это правда?

Даже когда я думаю об этом, меня охватывает тепло при мысли о ребенке от Данте. Мысль о том, что он держит на руках ребенка, нашего ребенка, кажется, активирует во мне что-то глубокое и первобытное, тоску, о которой я даже не подозревала.

Когда бы я ни думала о том, чего хочу от своей жизни, ребенок никогда не входил ни в один из этих планов. Но вдруг...

Я прижимаю руку к животу, чувствуя, как меня охватывает тревога. Что мне делать?

Мысль о прерывании беременности заставляет мое горло сжиматься, а глаза наполняются кровью. Может быть, это гормоны, но я не могу отделаться от ощущения, что время что-то предпринять было тогда, когда я приняла ту таблетку или все те разы, когда я пыталась убедиться, что мы были в безопасности. Теперь, кажется, слишком поздно возвращаться назад.

Я хочу этого ребенка.

Это знание оседает на мне, как тяжелое одеяло, почти успокаивая своей уверенностью. Я не знаю, что с этим делать, но я уверена, что это то, чего я хочу. Вопрос лишь в том, как сделать этот выбор дальше.

Я не могу сказать Данте.

Эта мысль приходит ко мне с той же уверенностью, с какой я отношусь к самой беременности. Какие бы материнские чувства ни пробуждала во мне мысль о том, что Данте может стать отцом, я знаю, что не могу иметь от него ребенка. То, что он сделал с Рико, подтверждает это, если не сказать больше.

Если я буду растить этого ребенка с Данте, он вырастет с боссом мафии в качестве отца. Если у меня родится мальчик, этот сын унаследует все, что есть у Данте, и пойдет по его стопам. Вся его жизнь будет решена за него еще до того, как он сделает первый вдох. А если у меня будет девочка...

Я имею представление о том, как в мафиозных семьях относятся к дочерям. Даже Данте, который кажется довольно дальновидным для человека, живущего в столь древних традициях, кажется, с трудом пытается не рассматривать меня как собственность. Я снова и снова убеждаюсь, как трудно ему сдерживать свое желание не только защищать меня, но и пытаться делать выбор за меня. Использовать свою немалую власть и решать все мои проблемы, и относиться к моей жизни как к чему-то, чем можно управлять, а не как к чему-то, что принадлежит мне.

Даже если бы я думала, что он даст нашему ребенку выбор - не заставит сына наследовать или использовать дочь в качестве залога для получения власти, это не изменит присущего его миру насилия. Другое дело, если бы я приняла это насилие и решила присоединиться к нему в этой жизни, закрыв на это глаза.

Но я не могу позволить ребенку расти в мире, где его отец считает, что убийство – это выход.

Я тянусь к телефону, пальцы дрожат. В кои-то веки мне нужно с кем-то поговорить. И я точно знаю, кто будет готов меня выслушать.

***

Час спустя я сижу по одну сторону небольшого круглого белого обеденного стола в однокомнатной квартире Брендана, за спиной, солнечное окно, в руках стакан холодного чая. Он опускается на сиденье напротив меня, и на его обычно гладком лице появляются складки беспокойства.