― Это случается постоянно! ― говорит Тео. ― У Пола Радда вырезали самую смешную сцену из «Девичника в Вегасе» ― ее до сих пор можно посмотреть на YouTube.

― Правда? ― Риз с восторгом роется в телефоне.

― Не поощряй его, ― предупреждаю я Тео. ― Он будет делать это часами.

― Я не против, ― говорит Тео. ― Я люблю интересные истории со съемок!

― Я тоже любил. ― Я злобно смотрю на Риза.

Риз невозмутимо улыбается мне в ответ.

― У папы лучшие - каскадеры видят самое безумное дерьмо. Ты когда-нибудь скучал по этому, пап?

― Трудно скучать, когда я все еще чувствую последствия каждое утро. ― Отец прижимает руку к пояснице.

Мой отец сейчас подрабатывает в основном на стройке. Он нигде не работал в одном месте больше пары месяцев.

― Так как прошло двойное свидание? ― Риз оборачивается.

― Вообще-то, все было замечательно. ― Говорит Тео. ― Джессика не могла издеваться надо мной как обычно, когда рядом был Салли.

Она бросает на меня теплый и веселый взгляд, полный смысла и общих воспоминаний. Риз замечает его и пристально смотрит на меня, я в ответ старательно его игнорирую.

― Салли ― хороший парень, ― говорит Риз с излишней иронией. Теперь он добивается от меня злобного взгляда. ― И как долго ты пробудешь у нас, дорогая Тео?

― Завтра я уезжаю домой.

― К чему такая спешка? ― неожиданно вклинивается отец.

― Никакой спешки. ― Тео выглядит довольной и смущенной его замечанием. ― Просто дезинфекция закончена.

― Но может еще вонять, ― быстро говорю я. ― Могут остаться испарения. Это может быть токсично.

Риз ухмыляется. ―

Верно подмечено, брат. ― А потом, обращаясь к Тео: ― К тому же, я только что приехал! У нас даже не было времени поболтать.

Я говорю:

― Лучше останься еще на несколько дней, чтобы не сомневаться.

Тео смеется.

― Можешь не выкручивать мне руки - готовить на твоей кухне в сто раз веселее, чем на моей. Не говоря уже о том, чтобы спать на анатомическом матрасе с эффектом памяти.

В моей груди разливается тепло. Я чувствую нелепое облегчение, как будто мне только что отсрочили казнь. Тео останется еще на несколько дней… может быть, даже на неделю. Мое настроение поднимается, и я вижу, как моя улыбка отражается на лице Риза.

― Фантастика! ― говорит мой брат. ― В доме даже пахнет лучше – я сразу понял, как только вошел, что здесь живет девушка. Ты когда-нибудь замечал, что, когда в доме одни мужчины, пахнет мочой и тестостероном?

― В нашем доме не пахнет мочой, ― говорю я, обидевшись. ― За исключением твоей ванной.

Риз пожимает плечами.

― Все равно с Тео в нем пахнет лучше.

С этим я не могу спорить.

После ужина папа разжигает костер, чтобы мы могли снова приготовить печенье с зефиром. Благодаря сказочным огонькам, цветущему фиолетовому железному дереву и искрам от костра, взметающимся вверх, задний двор выглядит почти волшебным.

Риз достает свою гитару и настраивает ее.

― Почему бы тебе не взять свою, Салли?

― Я уже сто лет не играл.

― И что? Переживаешь, что потерял все свои мозоли?

Тео мягко говорит:

― Я бы хотела послушать, как ты играешь.

Свет костра ласкает ее лицо, делая кожу золотистой, а глаза ― сине-зелеными.

Я не могу отказать ей в просьбе. В самом деле, судя по тому, как она выглядит в этот момент, я бы, наверное, подписал дарственную на дом.

― Ну, если ты просишь…

― Ожидаемо, ― фыркает мой брат.

Когда возвращаюсь с гитарой, я в шоке вижу, что папа принес свою из домика у бассейна. Не помню, когда я в последний раз видел гитару в его руках. Ему требуется гораздо больше времени, чем Ризу, чтобы натянуть струны, но, когда он заканчивает, ноты получаются насыщенными, мягкими и идеально звучащими.

Он перебирает аккорды Golden Years. Риз подхватывает рифф. Я присоединяюсь, сначала тихонько, струны больно впиваются в кончики пальцев, потому что Риз прав, я утратил свои мозоли.

Мой отец поет куплет, его голос низкий, грубый и хриплый. Риз присоединяется к припеву. Ко второму куплету мои пальцы уже не кажутся такими неуклюжими. Гитара снова становится похожа на старого друга, а мои руки приспосабливаются к хорошо знакомой им форме.

Хворост вспыхивает, в воздухе витает запах дыма, искр и жженого сахара. Глаза Тео светятся. После работы она переоделась в такой топ, какой, наверное, носят доярки, ― свободный, белый и ворсистый. Ее темная коса свисает через одно голое плечо, а волосы вьются вокруг лица.

― Давай, ― говорит Тео мой отец. ― Ты должна знать эту песню, присоединяйся.

Она качает головой.

― Я не умею петь.

― Врешь, ― говорю я. ― Ты любишь петь.

Ее глаза расширяются, она сжимает губы, словно из них может случайно вырваться песня, и еще сильнее качает головой.

― Я ужасно пою.

― Ты не можешь петь хуже меня, ― уговаривает Риз. ― Давай, послушаем!

― Мы будем играть громко, ― говорит мой папа, сильнее ударяя по струнам. ― Мы тебя даже не услышим.

Подмигивая Тео, я говорю:

― Я уже слышал тебя в душе…

Тео снова краснеет, но при этом улыбается. Она не может долго сопротивляться нашему давлению и тяге подпевать Дэвиду Боуи.

Риз поет припев очень громко и очень не в такт. Тео, смеясь, присоединяется, сначала тихо, но постепенно ее голос крепнет, когда она видит, что ее никто не осуждает.

Ее пение - мягкое, мелодичное и протяжное, такое же успокаивающее, как и ее голос, которым она говорит. Она никогда не выиграет конкурс «Американский идол», но ее исполнение странно сочетается с грубым рыком моего отца и полным энтузиазма тенором Риза. Вскоре я тоже начинаю петь, чего почти никогда не делаю, но сегодня это кажется правильным.

Сегодняшний вечер кажется мне идеальным, таким, будто все в нашей жизни будет хорошо, таких ощущений я не испытывал уже очень давно.

Обычно я чувствую страх и давление. Обычно чувствую, что в моих внутренностях образовалась дыра, которую невозможно заполнить.

Тео не может заменить мне маму. Но каким-то образом она уравновешивает нас, позволяет нам быть похожими на тех, кем мы были раньше. Она - центр, вокруг которого мы можем вращаться. Причина быть здесь вместе, чувствовать себя счастливыми и живыми, хотя бы на одну ночь.

Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу, чтобы она возвращалась домой, потому что тогда чары разрушатся, и я стану таким, каким был раньше. Все будет как прежде.

По крайней мере, до тех пор, пока не будет заключена сделка с Ангусом.

Тогда все изменится навсегда.

Вместо того чтобы разориться и прозябать, я буду обеспечен. У моего отца будет страховка, и ему не придется устраиваться на стройку со своими дегенеративными тюремными дружками. Я смогу позволить себе отправить его на реабилитацию, если, конечно, он согласится. И Ризу не придется браться за любую дерьмовую работу, которая ему попадется, он сможет играть характерные роли в инди-фильмах или театральных постановках, или даже попробовать написать сценарий, о чем он постоянно говорит.

Это те мечты, которые двигали мной на протяжении многих лет. Но сейчас, когда так близок к этому, я не чувствую прежней уверенности.

Может быть, это потому, что отношения с Тео складываются не так, как я ожидал. Мои планы уже так сильно изменились… я больше не могу ясно видеть, чем все это закончится.

Я смотрю на Тео через огонь и начинаю беспокоиться, что это неизбежно: мне придется выбирать между тем, чтобы причинить ей боль и спасти свою семью. Потому что, если я чему-то и научился, так это тому, что нельзя получить все, что хочешь. Всегда придется идти на компромисс.

Меня не устраивает ни один из этих вариантов, я не могу причинить ей боль, и я не могу подвести отца и брата. Они зависят от меня. Я единственный, кто может все исправить.

А это значит, что я должен сделать так, чтобы все получилось.

Каким-то образом я должен справиться.

Риз ловит мой взгляд. Я не видел его три месяца, но мне кажется, что он уже снова в моей голове. Как будто он читает мои мысли, сидя у огня.

Он наклоняет голову в сторону нашего отца и поднимает бровь, как бы говоря: «Посмотри, как старик снова играет на струнах и поет… чем ты его кормишь?». Я ухмыляюсь Ризу и пожимаю плечами, что означает: «Я не знаю, что происходит, но давай не будем ничего делать, чтобы не испортить.»

Только позже, в доме, мы можем поговорить по-настоящему.

Мы с Ризом моем посуду, пока Тео принимает душ, что она часто делает по ночам, а также утром. Она говорит, что запахи от готовки въедаются в ее волосы, но, честно говоря, мне нравится, когда я улавливаю нотки мускатного ореха, розмарина или фенхеля, которые смешиваются с естественной сладостью ее запаха.

Риз едва дожидается, пока она выйдет из кухни, чтобы сказать:

― Так, что, черт возьми, происходит?

Чтобы не смотреть на него, я принимаюсь за серьезное дело ― вытираю кастрюлю.

― Я же сказала тебе, что происходит.

― Не с Ангусом, ― говорит Риз. ― С вами, двумя болванами.

Я бы хотел прикинуться идиотом, но с Ризом это не сработает, а его это очень разозлит. Мы не лжем друг другу.

Поэтому вместо этого я говорю:

― Все немного усложнилось.

Риз фыркает.

― Кто мог это предвидеть?

― О, заткнись. Я сказал «немного» усложнилось, мы все еще идем к цели.

― О, правда… что это за цель? Потому что я не помню части плана, где вы двое съезжаетесь и играете в семью.

Я скриплю зубами.

― Это было неожиданное решение, но все идет отлично. Ангус жутко ревнует, Тео здесь, где могу за ней присматривать, и я не слышал, чтобы ты жаловался, когда ел свое шестое тако.

― О, я не жалуюсь, ― весело говорит Риз. ― Я просто указываю на то, что ты сильно отклонился от плана. Тебе кажется, что ты следуешь ему, но на мой взгляд, все это начинает чертовски сильно походить на то дерьмо, которое обычно устраиваю я. И ты знаешь, чем это всегда заканчивается…

― Это совсем не похоже на один из твоих планов.

― И почему же?

― Потому что я полностью контролирую ситуацию.

― О, хорошо… ― Риз кивает и вытирает кастрюлю. ― Значит, вы с Тео не строили друг другу глазки весь вечер?