ГЛАВА 21

Тео

Салливан останавливается у смотровой площадки над водой. Я вдруг начинаю нервничать, хотя только что сама попросила его об этом.

Он поворачивается и смотрит на меня, его рука легко лежит на руле, рубашка распахнута у ворота, глаза темные и блестящие в лунном свете. Форма его губ так прекрасна, что мне с трудом верится, что я их целовала.

Верх машины опущен, но все равно кажется, что мы находимся в своем собственном маленьком воздушном пузыре. Все, что я слышу, ― это стук моего сердца в ушах, а все, что я вижу, ― это Салливан.

Он обхватывает мое лицо ладонями и целует меня. Поцелуй кажется запретным, украденным и от этого еще более восхитительным. Наше уединение в машине, вдали от Ангуса, вдали от дома, кажется изолированным даже от наших собственных обещаний.

Все причины, по которым я должна была защищать себя, быть осторожной, оберегать свои чувства, кажутся принадлежащими другому времени и месту. Здесь и сейчас мы только вдвоем, над нами ― звезды, снизу ― шум прибоя. Салливан прижимается к моим губам, его руки исследуют мое тело…

Я расстегиваю пуговицы на его рубашке и просовываю руку внутрь, касаясь его теплой, обнаженной груди. Мои пальцы нащупывают пояс его брюк. Но Салливан останавливает меня.

― Подожди.

Я уже задыхаюсь, словно от бега.

― Что случилось?

― Ничего, все в порядке. Только… ― Салли слегка морщится, как будто ему приходится делать что-то, чего он очень не хочет. ― Я не хочу причинять тебе боль, Тео.

― Тогда не надо. ― Я снова целую его в губы, в шею, в тот кусочек теплой кожи, где я распахнула его рубашку…

― Но ты сказала…

― К черту мои слова. Разве ты не хочешь этого?

― Больше всего на свете, ― стонет Салли, и я слышу, что он искренен. По позвоночнику пробегает дрожь, по коже рассыпаются искры. Я целую его и целую, снова расстегивая пуговицы на его брюках.

― Тогда перестань говорить.

Именно так он и поступает, он не отрывается от меня, его глубокий, теплый и влажный поцелуй длится, пока я не пьянею от его вкуса и не схожу с ума от его прикосновений.

― Ты имела в виду то, что сказала? ― бормочет Салли. ― О том, чтобы помочь мне расслабиться…

― Конечно. Будет справедливо, если я отплачу тебе тем же… ― Я уже почти освободила его член из брюк. Он зажат под молнией, большой и возбужденный.

Но Салли снова останавливает меня, положив руку мне на запястье.

― Как бы мне это ни было приятно, есть кое-что, чего я хотел бы больше.

― Что? ― нервно спрашиваю я.

― Я хочу еще раз попробовать тебя на вкус…

Салли закидывает мои ноги себе на плечи, так что мои икры свисают ему на спину. Юбка задирается почти до талии, и он ныряет между моих бедер, засовывает один палец под ластовицу трусиков и оттягивает их в сторону. Прохладный воздух обдает мою голую киску. Мгновение спустя горячий, влажный язык Салливана проникает в меня, заставляя меня задыхаться от восторга.

― Мой рот наполняется слюной каждый раз, когда я думаю об этом…

Он проводит языком по моей киске, и я испытываю такой взрыв удовольствия, что мои глаза закатываются, а голова откидывается в открытое окно машины.

Я обхватываю ладонями его затылок, ощущая густую мягкую щетину там, где его волосы коротко подстрижены, и более длинные шелковистые пряди, которые пропускаю через пальцы. Мои ноги раздвинуты, бедра прижаты к его голове. Тепло и удовольствие от его рта настолько всепоглощающие, что кажется, будто он съедает меня заживо.

Он поднимает голову, чтобы встретиться со мной взглядом, его губы припухли и стали влажными.

― Мне чертовски нравится твой вкус.

Он чуть опускает голову, все еще глядя мне в глаза, и медленно проводит языком по моей киске.

― Мм… ― рычит он. ― Чертовски вкусно.

Я никогда раньше не видела, как мужчина ест мою киску. Я всегда немного стеснялась секса в целом, предпочитая заниматься им в темноте. И Трент не горел желанием зарыться у меня между ног, независимо от освещения.

Но если я что-то и знаю, так это выражение лица мужчины, когда он наслаждается тем, что ест.

Салли поглощает мою киску так, будто это самая райская еда, которую он когда-либо пробовал.

Его стоны наслаждения, дикий энтузиазм и агрессивность его рта сметают любые остатки сомнений. Настолько очевидно, что ему это нравится, что у меня не остается места для нервозности и уж точно для скромности ― и вот я уже пою, как певчая птица, вскрикивая снова и снова, пока Салли сводит меня с ума своим языком.

Помолитесь за мой бедный, покинувший этот мир вибратор, потому что его полностью заменили ― я кончаю так, как никогда не кончала даже с моей любимой игрушкой. Волны наслаждения обрушиваются на меня сильнее, чем волны внизу, снова и снова, пока красивое платье, которое купил мне Салли, не пропитывается потом, а мои бедра не начинают дрожать на его плечах.

Наконец он поднимает голову, губы распухли, темные глаза сверкают триумфом.

― Теперь я расслабился.

Я смеюсь громко и счастливо, ошеломленная доставленным удовольствием.

― Ты хочешь сказать, что на самом деле предпочитаешь отдавать, а не получать?

― В ста случаях из ста.

Я бы назвала его лжецом, но он только что это доказал.

К тому же Салли сдержал свое обещание быть честным со мной, как и я с ним.

Вот почему, когда он спрашивает:

― Ну и как все прошло?

Я должна сказать ему правду:

― Это был лучший час в моей жизни.

Когда мы возвращаемся в дом, уже далеко за полночь, но мы с Салли полны сил, и никто из нас не готов ложиться спать.

― Я не устал, ― говорит Салли.

― Я тоже. ― Я сажусь на кухонную столешницу и слегка стучу каблуками по шкафам.

― Что ты обычно делаешь, когда не можешь уснуть?

― Читаю, ― говорю я. ― Или готовлю себе что-нибудь перекусить. А ты?

― Иду в гараж.

Я улыбаюсь.

― Это тайный код, означающий курение косяка?

Салли смеется.

― Нет, хотя могло бы быть… Но в гараже курить нельзя, там я храню всю свою технику.

Я оживляюсь.

― Для обработки дерева?

― Точно. ― Салли выглядит довольным, что я помню. ― Я не заходил туда всю неделю. Кое-кто отвлекал меня…

Мне нравится отвлекать Салливана. Мне нравится, когда я в центре его внимания. Именно это было так невероятно соблазнительно с того момента, как он пригласил меня на танец, ― эти темные глаза, устремленные на меня и только на меня.

― Покажи мне свою мастерскую? ― прошу я.

Он ведет меня за дом к гаражу на три машины, который, как я поняла, никогда не открывается, потому что Салливан паркуется на подъездной дорожке. Он вбивает код, и дверь с грохотом распахивается.

Внутри ― целая столярная мастерская, такая же аккуратная и чистая, как комната Салли. Каждый инструмент либо убран в ящик, либо висит на предусмотренном месте для гаечных ключей и молотков.

Несколько тяжелых станков стоят у стены, но я не смогла бы определить назначение ни одного из них.

― Хочешь что-нибудь смастерить? ― говорит Салливан.

― Я? ― пищу я. ― Я даже не знаю, что это такое!

― Ты научила меня резать помидоры, уверен, что смогу научить тебя пользоваться токарным станком.

― Ладно… ― Я набираюсь храбрости, пытаясь воспринимать инструменты не более устрашающими, чем поварской нож или кастрюля, а станки ― как еще одну разновидность духовки. ― Что мы можем сделать?

― Для начала что-нибудь простое, может, ручку?

Я понятия не имею, как мы собираемся делать ручку из дерева, но уверена, что Салли знает.

Сначала он помогает мне выбрать брусок из массива на своей полке. Я выбираю темный орех с извилистым рисунком. Салли помогает мне установить его на место на ленточной пиле. Он кладет свои руки поверх моих, уверенно и твердо, так что визг пилы кажется терпимым, а открытая режущая лента ― не такой пугающей.

Опилки летят вверх, когда мы распиливаем блок пополам, наполняя воздух сладким, жгучим запахом ореха, и попадают на мое платье.

― Я должна была переодеться…

― Не смей, ― рычит Салли мне в ухо. ― Я еще не закончил любоваться тобой в этом платье.

Уверена, он чувствует, как я дрожу перед ним. Уверена, он видит мурашки на моих руках и соски, проступающие сквозь платье.

Мне все равно, что он видит. Мне все равно, что он чувствует мое возбуждение ― я хочу, чтобы он почувствовал. Я прислоняюсь спиной к теплому телу Салли, позволяя его рукам направлять мои.

Он проводит меня через невозможное количество сложных этапов: сверление отверстия в блоке, вклеивание латунного корпуса, отрезание лишней древесины и, наконец, обточка ручки на токарном станке. Даже после этого шлифовка и отделка занимают еще час.

Мы все время разговариваем, Салли рассказывает о механизмах и процессах, описывает некоторые из своих любимых выполненных проектов.

― Думаю, больше всего мне нравится делать миски. На их шлифовку уходит целая вечность, но именно это я и люблю: ощущение дерева, то, как можно передать цвет, структуру, сияние…

Я рассказываю Салли о том, как я люблю готовить блины: вымешиваю тесто до гладкости, кручу его на горячей сковороде, отделяю идеальный тонкий диск и переворачиваю его на тарелку, мягкий и шелковистый.

― Это очень приятно, этот идеальный золотисто-коричневый цвет…

― Как дуб, ― говорит Салли, ухмыляясь.

― Сладко пахнущий, как ваниль…

― Как кедр и вишневое дерево.

― Из-за тебя мне хочется съесть эту ручку. ― Я подношу ее к носу, чтобы вдохнуть запах свежеотшлифованного дерева, чтобы потереть его шелковистую гладкость о верхнюю губу.

Но я никогда не съем ее, не отдам и не потеряю. Эта ручка останется у меня навсегда, потому что я сделала ее своими руками, в объятиях Салли, головы вместе, его губы прижаты к моему уху.

Он помогает мне сделать последний шаг ― установить на место стержень.

― Вот, держи, ― мягко говорит он, протягивая мне ручку.

― Я никому ее не отдам. ― Я смеюсь. ― Не после всей этой работы.

По сравнению с деревообработкой готовка кажется простой ― даже в таком элементарном проекте, как ручка, больше шагов, чем в самом сложном кише.