ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Алекс

6 октября, Лондон

Я так устал, что мог бы просто прилечь прямо здесь и немного вздремнуть. Слова на экране моего айпада плывут перед глазами. Я должен был работать над эссе, но мой мозг объявил забастовку.

Плюс в том, что дома стало немного спокойнее. Теперь, когда вся эта история с Эммой позади, и я твердо покончил со своим недолгим увлечением быть парнем, у которого есть подруга с привилегиями, я чувствую, что могу немного вздохнуть свободно. Имею ввиду, что в теории все это очень хорошо, но просто это был совсем не я. Даже не я, восстанавливающийся после расставания.

— Не могу поверить, что ты получил первое место за это эссе, — говорит Джамиля, бросая сумку на пол сестринского поста. Я подпрыгиваю, потому что мои переутомленные нервы в данный момент находятся в состоянии повышенной готовности, и она фыркает от смеха.

Она выглядит такой же разбитой, каким я чувствую себя. Иногда я думаю, что если бы не другие, кто находится со мной в одной лодке, я бы с трудом поверил, что эта работа не просто какой-то кошмарный сон. Мы все так устали, что могли бы уснуть стоя, а задания сыплются у нас из ушей.

Наблюдаю, как она снимает пальто, шарф и кардиган. Запихивает их комком в свой шкафчик и, протянув руку, хватает чашку с заваренным чаем, которую я держу, затем делает большой глоток.

— Эй, — говорю я, смеясь.

— Я чертовски замерзла. И ты стал первым. Может, если я выпью твой чай, то впитаю немного твоей магии.

— Сомневаюсь в этом, — шучу я.

Мы ждем, когда появится одна из старших медсестер и отведет нас на осмотр в операционную. У меня сводит живот от волнения и нервов. Знакомый ритуал вскипания чайника, пакетика чая в чашке, молока и сахара успокаивает меня. До того, как начал работать в больнице, я пил чай, разбавляя его небольшим количеством молока. Теперь, работая по многу часов, никогда не зная наверняка, когда наступит следующий перерыв, я добавляю сахар, чтобы получить дополнительные калории, которые помогут мне продержаться чуть дольше. Мы все так делаем.

Я завариваю еще одну чашку и передаю ее Джамиле:

— Держи. Сколько ты получила за эссе?

— Шестьдесят восемь.

— Это, по сути, почти первое место.

— Никаких наград за второе место, — она закатывает глаза.

Я наблюдаю, как Джамиля отхлебывает чай, откидывая хиджаб за плечо.

— Ну, что там происходит у тебя дома? — спрашивает она.

— Ничего особенного.

Она бросает на меня многозначительный взгляд:

— С Эммой все улажено?

Джамиля хороший слушатель. Я рассказал ей всю историю одним долгим скучным вечером – мы с ней оказались на одной смене, и это правда изменило ситуацию – иметь кого-то, кто действительно понимает, что я чувствую. И кто не возражает, если я задремлю на середине предложения.

— Не-а. У нее появился кто-то другой. Я смирился со своей новой жизнью постоянного одиночки. В любом случае, все эти встречи тайком посреди ночи были немного похожи на школьную экскурсию в семнадцать лет.

— Звучит довольно захватывающе.

— Чертовски быстро теряет свою новизну. Нет, я сосредоточен на этом, — я машу рукой в направлении палаты, — и на получении достойных оценок.

Джамиля делает еще глоток чая и мгновение смотрит на меня:

      — А как Джесс? — спрашивает она.

— Хорошо.

— Хорошо? — она бросает на меня взгляд.

— Хорошо. Ну, она сейчас в Борнмуте, навещает свою бабушку, у которой были проблемы с давлением,— я беру зеленое бумажное полотенце и вытираю кружку, вешая ее обратно на полку. Я старался не думать о Джесс, в Борнмуте, с идеальным, суперспособным Джеймсом, который оказывает ей моральную поддержку. Когда они не сидят рука об руку у постели бабушки Бет, они, вероятно, совершают романтические прогулки по пляжу.

— И никаких новостей от Элис?

Я искоса смотрю на нее и выгибаю бровь:

— Немного похоже на испанскую инквизицию.

— Извини. Твоя жизнь намного интереснее, чем моя. Моя – это в основном работа, учеба, сон, работа.

Я киваю:

— Ага. У меня, в основном, так, с добавлением щепотки запутанных отношений. Что касается Элис, то нет. Ничего особенного. Забытая история. Не думаю, что можно вернуть все назад, понимаешь?

— Боже, да, — Джамиля звучит выразительно. — Был такой опыт. Это все равно, что пытаться оживить кого-то, кто попал в реанимацию.

— Хороший пример.

— Извини. Клянусь, с тех пор, как начала этот курс, вся моя жизнь сосредоточена на уходе за больными, — Джамила зевает так широко, что последние слова прикрывает рукой.

— Все в порядке?

В тот вечер я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи, когда захожу в гостиную после смены и слышу голос из темноты.

— Роб, — говорю я, как только ориентируюсь. — Боже, я половину времени забываю, что ты вообще здесь.

— Вау, — сардонически произносит Роб. Он снимает ноги с кофейного столика, чтобы я мог направиться к потрепанному бежевому креслу рядом с телевизором. — В чем дело? Выглядишь так, будто у тебя был дерьмовый день.

— Просто, знаешь, жизненные мелочи.

— Могу чем-нибудь помочь? — Роб наклоняется вперед. Убавляет громкость телевизора и наклоняет голову в сторону двери и остального дома. — Проблемы с женщиной?

Все что ли знают о том, что произошло между мной и Эммой?

— Не знаю, — говорю я, беря подушку и обнимая ее. — Я говорил об Элис сегодня на работе, и я вышел из операционной, по иронии судьбы, на открытом сердце, и получил от нее сообщение. Думаю, она в некотором роде на перепутье – она встречалась с кем-то некоторое время, и из этого ничего не вышло.

— Ага, — Роб коротко кивает. — Это сложно. Ты же не хочешь стать запасным вариантом.

— Элис хочет большего, чем у меня есть. Не в плохом смысле – ну, не думаю, что ей нужны были только мои деньги, когда мы познакомились, но она думала, что выходит замуж за мой стиль жизни. Она хочет детей, хороший дом в пригороде и все в таком роде.

— А ты нет?

Непрошеный образ Джесс всплывает в моей голове, когда она смеется над чем-то, пока мы идем по дорожке вдоль канала в Маленькой Венеции. Мне необходимо взять себя в руки.

— Не сказал бы, что мне это не нравится, но я никогда не смогу дать Элис то, чего она хотела, и… она милая девушка и все такое, но…

— Не та самая?

— Именно.

Роб выглядит задумчивым:

      — Ну, ты не хочешь создавать с ней свое гнездышко. Я это пробовал, и вот я здесь, в сорок четыре года, живу в подвале с вами всеми.

— Что у вас случилось? — спрашиваю я.

— Ох, она мне очень нравилась, она была милой девушкой. Мы переехали сюда, когда я получил работу шеф-повара в моем первом ресторане, и когда все начало разваливаться, мы попытались исправить это, поженившись.

— И ничего не вышло?

Он качает головой:

— Не-а. Она уехала обратно в Глазго, а я переписал на нее маленькую квартирку, которая у нас там была. Чувствовал, что многим ей обязан.

— Так вот как ты тут оказался?

— Ага. Ни собственности, ни сбережений, ни гроша за душой. Но я все равно предпочел бы это, чем застрять в браке, где мы оба были несчастны. Тебе серьезно должен нравиться человек, с которым ты будешь, а не «просто хочу снять с него штаны».

— Ты прав.

— Да, — Роб пристально смотрит на меня. — Помни об этом. Это важно.

Внезапно в комнату врывается Бекки.

— Что тут творится? — спрашивает она.

— Просто мужской разговор, — Роб приподнимает брови.

— Ох. Божечки, точно, футбол и все такое дерьмо, — Бекки смеется, глядя на экран, где показывают расписание футбольных матчей на выходные. Это довольно хорошее прикрытие.

— Ага, что-то в этом роде, — говорит Роб.

— Что ж, у меня кое-что припасено, если вы не заняты. Клиент только что доставил огромный ящик вина в знак благодарности, так что, думаю, нам следует отпраздновать тот факт, что мы дожили до конца недели – при условии, что никто из вас сегодня вечером ничем не занят?

— Не-а, — говорю я. — Ну, я планировал лечь пораньше и немного позаниматься. Но вам не потребуется много усилий, чтобы убедить меня поработать над заданием утром.

— Или днем, если у тебя будет похмелье. Но это хорошее вино, — говорит Бекки, доставая бутылку из ящика, — и я сегодня читала статью, в которой говорилось, что от дорогого вина не должно быть похмелья, так что мы можем это протестировать. Роб, ты с нами?

— Ага.

— Не работаешь? — удивленно спрашиваю я.

— Растянул лодыжку, — он указывает на ногу, которая лежала на столе. — Не могу стоять дольше пяти минут, а по выходным на кухне такая суматоха, что я становлюсь обузой, поэтому меня отправили на пару дней домой по болезни.

— Мы можем устроить вечеринку, — сказала Бекки, выглядя очень радостной. — Я только что закончила помощь в деле, которое, похоже, будет передано в Высший суд, и мы выиграем его.

Она выглядит торжествующей и возбужденной, на ее лице такое же выражение, какое я видел у хирурга ранее, когда они успешно завершили операцию по шунтированию. Это было странно – вместо того, чтобы вызвать у меня зависть, это лишь подчеркнуло тот факт, что я ни капельки не скучаю по юриспруденции. Заметьте, я и хирургом быть не хочу.

— Эй, — зовет Бекки, поднимаясь по лестнице. — Вы вообще тут? — она открыла вино и сует бокалы всем в руки. — Кто-нибудь сегодня что-нибудь слышал от Джесс?

— Думаю, она вернется через несколько дней, — я потягиваю красное вино. На вкус оно дорогое, и это тот сорт, который пьется слишком легко, особенно после такой недели, которая у меня была. Я откидываюсь на спинку стула и кладу ноги на кофейный столик.

— Жаль, что ее здесь нет, — сказала Бекки, когда Эмма спускалась по лестнице. Я увидел ее через открытую дверь гостиной. Она одета для ленивого домашнего вечера в обрезанные джинсы и пушистый серый кардиган поверх крошечной белой майки. Она на мгновение замолкает.

— Эти перила серьезно ужасные, — говорит она.

— Вообще все вокруг рушится, — говорит Бекки. — Кто-нибудь разбирается в ремонте?

— Завтра посмотрю, — говорит Роб.

— Твоей ногой? — Бекки смеется.

— Моими глазами.

— Имею в виду, стоит ли тебе заниматься ремонтом дома в твоем-то положение?