— Ты ведь не причинишь ей вреда, правда?

Мои слова повисают в комнате. Воздух напряжен настолько, что может разорваться на две части.

На его губах появляется тонкая, жестокая улыбка.

— Тогда сыграй для меня. — Говорит он. Даже не повышая голоса, он говорит властно. — И, может быть, я пощажу тебя.

— Кто ты такой, черт возьми, чтобы указывать мне, что делать? — Рычу я.

— Ты не можешь, не так ли?

Я смотрю на него.

Он дотрагивается пальцем до моего уха, а затем проводит им по губам.

— Если ты будешь тратить мое время, Кейди, наказание будет более суровым.

Я дрожу, но не знаю, от чего: от гнева, отчаяния или желания. Знаю только, что не могу позволить ему победить.

Отбив его руку, я со злостью бросаюсь к пианино, подтаскиваю под него скамейку и сажусь. Мои пальцы нащупывают клавиши. Я начинаю опускать руки, но они останавливаются прямо над черно-белой кроватью, как будто над пианино есть защитное стекло.

Мой разум кричит, чтобы я играла.

Но мое тело блокируется.

Здесь нет толпы, Каденс. Ты можешь это сделать.

Мои руки отказываются двигаться.

Горло сжимается.

Невидимые пальцы паники скользят по моим плечам и впиваются когтями в спину. Глаза закрываются, дыхание становится поверхностным, когда воспоминания, которые я держу взаперти, подкрадываются ко мне.

Играй, детка, звучит в моей голове мамин голос. Играй для хороших людей.

Сердце колотится в ушах.

Я вижу их.

Чувствую запах.

Вонь немытых тел. Извивающиеся конечности. Иглы, вонзающиеся в бледные вены.

Я открываю рот, не в силах вздохнуть.

Там все. Как будто открываешь банку с сочащимися, корчащимися червями.

Темное логово. Безнадежные лица.

Их оцепеневшие глаза.

Их тела больше не принадлежат им.

Некоторые из них голые. Некоторые из них — дети.

Мои глаза закатываются обратно в голову.

Черные точки застилают мне зрение.

Прежде чем я успеваю положить палец на пианино, гравитация тянет меня вниз, к земле.