Хотя ни одна схема геоинженерии еще не была опробована в масштабах планеты и были проведены лишь самые рудиментарные испытания, геоинженерия уже вызвала чрезвычайно сильную оппозицию на многочисленных основаниях. Критики настаивают на том, что манипулирование геофизическими системами планеты подобным образом с большой вероятностью приведет к непредвиденным последствиям, и без проведения таких схем в масштабах планеты их невозможно проверить в реальности. Другие отмечают, что геоинженерные схемы, в той мере, в какой они эффективны, равносильны созданию "планетарного термостата". Кто, действуя от имени чьих интересов, будет принимать решения о подходящем для его установки уровне? Несмотря на эти и другие существенные сомнения, проблемы и критические замечания, повторные исследования медленно, но верно начинаются, и геоинженерия получает поддержку тех, кто видит в ней потенциальную замену дорогостоящему сокращению использования ископаемого топлива. Многие сторонники настаивают на том, что геоинженерия должна использоваться только в качестве последней надежды, "плана Б" для экстренного применения, если усилия по сокращению выбросов не увенчаются успехом или начнут срабатывать мощные механизмы положительной обратной связи.
Главным ожиданием прометеев и, в меньшей степени, технооптимистов является то, что выход человека за пределы Земли в "космическое пространство" становится все более осуществимым и будет чрезвычайно преобразующим во многих положительных отношениях. Такое ожидание стало центральной темой научной фантастики с конца XIX века и пронизывает мировую поп-культуру. "Космический экспансионизм" был мощно сформулирован и пропагандировался некоторыми из ведущих научно-технических интеллектуалов, такими как немецко-американский инженер-ракетчик Вернер фон Браун, американский планетолог и научный педагог Карл Саган, британский астрофизик Стивен Хокинг и совсем недавно миллиардеры Элон Маск и Джефф Безос. Подобно гидроэлектростанциям и атомной энергетике, космические программы являются знаковыми шагами на пути современного прогресса. Воображение космического будущего стало чрезвычайно проработанным и детализированным с середины ХХ века, когда в нацистской Германии, Советской России и Америке времен холодной войны были сделаны первые шаги по превращению человечества в космический флот. Полная цель этой фантазии состоит в том, чтобы заполнить орбитальное пространство нашей планеты массивной инфраструктурой и построить человеческие поселения все большего размера на практически безграничном количестве миров в этой Солнечной системе, а затем и далеко за ее пределами. Технологическое воображение космического экспансионизма концептуально интересно, потому что оно строит свою аргументацию, указывая на множество проблем, затеняющих человеческое настоящее и будущее на Земле. Сторонники космоса указывают, что "все наши яйца в одной корзине", уязвимой и хрупкой Земле, что ставит под угрозу долгосрочное выживание человечества. Таким образом, борьба за большой космос является зеркальным отражением проблем Земли. Если ракеты дальнего радиуса действия с ядерными боеголовками представляют угрозу, то на орбите следует построить ракеты-перехватчики. Если Земля нуждается в большом количестве чистой энергии, то следует построить гигантские солнечные коллекторы, "спутники солнечной энергии". Если на Земле заканчиваются доступные минеральные ресурсы, то следует добывать их на астероидах, многие из которых, как считается, содержат большое количество металла. Если на Земле становится слишком жарко, то вокруг планеты следует построить гигантские солнечные тени. Если промышленные процессы наносят ущерб экологии Земли, то загрязняющую промышленность следует перенести в обширные и безжизненные пустоты космического пространства. Если на Земле не хватает среды обитания для растущего населения, то следует построить гигантские космические колонии из лунного и астероидного материала.
Что поражает в этих сверкающих технологических фантазиях, так это огромная пропасть между концептуализацией и реализацией. Стакан для космической деятельности очень велик, но он почти полностью пуст. Сторонники считают, возможно, правильно, что технологический прогресс вскоре начнет сокращать эту пропасть, что приведет к каскаду космической деятельности все большего масштаба и важности. Если эти ожидания оправдаются, то, вероятно, последует серия больших дебатов об этих шагах и их фактической желательности, в которых самые заветные проекты прометеев будут противопоставлены продолжениям более осторожных технополитических подходов.
Наконец, принимая во внимание опасности сверхнасилия и экокатастрофы, а также линии спора о технополитике, что же оставляет СТМ? Остаются ли разные стороны в этом зияющем расколе по основным вопросам в рамках СТМ? Или теперь возникла фундаментальная альтернатива СТМ? Многие представители технополитического спектра, которые настроены резко против фактической траектории развития СТМ, ставят под сомнение его фундаментальные предположения, его основное "руководство по эксплуатации". Учитывая масштаб этих различий и чрезвычайно широкий спектр альтернативных механизмов, во всех масштабах и во всех областях, которые возникли на периферии НТМ, уместно признать, что эти альтернативные мировоззрения и способы действий представляют собой глобальный нарративный феномен цивилизационного уровня, зарождающуюся "цивилизацию Гринпис". Закончится ли поездка человечества на тигре технологических инноваций плачевно в результате различных мегакатастроф, или же человечество вознесется к звездам, еще предстоит выяснить. Но что несомненно, так это то, что человечество и судьба Земли - сейчас и, возможно, в неопределенном человеческом будущем - зависят от правильного выбора в развертывании и регулировании возможностей, предоставляемых НТМ, к лучшему или худшему.
Заключение. Множество миров и грядущая дилемма нарратива
В конце февраля 2022 года, после начала неспровоцированного нападения России на Украину, президент Владимир Зеленский сменил костюм и галстук на ставшую культовой футболку цвета хаки и в одночасье стал самым влиятельным выразителем нарратива либерального мирового порядка. Он стал вездесущим на цифровой международной сцене, выступая перед Европейским парламентом и Конгрессом США, японским парламентом и израильским Кнессетом, используя различные репертуары для передачи одного и того же послания: на карту было поставлено как выживание свободного и открытого общества против агрессии авторитарного государства-изгоя, так и сохранение международного верховенства права и других основных либеральных международных принципов. Потребовался необычный поворот событий - не столько российское вторжение, которого ожидали, по крайней мере, Соединенные Штаты, сколько ожесточенное украинское сопротивление, которого не ожидали, - чтобы превратить маловероятного стендап-комика, ставшего президентом страны с ограниченным влиянием, в яркого поборника глобального нарратива, который еще вчера был отличительной чертой западных держав. Для сравнения, в обществах Европы и Северной Америки либеральный международный нарратив выглядел несколько хрупким. Как такое может быть? Угроза уничтожения объясняет ясность и силу нарратива Зеленского, который сам по себе отражает дух украинского сопротивления. Но на Западе, несмотря на мощное сплочение общественного мнения в поддержку Украины, долгосрочная жизнеспособность либерального нарратива и его влияние на международные организации представляются неопределенными. В западных обществах по-прежнему сильны популизм, ориентированный вовнутрь, и заметная склонность, если не сказать увлеченность, к авторитаризму. Эта тенденция предшествовала вторжению России в Украину и, скорее всего, останется в прошлом. Президентские выборы во Франции, которые состоялись в апреле 2022 года, в то время как российская армия совершала военные преступления в Мариуполе, в конечном итоге завершились переизбранием откровенного сторонника либерального интернационализма Эммануэля Макрона, но также и его ростом, не упадок экстремистских партий, которые последовательно демонстрировали симпатии к таким лидерам, как Владимир Путин. Постановка в Украине путинского мировоззрения также не помешала переизбранию промосковских лидеров в Венгрии и Сербии. Между тем, по другую сторону Атлантики политические силы, которые после избрания Дональда Трампа способствовали эрозии глобального либерального нарратива, очевидно, все еще живы и здоровы. История украинского сопротивления, несомненно, придала новую энергию более масштабной истории либерального международного порядка. Но будет ли этот импульс иметь долгосрочное воздействие? Этот вопрос затрагивает по меньшей мере три различные проблемы.
Прежде всего, он поднимает вопрос о власти нарратива как такового. Как возникают и становятся доминирующими нарративы глобального? Немногие нарративы приобрели такое планетарное влияние, какое приобрел либеральный интернационализм после окончания холодной войны. Его восхождение сопровождалось не только окончанием биполярного конфликта, но и новыми "горячими" конфликтами. Вскоре после падения Берлинской стены началась война в бывшей Югославии, и Совет Безопасности ООН (СБ ООН) единогласно проголосовал за интервенцию. В отличие от украинской ситуации 2022 года, призыв к действиям на Балканах в 1991 году действительно иллюстрировал либеральный интернационализм в действии. Ранее в том же году, менее чем за год до распада Советского Союза, интервенция в Персидском заливе под руководством ООН, хотя и не была поддержана единогласным голосованием СБ ООН, все же объединила бывших противников холодной войны, вдохновив президента Джорджа Буша-старшего на провозглашение наступления "нового мирового порядка". Независимо от того, был ли этот новый порядок однополярным, ориентированным на США, или нет, он ознаменовал триумф нарратива, который не был исключительной собственностью США, а разделялся миллионами граждан, которые в 1980-х годах выступали за приход либеральной демократии в Латинской Америке, Восточной Азии и Восточной Европе. Другими словами, если подъем и доминирование нарратива либерального интернационализма отражали изменение баланса сил, то это также указывало на привлекательность самого нарратива. Поэтому спустя два десятилетия можно утверждать, что сомнения или открытое отвращение западных обществ к либеральному нарративу не обязательно приведут к исчезновению его глобального влияния. Глобальные нарративы не привязаны к конкретному пространству, и именно эта спа-тиальная пластичность придает им долговременное влияние. Например, как отмечает Майкл Кокс в главе 2 данного тома, вдохновленный советской властью глобальный нарратив антикапитализма пережил распад СССР: его сила все еще проявляется, с обновленными тропами, в нарративах двадцать первого века - де-роста, де-глобализации и экологической справедливости. Точно так же, даже если после 1989 года мировой порядок под руководством США резко ослабнет, либеральный интернационализм не исчезнет. Нарратив, который он поддерживал, скорее всего, выживет. В определенной степени происходит отделение нарративной власти от геополитической.