Пафосная вступительная речь президента конференции Сароджини Найду развивала тему о том, что свободная Азия спасет мир от самой себя. "Азия [всегда] выступала за... общий идеал мира. Не мир отрицания, не мир капитуляции, не мир труса, не мир умирающего, не мир мертвого, а мир, воинственный, динамичный, творческий, возвышающий человеческий дух". И: "Что будет делать Азия со своим возрождением? ... через сострадание, любовь и прощение мир будет искуплен". Слишком хорошо осознавая неизбежность деколонизации Азии, оратор за оратором приводил доводы в пользу того, что независимая Азия должна будет вернуться к своим истинным цивилизационным истокам, чтобы не впасть в грехи западного материализма и агрессии и не повторить их. Азия была представлена как источник величайших мировых религий, геокультурный регион, который всегда относился к остальному миру как к равному, без дискриминации по расовому или религиозному признаку, в отличие от имперского Запада.

Этот взгляд на азиатскую цивилизацию, разделяемый космополитами, такими как Неру и Тагор, был сформирован прежде всего образом лестницы. Если в колониальном дискурсе Индия была отнесена к низшим ступеням мировой цивилизации как разлагающееся и вырождающееся тело, то их критика стремилась пересмотреть эту иерархию и поднять Индию на высшие ступени лестницы. Для них индийская цивилизация отличалась от западной и превосходила ее благодаря глубокой нравственности, проистекающей из мирной и духовной сущности индийской цивилизации.

Этот взгляд будет дополнен видением Индии, которое опирается на совместное наследие британских и французских востоковедов и приобретает форму отдельной идентичности и мощного пространственного воображения. Индия была родиной индуистской цивилизации и расы, священное пространство которой неоднократно подвергалось вторжениям с севера и запада. Одних захватчиков она ассимилировала, но другие, в частности мусульмане, не могли быть включены в тело нации иначе как в качестве цивилизационного и политического меньшинства. Если смотреть со стороны, то отношения Индии с миром характеризовались экспансией и влиянием не силовыми методами. Хотя Южная Индия глубоко сформировала культуру таких далеких регионов, как Индонезия, она сделала это через силу притяжения, а не через военную мощь, как это делал европейский империализм. Глобальное влияние через проекцию духовной и культурной силы было знаком отличия Индии. И космополиты, и индусские националисты считали, что национальный суверенитет неотделим от восстановления места Индии во внутреннем круге мировых держав; однако они расходились во мнениях относительно средств достижения этой цели. И те, и другие согласны с тем, что суверенитет будет полным только тогда, когда универсальность индийской цивилизации будет признана во всем мире.

Азиатское цивилизационное различие и мировой порядок

В 1949 году Неру обратился к Учредительному собранию со словами: "В чем состоит независимость? Она состоит в основном и главном - во внешних отношениях. Это и есть критерий независимости. Все остальное - это внутренняя автономия. Как только внешние отношения выходят из-под вашей власти, переходят в руки кого-то другого, в такой степени и в такой мере вы не являетесь независимыми". Такое заявление не удивительно. От первого лидера новой суверенной постколониальной страны, находившейся в "чужом подчинении" в течение последнего столетия, вряд ли можно ожидать иного мнения.

Однако, переходя от риторики к практике, учитывая категорическое утверждение Неру о необходимости независимости во внешней политике, тем более примечательно, что раннее участие Индии в Организации Объединенных Наций характеризовалось готовностью ослабить с таким трудом завоеванный суверенитет в интересах продвижения мира между государствами. Это кажущееся противоречие может быть понято только как выражение силы азиатского космополитического нарратива.

Степень и значение поддержки Неру "единого мира", в выражении, популяризированном Уэнделлом Уилки, долгое время оспаривались. Впервые упомянутая в резолюции "Уйти из Индии" в 1942 году, в разгар Второй мировой войны, партия Конгресс прямо ссылалась на всемирную федерацию как на единственное средство, с помощью которого "будущий мир, безопасность и упорядоченный прогресс во всем мире" станут возможными. В течение следующего десятилетия Неру будет неоднократно ссылаться на "единый мир" и его синонимы, "всемирное правительство" и "всемирную федерацию государств". "Я не сомневаюсь, что мировое правительство должно и будет создано, ибо нет другого средства от мировой болезни. Механизм для этого несложно разработать. Он может быть продолжением федерального принципа, развитием идеи, лежащей в основе Организации Объединенных Наций, предоставляя каждой национальной единице свободу вершить свою судьбу в соответствии со своим гением, но всегда подчиняясь основному соглашению Всемирного правительства". Прия Чако предлагает подходящее прочтение формулы "единого мира" Неру, рассматривая ее в связи с цивилизационными дискурсами и уроками, извлеченными из предыдущих неудач межгосударственных организаций. Послевоенный мир, по мнению Неру, формировался под влиянием "психологии страха", которую лучше всего отражает фраза из преамбулы ЮНЕСКО, которую он часто повторял: "Войны начинаются в умах людей". Страх усугублялся глобальной взаимозависимостью, делающей страх универсальным состоянием. Опираясь на Ганди, он подчеркивал, что для того, чтобы преодолеть страх, крайне важно обратить внимание на средства, с помощью которых он порождается. По его мнению, страх порождается гонкой вооружений, союзами между государствами, военными базами на чужой территории, колониальным правлением одного народа другим, а также другими привычными чертами современных международных отношений. Следовательно, эти инструменты страха должны быть удалены, прежде чем можно будет ожидать позитивных изменений. Индия решительно выступит против различных причин страха: гонки вооружений сверхдержав, военных союзов, иностранных военных баз и колониализма. Основой грядущего мирового правительства стала Организация Объединенных Наций. Для достижения этой цели Индия не только будет поддерживать вступление как можно большего числа стран в ООН, что сделает ее поистине всемирной организацией, но и передаст свои двусторонние споры на рассмотрение этого форума, чтобы они решались силой мирового мнения.

Неру никогда не был прощен индийским политическим мнением за то, что передал кашмирский конфликт в ООН, навсегда интернационализировав "внутренний" спор. Тем не менее, этот поступок остается лучшим доказательством того, как он надеялся, что ООН превратится в мировое правительство. Передавая этот спор на рассмотрение всемирного органа, Неру руководствовался желанием доказать на собственном примере свою убежденность в необходимости мирового правительства, а также уверенностью в том, что доводы индийцев сильнее, чем у их оппонентов. В последнем случае он ошибся, не в последнюю очередь потому, что недооценил силу британского внешнеполитического ведомства, работавшего против индийской позиции, и даже удивил США.61 Даже эта значительная неудача не заставила Индию потерять веру в ООН. В последующие годы Индия будет активно работать над примирением враждующих сторон в первые годы холодной войны, особенно в Азии, в частности, через председательство в Комиссии по перемирию в Корее и участие в многочисленных мирных переговорах в Индокитае. Желание использовать ООН в качестве конструктивной базы для устранения инструментов глобального страха включало бы поддержку создания институтов для продвижения всеобщего разоружения и снижения угрозы ядерной войны путем запрета на ядерные испытания. Имея преимущество ретроспективы, Индия участвует в решении международных вопросов, в которых она не имеет непосредственного или прямого интереса, помимо того, что она рассматривает как стремление к межнациональному миру.

В своем классическом исследовании Хеймсатх и Мансингх излагают суть этого подхода к ООН и холодной войне в следующих выражениях: Индия очень верила в "встречи лицом к лицу между главными политиками... [которые] могли пробудить ту существенную рациональность, даже человечность, которую политические отношения, проводимые на расстоянии, всегда удавалось затушевать". В результате Индия чаще всего поддерживала резолюции ООН, которые вели "к переговорам между противоборствующими сторонами... а не к конкретным решениям, предлагаемым одной из сторон". Прия Чако теоретизировала этот подход как "политику дружбы", прямое наследие космополитического взгляда на азиатские цивилизационные различия. Она утверждает, что Неру опирался на буддийские и джайнские заповеди, чтобы подчеркнуть важность прямого диалога в преодолении неизбежных различий индивидуальных точек зрения. Из ее изложения становится ясно, что дружеские отношения могут быть актуальны, даже если страна не вовлечена в спор напрямую. В таких случаях путь к миру зависит от того, чтобы не принимать сторону той или иной воюющей стороны, допуская возможность того, что "дружеское" вмешательство может позволить спорящим сторонам найти выход из взаимных разногласий. В целом, политика дружбы - "добровольная эмоциональная привязанность, которая вырастает из признания взаимозависимости и превращается в приверженность общему проекту" - позволяет зародиться "общим ценностям", что в конечном итоге ведет к "возможности морального преобразования мировой политики". Самым значительным усилием в стремлении воплотить эти идеалы на практике стало соглашение о пяти принципах взаимного сосуществования, или Панчшиле, которое Индия и Китай подписали в 1954 году.