Глава 5. Бедные стали жить намного лучше
Два столетия подъема в наибольшей степени коснулись не аристократов, не помещиков, не священников старого правящего класса, которые и без того были достаточно возвышены, а простолюдинов, ваших и моих предков. Экономист Йозеф Алоис Шумпетер (1883-1950) в 1940-х годах заметил, что "королева Елизавета владела шелковыми чулками".
Достижение капиталистов обычно состоит не в том, чтобы обеспечить королеву большим количеством шелковых чулок, а в том, чтобы сделать их доступными для фабричных девушек в обмен на постоянно уменьшающиеся усилия. . . . Капиталистический процесс, не случайно, а в силу своего механизма, постепенно повышает уровень жизни масс.
К этому времени мысль Шумпетера становится еще более очевидной. Механизм", который он имел в виду, - это приход новых предпринимателей, снижающих цену трудочаса, снижающих, снижающих, снижающих, снижающих, к досаде первых хозяев, которые предпочли бы иметь патентную монополию, чего настойчиво добивался Томас Эдисон.
W. Майкл Кокс и Ричард Алм в 1999 г. документально подтвердили эту тенденцию, а недавно Дональд Будро повторил их аргументы, используя различные каталоги компании Sears, Roebuck (компания, которая сама была обойдена приходом предпринимателей из Target, Walmart, Best Buy, Home Depot, Nordstrom's Rack и других более успешных компаний, но в 1956 г. все еще доминировала): "Самый недорогой холодильник Sears в 1956 году, - отмечает Будро, - имел объем 9,6 кубических футов и продавался за 219,95 долларов (в долларах 1956 года)".
Поскольку типичный рабочий на производстве в те времена зарабатывал 1,89 долл. в час (в долларах 1956 г.), то для покупки этого холодильника средний американец середины 1950-х гг. должен был трудиться 116 часов. Сегодня Home Depot продает аналогичный холодильник за 298 долларов (в долларах 2013 года). Зарабатывая 20,14 долл. в час, средний американский рабочий сегодня работает 15 часов, чтобы купить этот прибор.
Это 116 часов против всего лишь 15, т.е. реальная стоимость жизни в зависимости от работы снизилась на 87%. Распространенное мнение о том, что в 1950-е годы жизнь простых американцев была лучше, чем сейчас, не мешало бы проверить на достоверность.
Да, богатые становились богаче с 1800 г. по настоящее время - сейчас они тоже тратят меньше средств на покупку гораздо более качественного цветного телевизора, чем в 1975 г., и добираются на своем автомобиле с шофером гораздо лучше, чем в 1800 г. Но и бедные стали богаче, намного богаче, сначала в конце XIX века в таких странах-первопроходцах, как Великобритания и Франция, а затем и во всем мире. Даже в 1776 году Адам Смит мог утверждать, что благодаря продуманному разделению труда и сопутствующей ему торговле "самый захудалый человек в цивилизованной стране" имеет преимущество благодаря "легкому и простому способу, которым он обычно устраивается":
По сравнению с экстравагантной роскошью великих людей его жилье, несомненно, кажется очень простым и легким; и все же, возможно, верно, что жилье европейского принца не всегда настолько превосходит жилье трудолюбивого и экономного крестьянина, как жилье последнего превосходит жилье многих африканских королей, абсолютных хозяев жизни и вольностей десяти тысяч голых дикарей.
Смит почти ничего не знал об африканских королях, и можно сомневаться в буквальной истинности этого сравнения в 1776 г. (оно стало распространенной фигурой аргументации после эпохи географических открытий, например, у Джона Локка). Но Великое обогащение сделало его истинным.
Последующее обогащение самого среднего человека в Шотландии составило, как я уже неоднократно отмечал, 9 900 процентов. Это можно объяснить только значительно более высокой производительностью труда на одного работника, то есть поразительным ускорением с 1800 года улучшений, проверенных торговлей.⁴ Точная цифра 9 900 процентов глупа: мы не знаем ее даже с точностью до двух значащих цифр. Однако ее неглупый смысл и причина, по которой я буду продолжать ее использовать, заключается в том, что мы действительно получили огромную выгоду от очень большого процентного роста производительности по сравнению с базой 1800 года.
Тысяча процентов, 5 000 процентов, 10 000 процентов - выбирайте сами. Это в любом случае порядки величины подъема, который нельзя объяснить небольшими подъемами за счет повышения статической эффективности или небольшими подъемами за счет снижения эксплуатации работников. Великое обогащение произошло не из-за требований профсоюзов, не из-за государственного регулирования, не из-за рутинной эксплуатации или рутинных инвестиций. Такие рутины, о которых так много говорят левые и правые ("Повысить минимальную зарплату!", "Защитить инвестиционный класс!"), не могут дать 9 900 процентов, ни по отдельности, ни в совокупности. Если бы они могли, то Великое обогащение произошло бы раньше и в другом месте, поскольку бережливость, эксплуатация и инвестиции, а также периодические вспышки демократических требований повышения заработной платы - обычное дело в истории человечества.
Иными словами, подъем с 1800 г. носил ярко выраженный позитивный характер - "бесплатный обед", то есть событие, которое теоретик менеджмента Мэри Паркер Фоллетт в 1925 г. назвала "выигрышем". В другом месте она сказала, что лучшая демократия - это не правление большинства, а поиск согласия. Самый простой способ найти согласие - это найти беспроигрышную сделку, которую экономисты называют "улучшением по Парето". Эти сделки стали возможны благодаря радикально новым идеям, таким как усовершенствование пара и стали, удобрений и антибиотиков, голосования и образования - усовершенствования, голосования и образования, которые не поощрялись в старом мире, долгое время находившемся в тисках беспокойной и высокомерной элиты, способной навязывать свои самозащиты. Экономические и политические улучшения, а также интеллектуальные дети, внуки и правнуки этих улучшений были придуманы, произведены, профинансированы, испытаны и проданы средним классом.
Это произошло, повторяю, не благодаря элитной науке. Как сказал недавно О Града, "самые выдающиеся изобретатели-предприниматели промышленной революции были довольно скромного, ремесленного происхождения". Элитная наука сделала нас богаче лишь довольно поздно в экономической истории, задолго после 1850 года. И в любом случае конечные успехи полезной науки как таковой были обусловлены шотландским равенством и вызванным им Великим обогащением, которое дало шанс на славу и богатство британским инженерам-конструкторам и немецким химикам-органикам из скромных семей. Без свободы и достоинства простых людей озабоченная элита подавила бы коммерческие усовершенствования, такие как гончарное дело Веджвуда (Веджвуд презирал патенты и имел только один) или кинокамера Эдисона (его патент на кино, среди всех 1093 приобретенных им, был частично аннулирован только в 1902 г., а окончательно - в 1917 г.), которые в итоге стали доступны фабричным девушкам в обмен на неуклонно снижающиеся усилия.
Великое обогащение после 1800 г. произошло благодаря человеческому творчеству, высвобожденному свободой и достоинством простых людей, благодаря проверенному торговлей улучшению, основанному на новом равенстве в глазах других людей, и распространению монополии в условиях конкуренции. Со стороны предложения высвобождались творческие способности обычных людей, которые теперь могли стать необычными. Со стороны спроса - потакание вкусам обычных людей: дешевые часы, форды модели Т и рубашки без печати. Философ Карл Поппер назвал ориентированную на торговлю новинку современного мира "открытым обществом", а политико-экономические теоретики Дуглас Норт, Джон Уоллис и Барри Вайнгаст - "обществом открытого доступа". Либералы ОРДО в довоенной и послевоенной Германии называли его "конкурентным порядком" или "социальной рыночной экономикой" (которая, однако, по их мнению, требовала сильного правительства, чтобы не допустить ее превращения в монополию, что и произошло в Германии).⁹ Как бы ее ни называли, такое общество, наполненное свободными разговорами, к которым легко присоединиться, способствовало творчеству, нарушавшему правила игры - правила, разработанные, что неудивительно, элитой в пользу старых богачей. Открытая экономика породила множество новых богачей, таких как Джеймс Уатт и Роберт Фултон. Оба в конечном итоге не смогли защитить свои монополии. Фернан Бродель утверждал обратное, что капитализм по своей сути и навсегда монополистичен. Но с новыми людьми конкурировали еще более новые богачи, что в третьем акте принесло пользу всем нам, а-ля Шумпетер и Нордхаус. Патентная или авторская монополия, безусловно, должна быть нарушена, чтобы бедные получили выгоду. Но за исключением чрезмерно законодательно закрепленных определений так называемой интеллектуальной собственности, по большей части так оно и было.
Механизм, который поднял бедных, не является струйкой расходов от богатых людей. Подобный аргумент можно услышать от правых - даже, увы, от Адама Смита в редкий неудачный день, в одном из всего лишь двух случаев использования в его опубликованных работах фразы "невидимая рука".¹¹ Кейнсианскую форму "просачивания" можно услышать и от левых, например, от благонамеренного Роберта Райха в журнале Nation: "Если потребители не обладают достаточной покупательной способностью, у предприятий нет стимула расширяться или нанимать дополнительных работников [обратите внимание на желаемое Райхом: рабочие места]. Поскольку богатые тратят меньшую часть своих доходов, чем средний класс и бедные, то вполне логично, что по мере того, как все большая и большая доля общего дохода страны переходит к верхушке, потребительский спрос снижается".