Глава 61. И поэтому буржуазная риторика лучше для бедных
Буржуазная переоценка была событием этическим. Северо-Западная Европа стала уважать результаты торговли в обоих смыслах слова "честь". Это обеспечивало достоинство создателей и давало возможность результатам происходить, как при "соблюдении" контракта. Но laissez faire был этичен и в другом смысле.¹ Это было решение рассматривать торговлю как этически привилегированное явление, что означало даже в экономической жизни прекратить привилегировать иерархию ("Отойди, плут") и начать привилегировать обмен ("Цена есть цена"). Когда товаров мало, их нужно как-то распределять, и иерархия - это, как правило, неприятный способ сделать это. Преданность своему господину, характерная для феодальных, клановых или клиентских обществ, должна была быть отменена. Любовь или преданность, говоря риторическим языком, теперь не должны были иметь к этому никакого отношения.
Такие основополагающие человеческие качества, как любовь и верность, сохранялись и в буржуазную эпоху, менее рефлексивная риторика которой утверждала, что они отходят на второй план "ради дела". Во времена Шекспира, скажем, или во Флоренции эпохи Кватроченто "друзья" обычно рассматривались как союзники в борьбе за сохранение статуса в иерархии. Современное буржуазное общество в большей, а не в меньшей степени привержено светской и бескорыстной версии добродетели любви.² Но в любом случае речь идет о риторике, о социологически оправданном образе жизни, а не о порой непоследовательном поведении, как, например, у Бена Франклина. Обреченный герой Стрингера Белла в сериале "Прослушка" всегда говорит в своей буржуазной манере: "Бизнес есть бизнес". Как отмечали Маркс и Энгельс в "Манифесте", "буржуазия... . безжалостно разорвала пестрые феодальные узы, связывавшие человека с его "естественным начальством"". Такая якобы риторика отчужденной, нераспутанной торговли была тем, что французские и английские консерваторы, такие как Бальзак, Карлайл, Дизраэли, Флобер, Диккенс и Рёскин, ненавидели в буржуазии и всех ее произведениях, хотя на самом деле буржуазия вела себя иначе. По выражению их противника Маколея, консерваторы, такие как Карлейль, вместо этого говорили "о царствовании королевы Елизаветы как о времени, когда Англия была действительно веселой Англией, когда все классы были связаны братским сочувствием"³.
Иерархия, хотя в теории она была все менее оправдана, на деле не исчезла, даже на позднем этапе игры. Мужчины, старейшины, профсоюзные сантехники, миллионеры, чиновники, белые, американцы, люди среднего возраста, граждане, начальники, привилегированные мещане города и по сей день властвуют над женщинами, несовершеннолетними, несоюзными работниками, нищими, подданными, черными, иностранцами, молодежью, нелегалами, рабочими и деревенщинами. Иерархия - это действительно мерзкая штука, приводящая, например, к защите рабочих мест людей среднего класса и среднего возраста, а значит, к массовой безработице среди молодежи в Испании и Южной Африке. Представители Чикагской школы экономики в 1970-х годах вместе с историками "новых левых" того времени отмечали и презирали "старое доброе золотое правило": Кто владеет золотом, тот владеет им.
Но после буржуазной ревальвации такая иерархия все реже перевешивала результаты торговли, и особенно иерархия не перевешивала в таком важном вопросе, как улучшение. Значение имела риторика. Новая риторика оправдывала разрешение на прогресс, проверенный торговлей. Марксисты называют принятие такого улучшения "ложным сознанием", мошенничеством. Идеологии действительно являются аферами, как хорошими, так и плохими. В психиатрии ложное сознание называется "отсутствием инсайта". Если вы, как пациент, не согласны с идеологией психиатра, то, как говорят, у вас такой недостаток.⁴ Но если массы в демократическом обществе не принимают улучшения, то они могут быть под руководством популистов, большевиков или фашистов восстать и убить гуся. Это еще одна афера с худшими последствиями. Убийство золотого гуся никогда не приносило бедным пользы.
Например, левый социолог Чарльз Лемерт утверждал, что ложное сознание среди рабочих - это пример того, что великий левый социолог К. Райт Миллс называл недостатком "социологического воображения". Лемерт спрашивает: "Почему так происходит, что угнетенные люди, которые явно обладают способностью понять свое положение, так часто не могут этого сделать?"⁵ Он имеет в виду, что если вы как бедный человек не понимаете общество - не понимаете, например, марксовой аксиомы, что труд по своей сути является эксплуататорским, - то вы будете соглашаться на несправедливые сделки. Вы будете ошибочно полагать, что вам платят так плохо, потому что это все, чего вы заслуживаете по этическим соображениям, или, как стали говорить экономисты в конце XIX века, потому что ваша низкая зарплата соответствует вашему реальному, низкому предельному продукту. Вы не поймете слащаво-ошибочного утверждения левых, что вам платят $8,50 в час, а не $15,00 в час, потому что торговля трудом по своей сути эксплуататорская, и боссы крадут разницу в виде прибавочной стоимости, которую вы можете изъять у системы обратно, если только организуетесь.
Таким образом, рабочие, не обладая достаточной проницательностью, поддаются на уговоры "буржуазной сделки". Босс говорит: "Позвольте мне, рабочие, заняться улучшением, проверкой рентабельности, что может привести к закрытию того или иного завода и, к сожалению, к безработице для некоторых из вас. Я вам глубоко сочувствую. В обмен на это, в долгосрочной перспективе, я сделаю вас всех богатыми. (В рукаве, про себя, в соответствии с марксистской теорией: Ха, ха, лохи!) Рабочие, говорят левые, ошибочно принимают ложное утверждение о созидательном разрушении. Проснитесь, рабочие! Встаньте, узники голода!
Но предположим, что "буржуазная сделка" состоятельна. Тогда фальшь в сознании объясняется не тем, что у введенных в заблуждение пролетариев не хватает социологического воображения, а тем, что у самих левых социологов не хватает экономического воображения. Политика меняется на противоположную. Рабочие всего мира, объединяйтесь: требуйте проверенного торговлей прогресса в условиях режима частной собственности и получения прибыли. А еще лучше - стать буржуа, как считают значительные группы трудящихся в богатых странах, приближающиеся к 100% в США, если судить по самоидентификации в качестве "среднего класса". В таком случае было бы по меньшей мере странно называть "ложным" сознание, которое повысило доходы бедных рабочих в реальном выражении в 30 или 100 раз, как это было с 1800 года по настоящее время. Вот почему с научной точки зрения крайне важно осознать масштабы Великого обогащения и почему я постоянно повторяю это. Если вы поймете эту научную истину и запечатлеете ее в своем сердце, то ваше отношение к экономике и ее истории изменится.
Если рабочих "одурачили", приняв "Сделку", то за такой способ одурачивания дадим два с половиной "ура" - с вычетом половины "ура" потому, что "одурачивать" что-либо недостойно. Два с половиной "ура" за новое господство с 1800 года буржуазной идеологии и распространение принятия "буржуазной сделки".
Обложение налогом богатых, получающих доход от проверки рентабельности, для помощи бедным, которые выполняют работу, на первый взгляд кажется прекрасной идеей. Когда буржуазный ребенок впервые осознает, насколько бедны люди в соседнем квартале, ему, естественно, хочется открыть свой кошелек, а еще лучше папин кошелек. Именно в таком возрасте - четырнадцать-шестнадцать лет - мы формируем политическую идентичность, которую потом редко пересматриваем перед лицом более поздних доказательств. В древнем обществе рабов у ребенка рабовладельца не было такой вины, потому что бедняки были обречены на рабство. Но как только естественность иерархии ставится под сомнение, как это было в XVIII веке в северо-западной Европе, принятие социализма кажется очевидным. Наши семьи, как я уже отмечал, - это маленькие социалистические экономики с мамой в роли центрального плановика. Давайте переделаем общество, - предлагает щедрый подросток, - в одну большую семью из 320 миллионов человек. Наверняка переделка решит проблему бедности, подняв бедным большие суммы, например, те 15-20% доходов, которые сейчас ежегодно воруют начальники.
Равенство естественно в доме, где есть один источник дохода - отец или, в последнее время, мать - и задача "распределения" доходов. Папа может по этическим соображениям получать больше еды, если он работает в шахте и нуждается в дополнительных калориях, чтобы выдержать десятичасовую смену в угольном забое, но в остальном распределение естественно и этически равно. Шведский политический девиз, начиная с 1920-х годов, - "национальный дом".
Но нация - это не дом. В Великом обществе - как назвал его Хайек в преддверии президента Джонсона, имея в виду большое общество, управляемое торговлей, в отличие от маленькой группы или семьи, управляемой равным распределением. Источником дохода является не только отцовская зарплата, спускаемая на ребенка как манна, но и многочисленные специализированные обмены с незнакомыми людьми, которые мы совершаем каждый день: миллион мужчин Николь, работающих над изготовлением шерстяного пальто Смита. Равенство "распределения" не является естественным для такого общества, ни для общества 9 млн. шведов, ни, тем более, для общества 320 млн. американцев.