Мы не хотим предрешать все, что касается механизмов и морали "капитализма", только потому, что определили его так, как это сделал Маркс в 4-й главе "Капитала" (во всяком случае, в соответствии со стандартным и неточным английским переводом): "Беспокойный бесконечный процесс извлечения одной только прибыли... , эта безграничная жадность к богатству, эта страстная погоня за меновой стоимостью"²⁷ В немецком оригинале, заметим, сказано: "исключительно беспокойное стремление к наживе, это абсолютное желание обогащения, эта страстная охота за стоимостью" (nur die rastlose Bewegung des Gewinnes. Dieser absolute Bereicherungstrieb, diese leidenschaftliche Jagd auf den Wert).²⁸ Ключевые слова в английском переводе подобных отрывков, такие как "бесконечный" (endlos, ewig, unaufhörlich) и "безграничный" (grenzenlos, schrankenlos), нигде не встречаются в немецком языке Маркса. Обычное немецкое слово, обозначающее "жадность" (Gier), которое большинство людей приписывает теории Маркса, не встречается в этой главе. Действительно, Gier и его соединения (Raubgier - алчность; Habgier - скупость; Geldgier - жадность к деньгам) встречаются у Маркса редко, что соответствует его стремлению отойти от традиционных этических терминов при анализе "капитализма", буржуазии и создаваемого ими нового мира - терминов неодобрения, которые, например, свободно использовал его любимый романист Бальзак. Рационалистический и материалистический сциентизм Маркса, отмечает историк интеллекта Аллан Мегилл, не позволял ему сказать: "Здесь я высказываю морально-этическую точку зрения", даже в тех многочисленных местах, в которых он это делал.²⁹ В первых 25 главах первого тома "Капитала", начиная со страницы 802 немецкого издания (страница 670 в издании Modern Library перевода на английский язык 1887 г.), Гиер и его соединения встречаются в собственных словах Маркса всего семь раз (в основном в главе 8 "Постоянный капитал и переменный капитал"), и еще несколько раз в виде цитат.

Однако насмешка над безграничной жадностью буржуазии встречается достаточно часто, и Энгельс, в конце концов, одобрил английский перевод. Горожане, подобные буржуазии, издавна презирались, священник и аристократ считали их вульгарными, ассоциирующимися с городской толпой. Odi profanum vulgus, "Я ненавижу нечестивую толпу", - пел Гораций в священническом стиле две тысячи лет назад и неправдоподобно утверждал, что для него модное богатство более обременительно, чем его ферма в прекрасной долине Сабины. Сын освобожденного раба, Гораций перенял социальные установки своего рыцарского звания. И сегодня, как и всегда, торговле и процветанию угрожает презрение священника, рыцаря, джентльмена, поэта или бандита, от "зеленых" до неонацистов.

А теперь и им угрожает изнутри самой буржуазии глупая гордыня - гордыня, главный грех против Святого Духа, - которая возвышает торговое благоразумие над другими добродетелями. Эта угроза проявляется в виде грубо "неолиберальной" теории поведения "жадность - это хорошо", поощряемой некоторыми экономистами и всеми внутренними трейдерами. Эта теория - современный потомок макиавеллистского момента Il Principe, а затем гоббсовско-мандевилевско-бентамского представления о том, что достаточно иметь только благоразумие - беспокойное стремление к выгоде, пользе, собственным интересам.³⁰ Но максимизация прибыли сама по себе не является этикой. Это только благоразумие, возводящее одну из семи главных добродетелей в ранг единственной. Деньги хорошо иметь. Томас Харди цитирует средневековую поговорку: "Брать, иметь и хранить - приятные слова"³¹ Но брать, иметь и хранить - это не цель полноценной человеческой жизни. Это делают вера, надежда и любовь.