Теоретики ИК утверждают, что некоторые геополитические конфигурации порождают больше войн, чем другие, но не могут прийти к единому мнению, какие именно. Значимые корреляции (на статистических данных после 1816 г.) между геополитическими конфигурациями и войнами встречаются редко. Многогосударственные системы иногда порождают много межгосударственных войн, как это было исторически в Европе, но не в постколониальной Латинской Америке или Африке. Нет единого мнения о том, какие образования - биполярные (две великие державы) или многополярные (множество держав) - доминируют в геополитической системе, а также о том, равное или неравное распределение сил между государствами вызывает больше войн. Брюс Буэно де Мескита и Дэвид Лалман исследовали различные распределения сил, количество и внутреннюю сплоченность союзов и не обнаружили значимых корреляций с войнами. Да и те, кто принимает решения, действуют так, как будто их ограничивают такие переменные. Некоторые авторы утверждают, что международная торговля приносит мир, но другие оспаривают это. Баланс сил между многими государствами иногда ассоциируется с миром, но не среди городов-государств классической Греции или враждующих государств Древнего Китая. Равновесие хрупко. Как замечательно сказал Кант: «Прочный всеобщий мир на основе так называемого баланса сил в Европе - это просто химера. Он подобен дому, описанному Свифтом, который был построен архитектором в таком совершенном соответствии со всеми законами равновесия, что, когда воробей на него налетел, он тотчас же упал».

Теория перехода власти гласит, что преобладание в силе одного доминирующего государства снижает вероятность войны, что является слабой формой гегемонии, но если недовольный претендент достигает паритета в силе с доминирующим государством, то вероятность войны возрастает. Восходящие державы иногда все же развязывают войну, но многие этого не делают. В ХХ веке это сделала Германия, но одновременное усиление Соединенных Штатов за счет Британии прошло мирно. Здесь была важна нормативная солидарность Великобритании и США, но реализм пренебрегает нормами. Что касается Соединенных Штатов, то их растущая мощь привела к тому, что до 1941 года, когда страна уже поднялась и фактически подверглась нападению, они принимали лишь незначительное участие в межгосударственных войнах. Только после 1945 года, когда США уже стали гегемоном над большей частью мира, американская внешняя политика стала воплощать в себе значительный милитаризм. Можно было бы ожидать, что другие рациональные восходящие державы подождут, пока они достигнут превосходства, прежде чем переходить к военной агрессии, но ни Германия, ни Япония не стали этого делать. А если добавить другие периоды и регионы, то мы видим, что войны происходят в гораздо более разнообразных обстоятельствах, чем это предполагает реализм. Что-то не так с теорией, если она не приводит к эмпирически подтвержденным выводам.

Стивен Ван Эвера анализирует тридцать современных войн. Он говорит, что реалисты ошибочно приписывают войны "грубым структурам" геополитики, вроде тех, о которых только что говорилось. В его войнах они почти ничего не объясняют. Однако он утверждает, что более "тонкие структуры власти" действительно помогают объяснить войну. Он выделяет четыре: преимущества первого хода, отдающие предпочтение нападению перед обороной; "окна возможностей", когда нанесение удара сейчас дает государству временное преимущество; относительная легкость завоевания; кумулятивные ресурсы, когда агрессия дает дополнительные ресурсы, позволяющие государству продолжать агрессию. Реализм должен сосредоточиться на них, заключает он. Однако на самом деле он показывает не то, что эти четыре фактора приводят к войне, а то, что вера в них правителей приводит к войне. Если правители считают, что существует преимущество первого хода, или окно возможностей, или легкое завоевание, или совокупные ресурсы, то война более вероятна. Это полезный вывод, но такие убеждения чаще всего оказываются ложными, соглашается Ван Эвера.

И наконец, вступление в бой - арена эмоций и хаоса. Здесь генералы стараются сохранить рациональность, реализовать первоначальный план, но при этом гибко адаптироваться к изменяющимся событиям. Однако посмотрите на двух знаменитых генералов, которые сомневались в своей рациональной способности достичь этого. Вот Уильям Текумсех Шерман о причинах: "Войны обычно возникают не по справедливым причинам, а по предлогам. Вероятно, никогда не существовало справедливой причины, по которой люди должны были бы убивать друг друга оптом, но есть такие вещи, как честолюбие, эгоизм, глупость, безумие, как в сообществах, так и в отдельных людях, которые становятся слепыми и кровожадными, не успокаиваемыми иначе, как хаосом, и обычно убийством кого-то другого, кроме себя".

А вот Клаузевиц о сражении: "Так называемые математические факторы никогда не находят прочной основы в военных расчетах. С самого начала существует переплетение возможностей, вероятностей, удач и неудач, которое прокладывает себе путь по всей длине и ширине гобелена. Во всем многообразии человеческой деятельности война более всего напоминает игру в карты. . . . Война - это царство неопределенности: три четверти факторов, на которых основываются действия на войне, окутаны туманом большей или меньшей неопределенности."

Об этом говорил и Ибн Халдун:

Победа и превосходство в войне - результат удачи и случая. . . . Существуют внешние факторы, такие как количество воинов, совершенство и качество оружия, количество храбрецов, умелое построение строя, правильная тактика и т.д. Есть и скрытые факторы. Они могут быть результатом человеческой хитрости... ...занимать высокие места... ...прятаться в зарослях, впадинах [или] скалистой местности и тому подобное... ...внезапно появляться, когда противник находится в неустойчивом положении. . . . Эти скрытые факторы могут быть и небесными, которые человек не в силах произвести сам. Они воздействуют на людей психологически и тем самым порождают в них страх. . . . Арабская пословица гласит: "Многие хитрости стоят больше, чем племя". Таким образом, очевидно, что превосходство в войне, как правило, является следствием скрытых, а не внешних причин. Появление возможностей в результате скрытых причин и есть то, что понимается под удачей.

Если они правы, то могут ли люди рационально выбирать войну для достижения своих целей? В войне, как и в метафоре Клаузевица об азартных играх, большинство игроков проигрывают.

Либерализм, конструктивизм, эмоции

Конкурирующая английская или либеральная школа в теории ИР рассматривает геополитику как двойственную, включающую как анархические тенденции, так и благотворные международные институты и культуру. Кант утверждал, что "вечный мир" может быть достигнут при трех условиях: представительном правлении, универсальной норме гостеприимства по отношению к чужестранцам и торговцам и международной федерации свободных государств. Он утешался тем, что в его время представительное правление, международная торговля и международное право распространялись, но признавал, что впереди еще долгий путь. Хедли Булл также находил надежду в представительной демократии, экономической взаимозависимости глобального капитализма и международном "обществе государств", центром которого является ООН, разделяющих общие нормы и интересы. Аналогичные институты сдерживали анархию в прошлом, например, средневековая церковь в Европе или конфуцианское образование в Китае. Либералы считают, что общие нормы возникают потому, что государства боятся неограниченного насилия и ищут правила применения силы, неприкосновенности соглашений и прав собственности. Государства действительно преследуют свои собственные интересы, но не любой ценой, а стремление к миру основывается на его значительных достоинствах. Либералы подчеркивают важность "международных порядков" - коллективных соглашений между государствами, заключенных для сохранения мира , таких как Вестфальский мир 1648 г., Венский конгресс 1815 г. и современная Организация Объединенных Наций (см. главы 8 и 15). Некоторые либералы идут сегодня дальше и видят "мировое общество", состоящее из государств, негосударственных коллективных субъектов и отдельных людей, признающих свою взаимную зависимость и разделяющих нормы и ценности - мирный поворот в теории глобализации. Однако не ясно, что глобальный капитализм или представительная демократия обязательно ведут к миру, или, более того, что количество войн в мире даже уменьшается.

Третья школа теории ИК - конструктивизм - отвергает реалистический материализм и делает акцент на социальной идентичности, рассматривая интересы не как объективно обусловленные материальными силами, а как результат идей и культуры, конструируемых в процессе социального взаимодействия. Таким образом, конструктивисты не предполагают рациональности. Питер Катценштейн подчеркивает "культурно-институциональный контекст политики, с одной стороны, и конструируемую идентичность государств, правительств и других политических акторов - с другой". Институты воплощают нормы, идентичности и культуры. Нормы придают акторам их идентичность. Культура относится как к оценочным, так и к когнитивным стандартам, определяющим действия акторов и их взаимоотношения. Я в целом согласен с этим, хотя и называю это социологией, отмечая при этом, что конструктивизм слишком преувеличивает создание культуры. Социальные институты изначально создавались и затем адаптировались акторами в течение длительного времени, некоторые из них стали глубокими структурами, ограничивающими акторов в более поздние моменты времени - например, государство, католическая церковь или капитализм. Все они состоят из акторов, но акторов, ограниченных институтами, которые существуют гораздо дольше, чем они сами. Социология также содержит "культурный" подход к войне, который ближе к конструктивизму, и также игнорирует сдерживающие властные институты, в том числе и те, которые имеют отношение к решениям о войне и мире.