Майкл Линд
Майкл Линд
«Новая классовая война:
спасая демократию от менеджерской элиты»
Каждые несколько дней в канале "Книжный импорт" выходят любительские переводы новых зарубежных книг в жанре non-fiction, которые скорее всего никогда не будут официально изданы в России.
Все переводы распространяются бесплатно и в ознакомительных целях среди подписчиков сообщества.
Подпишитесь на нас в Telegram: https://t.me/importknig
Эпиграф
«...Проблема классов заключается в следующем: классовый конфликт исключительно важен для сохранения демократии, потому что он является единственным барьером против господства одного класса; но классовый конфликт, доведённый до предела, может уничтожить фундаментальную ткань общего принципа, который лежит в основе свободного общества» (Артур М. Шлезингер-младший, «Жизненный центр: политика свободы», 1949)
«...Ни теория, ни обещания, ни запасы доброй воли, ни религия не могут сдержать силу...Только сила сдерживает силу» (Джеймс Бёрнхэм, «Маккиавелисты: защитники свободы», 1940)
Введение
Легенда гласит, что в ночь 14 июля 1789 года, герцог сообщил новость о взятии Бастилии королю Франции Людовику XVI. Король спросил: «Это бунт?» Герцог ответил: «Нет, сир, это революция».
23 июня 2016 года большинство британских избирателей одобрило на референдуме выход Соединённого Королевства из Европейского Союза (Брексит). Через несколько месяцев после этого политического землетрясения, 8 ноября 2016 года, произошло ещё более шокирующее событие: Дональд Трамп был избран президентом Соединённых Штатов Америки.
С тех пор по всей Европе центристские партии теряют голоса в пользу партий-аутсайдеров и политиков-аутсайдеров — иногда левых, но чаще популистских и правонационалистских. Летом 2018 года коалиция правопопулистской Лиги и антиэлитного Движения Пяти Звёзд пришла ко власти в Италии. В Германии левоцентристские социал-демократы взорвались и потеряли голоса в пользу более радикальных движений справа и слева. Нации, о которых говорили, что у них иммунитет к националистическому популизму, шведская, немецкая, испанская увидели, как радикальные партии проходят в парламент.
При президенте Эммануиле Макроне, бывшем гражданском чиновнике и инвестиционном банкире, который победил на выборах 2017 года национал-популистского кандидата Марин ЛеПен, Франция сперва казалась неуязвимой к смуте. «Победа Макрона на французских президентских выборах ясно показывает, что за пределами англо-саксонского мира костяшки популистского домино в странах с развитой экономикой очень далеки от падения», объявил Якоб Функ Кьеркьегор, старший научный сотрудник Петерсоновского Института Международной Экономики, свободно-рыночного аналитического центра в Вашингтоне, округ Колумбия в эссе под заглавием «Победа Макрона сигнализирует о реформах для Франции о более сильной Европе». Почти год спустя, в апреле 2018 года, Уилл Маршалл из Института Прогрессивной Политики, архитектор движения «новый демократов», ассоциирующегося с Клинтонами, опубликовал в «Политико» эссе, в котором утверждал, что французский президент является примером того, как прорыночные неолиберальные центристы могут победить силы популизма и национализма: «Как Эммануэль Макрон стал теперь лидером свободного мира».
Затем в ноябре 2018 года начались протесты, поначалу направленные против последствий повышения цен на дизельное топливо для французского рабочего класса пригородов, маленьких городов и деревень, переросло в месяцы жёстких схваток между полицией и протестующими, в ходе этих столкновений центр Парижа был полон слезоточивыми газами и горящими и машинами, и эти столкновения стали искрой, из которых по всей Франции разгорелись протесты.
«Это бунт?» - «Нет, сир, это революция».
И это действительно она. Европа и Северная Америка испытывают величайшую революционную волну политического протеста с 1960-х или, возможно, 1930-х годов. За исключением Франции, трансатлантическая революция пока что остаётся ненасильственной. Но тем не менее, это революция.
Цитируя расхожее выражение радикалов 1960-х годов: «проблема — это не проблема». Если непосредственные проблемы, которые призвали к жизни популизм преимущественно местного рабочего класса в отдельных странах — иммиграция и торговля в случае Трампа, иммиграция и вопросы суверенитета для сторонников Брексита, высокий уровень мусульманской иммиграции для немецких и скандинавских популистов, цены на топливо и иные внутриполитические решения, чья цена легла преимущественно на плечи периферийного рабочего класса в случае французских «Жёлтых жилетов» - не являются проблемой, то что же тогда ею является?
Этой проблемой является власть. Социальная власть существует в трёх сферах — правительства, экономики и культуры. Каждая из них является источником классового конфликта — иногда яростного, иногда сдерживаемого межклассовыми компромиссами. Все три сферы нынешнего западного общества являются фронтами новой классовой войны.
Первая классовая война на западе началась полтора века назад, на ранних стадиях индустриализации, когда домодерновая аграрная социальная структура была разрушена появлением двух современных социальных классов: рабочих в промышленности и секторе услуг, с одной стороны, и капиталистов-буржуа, к которым позже присоединились менеджеры и специалисты с высшим образованием, с другой стороны. Реформы были частичными и ограниченными до тех пор, пока императив мобилизации всего населения для военных целей, не превратил прекращение классового конфликта в необходимость.
Во время и после Второй Мировой войны США и их западные союзники - часто на основе прецедентов военного времени — внедрили у себя свои версии того, что я в этой книге называю «демократическим плюрализмом». В США Трумэна и Эйзенхауэра, в Германии Аденауэра, в Британии Черчилля и других западных демократиях, лица, принимавшие решения и отвечавшие перед своими избирателями из числа рабочих и крестьян — партийными руководителями на нижних уровнях, руководителями профсоюзов и сельских ассоциации, церковными руководителями — заключили сделку с национальными элитами в трёх областях: правительстве, экономике и культуре, соответственно. В эру демократического плюрализма общества североатлантических стран наслаждались массовым процветанием и снизили уровень неравенства.
В промежуток между 1960-ми годами и нынешними временами по мере того как всё уменьшавшийся страх конфликта между великими державами снижал привлекательность уступок западным рабочим классам для западных элит, послевоенная система была демонтирована в процессе революции сверху, революции, которая продвигала материальные интересы и нематериальные ценности получившего высшее образование меньшинства менеджеров и специалистов — которое сменило старомодных капиталистов-буржуа в качестве господствующей элиты.
То, что сменило демократический плюрализм, можно описать как технократический неолиберализм. В области экономики корпорации поощряли ослабление профсоюзов и дерегуляцию трудового рынка к невыгоде рабочих. Фирмы также приняли стратегию глобального трудового арбитража, в виде выноса производств к низкооплачиваемым рабочим в зарубежных странах или использования иммигрантов для того, чтобы ослабить профсоюзы и избежать уз национального трудового регулярирования.
Меж тем в области политики и государственного управления партии, которые были национальными федерациями местных массовых организаций, уступили место партиям, которых контролировали спонсоры и медиа-консультанты. Одновременно с этим многие из тех полномочий, что принадлежали демократическим национальным парламентам были узурпированы — или переданы в ведение — исполнительной ветви власти, судам или наднациональным органам, на которые получившие высшее образование профессионалы имели куда как большее влияние, чем большинство рабочего класса, всё равно, местного или иммигрантского.
Наконец, в области культуры, включая СМИ и образование, местные религиозные и гражданские стражи утратили свою власть, часто в результате активизма судей, принадлежавших по рождению к элите общества, которая разделяла их либертарианские экономические и социальные взгляды наравне с их университетскими коллегами.
Технократическая неолиберальная революция сверху, осуществляемая в одной западной нации за другой представителями всё более агрессивной и могущественной менеджерской элиты спровоцировала популистскую реакцию снизу со стороны лишённого власти и загнанного в оборону местного рабочего класса, многие члены которого не являются белыми (значительное меньшинство британских избирателей, принадлежащих к чёрным и к этническим меньшинствам, поддержало Брексит, а в США примерно 29% испаноязычных избирателей проголосовало в 2016 году за Трампа). Большое количество рабочих, испытывающих отчуждение, поняло, что политические системы их стран играют нечестно и что мейнстримные партии продолжают игнорировать их интересы и ценности, и иногда оно обнаруживало своих невероятных защитников среди популистов-демагогов таких, как Дональд Трамп, Найджел Фарадж, Борис Джонсон, Марин ЛеПен и Маттео Сальвини.
Несмотря на все свои различия эти демагоги-популисты начали похожие контратаки на господствующий неолиберальный истеблишмент во всех трёх областях социальной власти. В сфере экономики популисты благоволят национальным ограничениям на торговлю и иммиграцию, чтобы защитить рабочих от конкуренции с импортом и иммигрантами. В области политики популисты клеймят неолиберальные фракции как коррумпированные и элитистские. А в области культуры популисты обличают поощряемые элитой мультикультурализм и глобализм и намеренно нарушают нормы «политически корректного» этикета, который отмечает членство в университетски образованной менеджерской элите.