Сорок первая глава ПАМЯТЬ

В помещении находилась регулируемая медицинская кушетка и множество чернил в горшочках, а в каждом углу горели благовония. Пол был вымощен грубо обработанными камнями. Стены покрывали панели из того же камня, все из гор Гонорума. Внутри капеллан Вал Дирез ждал Юстиниана. Хотя рядом стоял неподвижный сервитор – человеческий торс на изящной колёсной тележке – и повсюду виднелись элементы технологии, оно казалось в такой же степени пещерой шамана, как и каютой на борту космического корабля.

Юстиниана сопровождала пара сервов в капюшонах, одетых, как и он, в тёмно-синие и белые, как кость мантии. Они молчали, искренне стараясь создать атмосферу таинственности, которую Юстиниан воспринимал лишь наполовину серьёзно. Он родился в менее суеверные времена, и псевдо-легионы когорты Примарис, где он начал службу, были свободны от вековых ритуалов, к которым были склонны все ордена перворождённых.

– Брат-сержант Паррис, – произнёс капеллан, и его мрачный голос был исполнен значимости момента. – Ты готов принять первый символ чести?

– Готов, – ответил Юстиниан.

– Подчиняешься ли ты ритуалу памяти?

– Подчиняюсь.

– Тогда приступим, – сказал Дирез.

Юстиниан лёг на кушетку. Она поднималась на высоту человеческой груди, чтобы сервитору было легче выполнять работу.

– Я взял на себя смелость предложить эскиз, поскольку ты по-прежнему новичок в наших обычаях. – Дирез согнул палец. Один из сервов-людей подошёл к столу из нержавеющей стали и взял листок бумаги. Тот был сложен пополам, чтобы скрыть содержимое, и серв разгладил его, перед тем как показать Юстиниану по команде капеллана.

На нём было стилизованное изображение Юстиниана, вокруг него обвивалась змея, которую Юстиниан только что обезглавил. Три капли крови брызнули из шеи чудовища, а голова была придавлена ногой.

– Обычно мы берём изображение поверженного врага или какой-либо другой памятный элемент боя, который следует отметить, – объяснил Дирез. – Крепость, оружие, но в данных обстоятельствах это запрещено. Носить изображение Великого врага на нашей коже – значит привлекать неудачу. То же самое касается испорченной земли, на которой ты сражался, и артефакта, который ты помог уничтожить. В этом случае мы должны полагаться на аллегорию. Ты согласен на него?

Юстиниан посмотрел на рисунок, затем на красные линзы шлема-черепа капеллана.

– Нет.

Шлем капеллана вопросительно наклонился.

– Я хочу это. – Юстиниан достал распечатку на полупрозрачном листке. Это был пикт-снимок, сделанный из видеопередачи его шлема, и на нём было видно лицо девушки, с которой они встретились на острове недалеко от города Гиастам. Вал Дирез взял снимок и посмотрел на него.

– Я хочу, чтобы этот ребёнок был у меня на шее, – сказал Юстиниан.

– Она не враг, – заметил Дирез.

– И всё же я убил её, – сказал Юстиниан.

Из респираторной маски Диреза вырвался тяжёлый выдох, усиленный вокс-передатчиком.

– Я слышал, что произошло на планете, – сказал капеллан. – Не забывай, эти люди всё равно погибли бы, и лейтенант третьей роты Эдермо был прав, приказав тебе сделать то, что ты сделал. Представьте себе, что произошло бы, если хотя бы один из них остался в живых, и через них враг узнал о задании. Оно потерпело бы неудачу, артефакт остался бы, примарх вполне мог погибнуть, а Ультрамар пропасть в варпе.

– Мы нажали на спусковые крючки, – сказал Юстиниан. – Они видели в нас спасителей, а мы убили их.

– Это было чёрное дело, совершенное из лучших побуждений, – сказал Дирез. – Сейчас ужасные времена. Будущее нашей расы висит на волоске. Ты пожертвовал своей жизнью, чтобы мы могли выжить. Некоторым образом, им пришлось отказаться от своих.

– Тем не менее, я сделаю татуировку с изображением, которое я вам дал. Это моё желание. – Он посмотрел на Вал Диреза с койки. – Я понимаю, что для вас с Гонорума моя просьба странная. Но я также понимаю, что в соответствии с вашим обычаем характер каждой татуировки зависит от выбора отдельного воина. Я не хочу вспоминать эту кампанию по рисунку, который вы мне предложили.

– Понятно, – тихо произнёс Вал Дирез, и Юстиниан понял, что капеллан взвешивает ценность его души. – Я спрошу тебя, почему ты выбрал для себя бесчестье?

– Вы неправильно поняли, брат-капеллан, – ответил Юстиниан, откидываясь на спинку койки. – Я не чувствую бесчестья. Я не наказываю себя. Мне было жаль это делать, но это должно было произойти.

– Тогда зачем наносить это изображение?

– Почести могут стать цепями, которые удерживают нас от нашей цели. Соблазн славы развращает. Я беру это изображение не в наказание, а для того, чтобы не забывать о нашем долге воинов Императора и защитников человечества. Я беру его, как напоминание, что иногда мы должны убивать то, что стремимся защитить, чтобы защитить его.

Вал Дирез одобрительно хмыкнул. Юстиниана судили, и он прошёл все испытания, которым капеллан его подверг.

– Очень хорошо. Пусть будет ребёнок. – Он отступил с урчанием моторов и поманил сервитора. С уродливым рывком тот ожил, как будто его разбудил ото сна ночной шум.

– Этот ребёнок, один дюйм на два, в положении первой почести. – Дирез показал ему изображение. Бионический левый глаз сервитора щёлкнул, разделяя изображение для обработки и преобразования в произведение искусства.

– Подтверждаю, – прохрипел он и повернулся на колёсах. Он погружал игольчатые пальцы в чернильницы с ловкостью, которая противоречила его в остальном дёрганным движениям. Поршни щёлкнули. Трубки захрипели. Небольшие бутылочки, навинченные на кости его рук, наполнились цветами, и маленький насос заработал.

– Император не ошибся выбрав тебя, брат, – сказал Дирез.

– Как вы думаете, Он действует среди нас? – спросил Юстиниан.

– Объяснись, брат.

– Вы действительно это имели в виду? Был ли я выбран? Действует ли Император? Жрец что-то неразборчиво говорил мне сквозь боль, когда мы вернулись на флот. То, что я там увидел, заставило меня задуматься.

– Никогда не доверяй словам Адептус Министорум, – сказал Дирез. – Они превращают человека в бога.

– Значит, то, чему я стал свидетелем, был не Он?

Дирез тщательно подбирал следующие слова:

– Не нужно быть богом, чтобы обладать таким влиянием. Мне не нужно верить, что Император – бог, чтобы быть уверенным в Его силе. Несомненно, Он протянул руку и коснулся Иакса. Это ужасные времена, как я уже сказал, но они также и славные.

Колеса сервитора заскрипели. Изящная на вид конструкция затряслась на щелях между камнями палубы. Лёгкая дрожь пробежала по нему, когда он остановился у койки.

– Предоставьте выбранное место для татуировки. – Его первоначальные голосовые связки сохранились, но ослабли от нечастого использования, и голос был леденящим скрежетом.

С некоторым трепетом Юстиниан повернул голову в сторону, чтобы подставить шею скрипящему киборгу, но, хотя тот наклонился неуверенно, как только он оказался в нужном положении, его пальцы двигались ловко, уверенно и быстро, иглы вонзались в шею с одинаковой глубиной и скоростью.

Ему говорили, что иногда во время воспоминаний Новадесантник может пережить непрошеное путешествие в Теневой Новум – странное медитативное состояние, которое они вызывали в себе, – но Юстиниан не чувствовал ничего, кроме укола иголок. Единственное видение, которое он испытал, была пылающая вспышка, когда Жиллиман выпустил убийц космического корабля, чтобы очистить Иакс и спасти как можно больше. Он наблюдал за этим вместе со многими новыми братьями. Редко можно было наблюдать настолько клинически применяемую атомную очистку.

Его мысли унеслись дальше, хотя по-прежнему не к Гоноруму. Он вспомнил свои годы в Ненумерованных Сыновьях, сначала с другими из сынов Жиллимана, а ближе к концу со всеми генными линиями. Феликс, всегда такой серьёзный. Бьярни, убитый горем из-за того, что не вернётся на Фенрис. Многие другие, краткие братства, разделённые назначением в ордена Ультима, в качестве подкрепления для перворождённых, и слишком часто – смертью.

Всё в прошлом, всё ушло. Его ждала новая жизнь. Братство навеки. Каждый укол иголок заменял старую преданность новой, но он поклялся, что никогда не забудет.

Затем всё закончилось. Укусы в шею прекратились. Вспомогательная рука отделилась от груди сервитора и вытерла кожу влажной тряпкой, введя антисептик. Он пошевелился, но сервитор произнёс с удивительной силой:

– Не двигайтесь.

Один из людей-сервов шагнул вперёд и наложил повязку на татуировку.

– Вот, – сказал Вал Дирез. Он вернулся к Паррису. – Я приветствую тебя в Новадесанте, Юстиниан Паррис, хотя здесь всегда приветствовали тебя. Я понимаю, что было трудно отказаться от одного братства ради другого. Ты был разорван, но это прошло. Теперь ты один из нас отныне и навсегда.

Вал Дирез протянул руку, чтобы Юстиниан мог за неё схватиться. Он так и сделал, и капеллан поднял его с койки, прижав к груди, наполовину обняв.

– Благодарю, брат. Я клянусь служить Новадесанту верой и правдой до дня моей смерти, а через них – Императору Человечества.

– Я уверен в этом, – сказал Вал Дирез. – За Гонорум и память Лукреция Корвона.

– За Гонорум и память Лукреция Корвона, – ответил Юстиниан.