– Двигайтесь, двигайтесь, двигайтесь! – кричал офицер в синем, его лицо вспотело под маской шлема. Люди устремились по коридору в гору, подальше от насилия, где безмолвная каменная масса наверняка защитит их.
Фабиан оказался в толпе пациентов и был увлечён ею за собой. Он не знал, куда именно идёт, знал только, что идёт. Возможно, он хотел присоединиться к битве или найти Люцерна. Он понял, что направляется на запад и задумался, не приближается ли к библиотеке? Он мог пробиться сквозь толпу, но сдержал желание расталкивать всех и вся и начал помогать, поддерживая слабых, катя инвалидов в креслах, передавая их санитарам, которые торопили всех укрыться в убежищах.
Что-то большое ударило по внешней стороне больницы, заставив её закачаться. Толчки стихли, только для того, чтобы ещё один удар пришёлся туда, где первый потерпел неудачу, и пробил дыру. Фабиан обернулся и увидел, как рушится внешняя стена, словно катастрофа постучала по плечу, заставив его увидеть результаты своей работы. Стена перед ним рухнула, увлекая за собой пол, обломки набирали скорость, чтобы обрушить следующий пол, затем тот, что ещё ниже, каждый врезался в следующий, словно в сломанной карточной башне. Он видел всё это сквозь вихрь пыли и вспышки, пока заваливался назад. Каким-то образом он всё же удержался на ногах, когда всех вокруг повалило или убило, и когда облака пыли вырвались из пролома, путь на восток исчез.
На протяжении ста ярдов в той стороне больница была открыта до голой скалы, и внутренние помещения обнажились, словно пещерные жилища затерянного племени. С площади поднимался широкий склон щебня, усеянный белыми пятнами. Сверху они выглядели как опавшие цветы, а не как трупы больных, которыми были на самом деле.
Там, внизу, был свет. Сражение. Мелькали синие, рубиновые и оранжевые вспышки, смертоносное световое представление из болта и пули, лазерного луча и потока плазмы.
Пустотная защита вспыхнула, и он посмотрел вверх сквозь отвратительные фиолетовые узоры. Ему говорили, что во вражеской флотилии очень мало настоящих военных кораблей, и среди них всего несколько с орудиями прямого наземного нападения. Очевидно, что-то изменилось, потому что он видел, как взрывы распространились по энергетической оболочке, их ярость истекала в варп.
Люди стонали. Пыль и песок впитывались в лужи крови. Вокруг валялись руки и ноги, словно мусор. Он бросился на помощь, но обнаружил, что женщина, к которой он подошёл первой, была мертва. У него кружилась голова, он был сбит с толку – потрясён взрывом, понял он, – но события не знали жалости, и судьба ещё не покончила с ним.
– Они идут! Они идут! – С запада бежал солдат. Его преследовали выстрелы.
Фабиану вспомнились слова сержанта Хетидора, катачанского гвардейца, который обучал его.
– Есть два варианта, когда сталкиваешься с битвой, – сказал Хетидор, скорее всего, выплюнув в лицо Фабиану после того, как в сотый раз бросил его на гимнастический мат. – Ты можешь бежать или можешь сражаться. Но всегда есть только один результат. В любом случае, однажды ты умрёшь. Трусость может уберечь тебя на некоторое время, но время не пощадит, а старики плохо служат Императору в бою.
Хетидор наклонился, схватил его за руку и поднял на ноги. Ошеломлённому Фабиану показалось, что он прямо сейчас вышел из прошлого и потянул к его врагу. Он отреагировал автоматически. Пистолет в одной руке, обнажённый меч в другой, поле гудело в закопчённом воздухе. Он прошёл мимо солдата, который опустился на колено и выпускал ярко-синие лучи лазерного огня вдоль коридора. Фабиан поднял пистолет и стал ждать различимую цель.
Они вышли из дыма.
Это были люди, которые потеряли рассудок. Одетые в рваную униформу, с культовыми символами, наполовину видимыми под накопившейся грязью войны, они были одновременно дикими и жалкими, недоедавшими, больными, пародией на армию. Они безжалостно добивали раненых штыками, издавая дикие победные вопли. Фабиан прицелился в ближайшего и выстрелил. Верхние две трети головы мужчины исчезли. Лазерного разряда было недостаточно, чтобы прижечь сеть кровеносных сосудов, которые микросекунду назад питали мозг мужчины, и тот упал, жизненные жидкости фонтаном били из его шеи, словно восклицательный знак или праздничные фейерверки.
Человек, стоявший сзади, сразу же открыл огонь по Фабиану. Историтор бросился под очередь пуль стаббера, совершенно не заботясь о том, что если подкостюм пробьют, он, скорее всего, умрёт от болезни. Пули рикошетом отскакивали от бронированных пластин. Одна соскользнула, горячая и злая, с бронестекла шлема. Второй выстрел Фабиана свалил стрелка, затем он оказался среди остальных и принялся за работу силовым мечом.
Фабиан был хорошо обучен технике владения мечом, но в тесноте коридора оставалось место только для работы мясника. В такой ситуации побеждал воин с лучшим оружием, и клинок Фабиана был действительно хорош. Его силовой меч разрубал ружья пополам, пока штыки безуспешно пытались поразить его в жизненно важные органы. Следующие удары оборвали жизни их владельцев. Меч был острым, но у силового оружия именно поле наносило урон, разрывая атомы, словно застёжки одежды, и выливая мокрое содержимое тел на пол. Люди, в которых он попадал, были не рассечены, а изрублены, меч оставлял в плоти широкие борозды, а не тонкие порезы.
Более десяти лет сражений, он так и не привык к приливу адреналина. В основном страх, каждый раз поражавший его своей интенсивностью. Но было и ликование.
Прежде чем он понял, что всё закончилось, он прошёл сквозь группу, а затем погнался за последними выжившими, которые вырвались и убежали. Он с криком помчался за ними вниз по лестнице и вышел на высокую площадь самой крепости. Культисты рассеялись и были разорваны на части из стрелявшего непонятно откуда болтерного оружия.
Внезапно он оказался один в мире огня. Ему ужасно хотелось сходить по-маленькому, но неудобство ощущалось отдалённо, как будто его испытывал кто-то другой. Он стоял рядом с главными воротами библиотеки Птолемея, её увенчанная куполом громада презрительно возвышалась над насилием, словно была морально выше происходящего.
Именно тогда он заметил, что двери открыты. Точнее створки были разбиты, с петель свисали куски позолоченного дерева. По какой-то причине многочисленные защитные системы не сработали, и существо, нанёсшее ущерб, без всякого сопротивления пролезло внутрь.
Фабиан включил вокс и настроился на командные частоты ордена.
– Говорит историтор-майорис Фабиан Гелфрейн, – произнёс он. – Мне нужно немедленно поговорить со старшим библиарием Тигурием.
Фабиан предоставил коды приказов высочайшей силы, и смертный, работавший на другом конце канала, подчинился без возражений. Когда он добрался до Тигурия, библиарий был зол, и сражался. Фабиан слышал звуки выстрелов на заднем плане.
– Что ты делаешь на этой частоте, историтор?
– Послушайте меня. Я не собираюсь юлить и притворяться, что не знаю, что такое демон. Вы знаете, что это такое, я знаю, что это такое. Очень большой демон только что взломал главные двери библиотеки Птолемея и направился внутрь.
– И что с того, они повсюду.
– Он похож на бесёнка, который был в крепости той ночью. Вы сказали, что это меньшее проявление Гнилиуса. – Само это имя вызвало отвращение на языке. – Поверьте мне, прошлое могло быть меньшим, но это главное.
Послышалась длинная болтерная очередь. Затем Тигурий заговорил снова:
– Я уже иду. Не ходи за ним. Не атакуй его. Только воины библиариума могут противостоять подобной угрозе. Если сможешь, держи остальных подальше оттуда. Не входи в библиотеку!
Но Фабиан уже двигался. В последующие годы он так и не смог решить, последовал ли он за демоном, потому что хотел его остановить. Если это было так, то он не был полностью ответственным за то, что последовало, и чувствовал себя немного менее виноватым. Но в глубине души он знал, что вошёл, потому что библиотека Птолемея была открыта. Ему слишком долго отказывали в этом; он хотел её увидеть, он хотел узнать, что внутри, и будь прокляты последствия.
Но в результате он проклял свою душу.