Глава 4. Проблема человеческой морали

Мы не считаем животных моральными существами. Но как вы думаете, считают ли животные нас моральными существами? Одно животное, обладающее способностью говорить, однажды сказало: "Человечность - это предрассудок, от которого мы, животные, по крайней мере, не страдаем".

-Ницше

Хасидзумэ Айхэй был солдатом 6-й пехотной дивизии императорской японской армии. 8 марта 1868 года дивизия Хасидзумэ была расквартирована в приморском городе Сакаи (недалеко от Осаки), когда солдаты с французского военного корабля, стоявшего на якоре в гавани, - "Дюпле" - сошли на берег. Это произошло всего через год после начала Реставрации Мэйдзи в Японии, перехода от феодальной системы, управляемой сёгунами (военными диктаторами), к центральному императорскому правительству, которое впервые за много веков разрешило западным людям появляться на японской земле. Жители города Сакаи впервые увидели иностранца, и они были немало встревожены, когда французские солдаты начали непринужденно прогуливаться по их священным храмам и заигрывать с местными жителями. Поведение французских моряков было именно таким, какого можно было ожидать от западного моряка XIX века, находящегося в увольнении, но японцы сочли это отвратительным нарушением приличий. Хасидзуме и его людям было приказано убедить французских солдат вернуться на свои лодки, что было практически невозможно, учитывая языковой барьер. Разочарованные, японские солдаты начали действовать, схватив одного из них и связав ему руки. Подумав, что это начало конфронтации, французы побежали к своим лодкам, но один из них, пробегая мимо, украл японский военный флаг. Японский знаменосец, пожарный по имени Умэкити, побежал за французским похитителем флага и раздробил ему голову топором. В ответ французы начали стрелять в Умэкити из пистолетов. Хасидзумэ и его товарищи достали винтовки и открыли ответный огонь. Французы были значительно уступая в численности и вооружении, они намеревались лишь осмотреть город (и поприставать к местным женщинам). Они были совершенно не готовы к бою. После короткого залпа пуль японцы убили шестнадцать французских солдат.

Учитывая новые и все еще нестабильные отношения между ними, дипломаты обеих сторон поспешили умерить пыл и предотвратить дальнейшее кровопролитие. Французы настаивали на том, чтобы японские военные понесли ответственность за гибель людей. Они потребовали официальных извинений, компенсации в размере 150 000 долларов США и казни двадцати японских солдат, виновных в массовом убийстве.

Все семьдесят три солдата, участвовавшие в инциденте, были допрошены, и двадцать девять человек признались, что стреляли из своего оружия. Все двадцать девять согласились быть казненными в честь своего императора. Поскольку французские дипломаты просили только двадцать человек, солдаты отправились в храм, где с помощью соломинки определили, кто умрет. Хасидзумэ попал в число избранных. Девять солдат, не попавших в число избранных, были разочарованы. Они протестовали против своей участи, требуя, чтобы их казнили вместе с Хасидзумэ и их товарищами. Их просьба была отклонена.

Именно в этой части истории вопрос о правильности морального пути полностью зависит от вашей культурной принадлежности.

Хасидзумэ и другие солдаты, приговоренные к смерти, приняли - даже смирились - свою участь, но они не были согласны с тем, что нарушили какой-либо военный кодекс. В конце концов, французы стреляли первыми. Они хотели, чтобы приговор был изменен: вместо казни они должны были умереть путем ритуального самоубийства - сеппуку. Это возвысило бы их до статуса самураев - высшей цели любого пехотинца. Просьба была удовлетворена, и в глазах японских властей это был шанс тайно унизить французов и оказать почести, а не возмездие своим осужденным солдатам.

16 марта 1868 года Хасидзумэ и девятнадцать остальных были облачены в церемониальные белые хакама и черные хаори и в сопровождении сотен солдат доставлены в буддийский храм на паланкинах (причудливых крытых повозках). Там их ждал последний ужин из рыбы и сакэ. Напротив места сэппуку сидели высокопоставленные лица обеих стран. Среди них был командир корабля "Дюпле", фантастически названный Абель-Николя Жорж Анри Бергасс дю Пти-Туар, высокопоставленный французский чиновник, который должен был убедиться, что японцы выполнят свою часть сделки.

Один за другим солдаты выходили вперед, спокойно опускались на колени на циновку татами и погружали меч в живот, перерезая верхнюю брыжеечную артерию в брюшной полости. Пребывая в агонии, они склоняли голову, после чего их обезглавливал помощник. Сэппуку - древняя практика, формализовавшаяся на протяжении семисот лет самурайской истории. Впервые ее свидетелем стал неяпонец, и дю Пти-Туар был, мягко говоря, шокирован. По некоторым свидетельствам, дю Пти-Туар неоднократно стоял во время церемонии, пораженный тем, с каким невозможным спокойствием эти люди разделывались с собой. Хасидзумэ был двенадцатым в очереди, и как раз в тот момент, когда он собирался начать сеппуку, дю Пти-Туар потребовал прекратить церемонию, заявив, что долг уже выплачен. Затем он собрал оставшихся французских сановников и поспешно удалился на свой корабль.

Для Хасидзумэ это было огромным бесчестьем. Ему было отказано в праведной смерти - шансе принести честь себе и своему императору. В то время как дю Пти-Туарс считал отсрочку актом милосердия, для Хасидзумэ все было как раз наоборот. Через несколько дней остальным девяти самураям сообщили, что дю Пти-Туарс подал прошение об отмене их смертных приговоров. Это было таким ударом для Хасидзумэ, что, услышав новость, он прокусил себе язык в надежде, что истечет кровью. Для Хасидзумэ и других мужчин милосердие, проявленное дю Пти-Туаром, стало участью, худшей, чем смерть.

Давайте рассмотрим моральные проблемы, которые вызывает эта история. Оправдано ли было требование французов о казни в качестве платы за убийство их солдат? Нравственна ли система "око за око"? Или же казни, санкционированные государством, по своей сути варварские и аморальные? Был ли дю Пти-Туар милосерден, когда остановил церемонию? Если да, то милосердным в чьих глазах? Уж точно не в отношении японских солдат, которых пощадили. Является ли честь самоубийством анахроничным моральным кодексом? Как показывает эта история, ответы на эти моральные вопросы варьируются в зависимости от того, кого вы спрашиваете, откуда они родом и какой сейчас век. Мораль, хотя и не обязательно полностью произвольная, в значительной степени определяется культурой.

Тот факт, что социокультурный и исторический контекст оказывает такое огромное влияние на то, что мы считаем правильным или неправильным поведением, говорит о том, что наше моральное чувство не является монолитным кодексом, дарованным нам внешними, сверхъестественными силами. Оно больше похоже на набор унаследованных предписаний, которые корректируются культурой. Если это так, то наша способность к морали - это нечто эволюционировавшее, как и любая другая когнитивная черта. По крайней мере, так это выглядит для ученых, изучающих поведение животных. Приматолог Франс де Ваал опубликовал множество удивительных книг на тему социальной сложности у животных и популяризировал идею восходящего подхода к эволюции человеческой морали. Согласно этой идее, человеческая мораль (включая религиозность) не передана нам богом (богами). Она также не вытекает исключительно из высокоуровневых размышлений о природе добра и зла. Вместо этого она является естественным следствием (сформированным эволюцией) поведения и познания, присущих всем социальным животным. "Моральный закон не навязывается свыше и не выводится из хорошо обоснованных принципов, - пишет де Ваал в книге "Бонобо и атеист", - он скорее возникает из укоренившихся ценностей, которые существовали с начала времен".

Подумайте, например, о том, как другие виды приматов, питаемые древними, укоренившимися ценностями, справились бы с социальным конфликтом, напоминающим инцидент в Сакаи. Например, макак, живущий по другую сторону моря от Японии в Юго-Восточной Азии. Как и у большинства приматов, конфликты - нормальная часть их социального мира. Драки определяют, кто главный и где каждый из них находится на социальной лестнице. Пневохвостые макаки живут группами до шестидесяти особей, где альфа-самец является главным защитником группы и получает исключительное право спариваться с самками и производить потомство. Альфа-самцы время от времени подвергаются нападкам со стороны молодых самцов и вынуждены отстаивать свое господство. Представьте себе гипотетический сценарий, в котором молодой самец забрел туда, где альфа-самец занят ухаживанием за самкой. Молодой самец садится и начинает водить пальцами по шерсти самки в поисках клещей. Учитывая его статус, именно альфа-самец имеет приоритет в уходе за самкой, поэтому такого вторжения он просто не потерпит. Альфа отчитывает молодого самца, шлепая его по голове. Чтобы загладить вину, молодой самец разворачивается и подносит задние конечности к альфе, покачивая попой возле его лица. Альфа понимает, что это акт раскаяния, и хватает молодого самца за попу, обнимая и прижимая к себе на несколько мгновений. Это сигнал о том, что их отношения восстановлены и все хорошо. Урок заключается в том, что оба животных понимают, что какое-то правило было нарушено, и нужно было что-то сделать, чтобы прояснить, кто здесь главный.

Социальные животные (например, макаки) живут по кодексам, которые диктуют им, как следует и как не следует вести себя в их социальном мире. Ученые называют эти кодексы животными нормами. У людей тоже есть нормы, которые руководят нашими действиями, как мы узнаем. Но у людей есть и дополнительные кодексы, которые руководят нашими действиями в виде морали. В отличие от норм, мораль говорит нам не только о том, что мы должны вести себя определенным образом, но и о том, почему мы должны это делать. Например, Хасидзумэ считал, что должен совершить сэппуку, потому что это делает честь императору и позволяет ему умереть самураем. Дю Пти-Туарс считал, что должен прекратить казнь, потому что она приносит ненужные страдания. В отличие от норм, которые являются негласными правилами, действующими в фоновом режиме, моральные позиции были явно рассмотрены, оценены и решены либо человеком, либо обществом/культурой, либо, возможно, даже нашими богами.