Глава 19. Фрейя

Плейлист: Jamie Drake — Wonder

Я опережаю его. С лёгкостью.

И когда Эйден поднимается из океана, ему хватает наглости выглядеть как манекенщик в плавках; он проводит руками по своим тёмным волосам, а его аквамариново-синие глаза искрят, пока он понимающе улыбается.

— Нравится то, что ты видишь, Бергман?

Я брызгаю в него водой.

— Ты прекрасно знаешь, что на этом пляже нет ни единой женщины, которая не заметила бы тебя, и которой не понравилось бы увиденное.

— Мне плевать, кто меня заметил, — говорит он, дёргая меня за лодыжку по воде и притягивая в свои объятия. — Если только это не моя жена, — к моим щекам приливает жар, пока Эйден пристально смотрит на меня, а его ладонь ласкает мою спину. — Не строй планов на сегодняшний вечер.

Я хмурюсь.

— Что?

— Я кое-что приготовил для нас. Только для нас двоих.

Я пытаюсь проглотить счастье, бурлящее во мне.

«Ну серьёзно, Фрейя. Так радуешься одному скудному свиданию. Первому за несколько месяцев».

Не считая похода в кафе-мороженое. И мы все знаем, как плачевно оно закончилось.

Эйден как будто читает мои мысли.

— Ну то есть... если ты хочешь.

Я переступаю с ноги на ногу, и моя нога задевает его, отчего мы оба вздрагиваем, а потом подаёмся чуть ближе друг к другу.

— Там будет еда?

— За кого ты меня принимаешь? — он приглаживает мои волосы.

— Морепродукты?

— Естественно.

— Тогда да, — шепчу я, и он крепко обнимает меня.

Эйден всматривается в мои глаза, затем нежно целует в лоб. Его ладонь ласково накрывает мою щёку, пока он оставляет ещё больше поцелуев по моему лицу, а потом наши губы наконец-то встречаются.

Я тоже прикасаюсь к его лицу, глажу по подбородку, запускаю пальцы в его волосы, пока мягко дразню его язык своим. Это робкий поцелуй, осторожный, переходящий в нечто глубокое, когда Эйден встречает меня на полпути и вздыхает, не отрываясь от моего рта. Это ощущается честным и настоящим. Это ощущается драгоценным, хрупким и пугающим, всё равно что проснуться в новом мире, который неоспоримо лучше, но всё встало с ног на уши, и сложно сориентироваться.

Мы мягко и одновременно отстраняемся. Взгляд Эйдена проходится по моему телу, темнея, а ладони ласкают мои руки и талию.

— Я так понимаю, тебе нравится купальник?

— Нравится? — он стонет, снова привлекая меня в объятия. — Когда ты надела его в первый день здесь, у меня челюсть отвисла. Ты такая красивая.

Я обвиваю руками его шею и кладу голову на его плечо, чувствуя жжение горько-сладких эмоций.

— Спасибо, — шепчу я.

— Тебе вообще не надо задавать такие вопросы, — говорит он мне в волосы. — Ты же знаешь, что я схожу с ума по твоему телу, Фрейя. И уж тем более в сексуальном красном бикини.

Я хрипло сглатываю.

— Думаю, мне, может быть, сложно было знать это, Эйден.

Его хватка сжимается крепче. После небольшой паузы он спрашивает:

— Потому что мы не... — он прочищает горло. — Потому что прошло уже какое-то время?

— Потому что даже когда мы миновали фазу медового месяца, я всё равно чувствовала себя желанной. И я думала, может, мы будем той парой, которая сохранит искру. Мэй это говорила. Аманда это говорила. Кристина это говорила. Пыл в браке угасает, его приглушают дети, и ещё до того, как мы заговорили о детях, я беспокоилась, что моя новизна выветрилась, и ты ещё похудел, и может, ты хотел, чтобы я выглядела как при нашей первой встрече...

— Эй, — он отстраняется, глядя мне в глаза. Его ладонь накрывает мою щёку, большой палец проходится по моим губам. — Откуда это взялось? Ты знаешь, что я люблю твоё тело. Ты любишь своё тело.

— Не всегда, — признаюсь я. — Я склонна немного преувеличивать любовь к своему телу.

Он озадаченно хмурится.

— Что? Почему?

— Я не знаю, как это объяснить. Просто такое чувство, будто я не могу просто питаться, тренироваться и выглядеть как выгляжу. Я должна любить, что я такая, и непременно сообщать другим людям. Иначе они подумают, что я пытаюсь похудеть, что я недовольна собой.

Его глаза всматриваются в мои

— Фрей. Почему я впервые слышу об этом?

Я пожимаю плечами, стараясь не расплакаться.

— Я стараюсь не слишком много думать об этом. У меня дел полно и без того, чтобы беспокоиться о том, что другие люди думают о женской внешности.

— Фрейя. Прости. Мне стоило... мне стоило уделять больше внимания, — вздохнув, Эйден целует меня в висок. — Я слишком глубоко засунул голову в песок, — бормочет он.

— Я тебе тоже не говорила. А могла бы.

— Мы оба совершили эту ошибку, — он утыкается носом в мои волосы. — И мы оба впредь будем лучше.

Я киваю.

После небольшой паузы он шепчет:

— Я хочу, чтобы ты знала, какая ты красивая.

— Иногда я чувствую себя красиво. Иногда нет. Я всегда благодарна за своё тело. Этого достаточно.

— Я тоже благодарен за твоё тело, — говорит он, крепко обнимая меня и вызывая у меня ленивую улыбку. — Очень благодарен.

Волны ритмичные и нежные, солнце такое горячее и уже высушивает солёную воду на коже Эйдена. И неожиданная близость этого тихого и спокойного момента смягчает что-то во мне, делает меня храброй. Проведя пальцами по его плечам, вниз по его спине, я целую основание его горла, провожу языком и пробую на вкус.

Эйден прерывисто вдыхает, крепче сжимая мою талию, после чего опускает руки ниже. Его ладони обхватывают мою задницу, мнут, сжимают, пока он сильнее прижимает меня к себе. Ещё больше поцелуев в его плечо, и его ладони направляют меня ближе. Я чувствую его член, не безумно твёрдый, ничего агрессивного, лишь близость. Интим. Мы.

— Привет, — шепчу я.

Он хрипло выдыхает.

— Привет.

— Мы как будто снова студенты и улучаем такие моменты украдкой.

Я виском чувствую себя улыбкой.

— Это ты была студенткой. Я был очень крутым докторантом. И под «крутым» я имею в виду абсурдно занудным.

— Ты был таким милым. Ты помнишь, как мы целовались...

— Часами? — он хмыкает, нежно прикусывая мою кожу. — Очень ярко.

Я отвечаю на этот укус поцелуем.

— И как мы переходили к оральному сексу и...

— Чёрт, — бормочет он, притягивая меня ближе.

— Что?

Эйден откашливается.

— Зигги идёт.

Я вздыхаю.

Зигги машет — долговязые конечности, бледная как у Рена кожа, скромный цельный купальник и упрямые полосы от солнцезащитного крема на лице. Отстранившись от Эйдена, я машу в ответ. И вот так наш момент разрушен.

Эйден отводит взгляд, вытирает лицо.

— Я пойду на берег, почитаю, дам вам время.

Я не успеваю ответить «ладно», а он уже ныряет под воду.

— Привет, Фрей! — говорит Зигги, стуча зубами и подходя ближе.

— Привет, Зигс.

Зигги прочищает горло.

— Прости, если я вам помешала. Мне стало слишком жарко, и песок меня раздражает, но я стараюсь не быть грубой и не сидеть всё время в доме с книжкой.

Это заставляет меня улыбнуться.

— Никто бы тебя не винил.

— Наверное, да, — признаёт она. — Но мама и папа... я не хочу, чтобы они обо мне беспокоились.

Зигги переживала непростое время перед тем, как ей поставили диагноз «аутизм», и её сложности обрели смысл. С тех пор мои родители приклеились к ней как банный лист, и я думаю, что ей было особенно тяжело после того, как Оливер уехал учиться в КУЛА, и она осталась последним ребёнком дома.

Пусть наши ситуации сильно отличаются, я разделяю её желание не беспокоить их.

— Ага, понимаю.

Она склоняет голову набок.

— Да?

— Ты знаешь, что происходит между мной и Эйденом, и я тоже стараюсь защитить их от этого, как и ты морозишь тут задницу вместо того чтобы пойти в дом. Мы все по-своему хотим угодить маме и папе.

— Наверное, я просто думала, что ты всегда им угождаешь.

— Зигги, я далека от идеала, и мама с папой это знают.

— Да, только ты не живёшь дома, слушая «Когда Фрейя была в твоём возрасте...» и «Фрейя раньше всегда...», — она говорит это по-доброму, но я слышу нервные нотки, прячущиеся под поверхностью.

— Думаю, все родители виновны в таком. Я не лучше тебя или наших братьев, Зигги. Просто я родилась первой.

Её глаза встречаются с моими, выдавая её сомнение. И потом я испытываю чувство вины. Сильное чувство вины, что не находила больше времени на свою единственную сестру, ещё одну заядлую читательницу в доме, полном диких пацанов.

— Извини, что я так редко бывала рядом, — тихо говорю я ей.

— Ты выросла, — отвечает она. — Между нами пятнадцать лет. Я никогда и не ожидала, что ты будешь рядом.

— Да, но мне стоило быть лучше. Я должна была знать, когда тебе было больно.

Зигги плюхает руками по воде, как будто наслаждаясь сопротивлением поверхности

— Иногда, Фрейя, как бы ты ни старалась, ты не узнаешь, насколько больно твоему близкому человеку, потому что этот человек не желает причинять боль тому, кого он любит.

— Но эту боль не нужно скрывать.

— Тебе легко говорить, — бормочет она. — Сложно быть храброй и говорить, что ты не в порядке, когда в детстве тебе сложно было объяснить свои чувства, и когда кажется, что стыдно признавать свои проблемы с ментальным здоровьем.

Я стою там как огорошенная.

Нырнув под воду, затем резко поднявшись, Зигги хватает ртом воздух. Она встречается со мной взглядом, вытирая воду с глаз.

— Извини. Это было прямолинейно, да?

— Нет... то есть, да. Но ничего страшного. Ты хорошо сказала, — мой взгляд устремляется к Эйдену, выходящему из воды. Он проводит руками по своим тёмным волосам, по бороде, затем поворачивается и щурится от солнца, глазами находя меня. Потом робко поднимает руку.

Я улыбаюсь ему, вопреки подступающим слезам, и тоже поднимаю руку.

Обдумывая признание Зигги и наблюдая, как Эйден устраивается на шезлонге, я чувствую, как моё сердце болит. Болит за людей, которых я не могу защитить так, как мне хочется, чью боль я не могу стереть, любя их как можно крепче. Я хочу, чтобы любовь исцеляла все раны. Но я начинаю понимать, насколько это не так. Иногда любовь — это перевязь, рука, на которую можно опереться, плечо, на котором можно поплакать... нечто полезное, но не целитель.

Тогда-то до меня доходит, как сильно я хотела, чтобы Эйден функционировал в моей манере, а не в той, которая нужна ему. Я хотела, чтобы он рассказывал мне всё, признавал свою боль и страх, потому что в моём понимании всё, что тебе нужно, чтобы безопасно говорить об этом — это любовь. Но для Эйдена всё не так просто. Ему сложнее. Может, когда-то было проще, когда ставки были не так высоки, и меньше давления, когда мы были молоды, и он меньше бремени нёс на своих плечах. Но со временем это изменилось. А моё понимание, мои ожидания остались прежними.