- Прикажут - поедем в тыл. Это значит, что на наше место пришлют свежий полк, а может быть, и не один. А главное, не волнуйтесь. Я, например, не отвечаю за достоверность информации лейтенанта Головко.

И тут же вспомнил, каким виноватым Виктор Головко выглядел в первые минуты встречи.

- Командир, из-за меня все случилось, - опустив голову, тихо проговорил он, когда мы остались одни. - Нужно было мне до конца с вами... Я же спокойно до аэродрома долетел, ничего не случилось. Может, и бой провел бы...

Как мог, успокоил я его. Тем более что на его самолете действительно была повреждена система охлаждения.

Сморенные усталостью тяжелого дня, пилоты засыпали. А я, оказавшись в привычной обстановке, среди своих, заснуть не мог. И безмерно был счастлив, что попал наконец домой, и тревожился: что будет завтра? Остановим ли немцев? Как Степан, когда с ним увидимся? О себе не волновался, почему-то был уверен, что спина скоро перестанет болеть. Сегодняшний день доказал, что передвигаться я могу, пусть даже с посторонней помощью. Если вспомнить, что неделю назад, в первые дни после прыжка, был не в состоянии пошевелиться прогресс очевиден. "Значит, должен поправиться, значит, буду летать", думал я, засыпая под далекий пока еще гул передовой, под мерное дыхание уставших товарищей...

Противник наступал по всему Керченскому полуострову. Главные его силы, действуя вдоль Феодосийского залива, быстро продвигались вперед. Развивая успех, они стали угрожать тылам нашей 51-й армии. Ее войска вели ожесточенные бои в районе Керчи, прикрывая эвакуацию наших частей на Таманский полуостров. Авиация противника ожесточенно бомбила и штурмовала районы переправ. Летчики делали по пять-шесть вылетов. Но не хватало горючего, боеприпасов. Вылетая небольшими группами, мы в каждом бою с превосходящими силами врага несли потери.

Ребята не появлялись целыми днями. Я еще больше чувствовал свою беспомощность, проводя долгие часы в одиночестве. Успокаивал себя тем, что мне с каждым днем лучше и в конце концов встану на ноги, а главное, начну летать. Часто, когда никого не было в комнате, пытался подняться и сделать хотя бы несколько шагов самостоятельно - не получалось. Острая боль, казалось, что позвоночник прокалывают раскаленные иглы, - и я, почти теряя сознание, падал на брезент.

Однажды зашел батальонный комиссар Меркушев. По всему было видно, что он только вернулся с задания.

Комиссар нашего полка был отменным летчиком: успевая выполнять многочисленные обязанности политработника, он никогда не упускал возможности подняться в воздух. Позднее Василий Афанасьевич Меркушев стал Героем Советского Союза. Летчики полка любили и уважали его, для меня, молодого комиссара эскадрильи, он был образцом для подражания.

Медленно снимая шлемофон, батальонный комиссар устало опустился рядом со мной на брезент, поздоровался.

- Чуть не сбили сейчас. Начали с тремя парами. Нас, правда, тоже пара, - горько усмехнулся Меркушев. - Одного свалили быстро. А тут еще две пары... Потянули мы с ведомым всю эту карусель ближе к нам, за пролив. Не пошли. - Василий Афанасьевич облегченно вздохнул, словно только сейчас вырвался из схватки, и смущенно, будто виноватый, закончил короткий рассказ: - Механик двадцать три пробоины насчитал. А хуже того, маслосистема разбита. Дня два на ремонт нужно.

Вид у Меркушева был изможденный, лицо осунулось. Позавчера он предлагал мне в госпиталь, но я отказался. Сейчас Василий Афанасьевич опять повел разговор о том, что лучше будет, если я поеду в госпиталь, как следует проверюсь, отдохну немного (это я-то устал!) и - снова на самолет.

Я возражал, настаивал на том, что это простой ушиб, что мне уже намного лучше.

- Василий Михайлович, я видел, как вы ходите. Поймите, я говорю прямо: а если это не ушиб, если что-то серьезное? Если вы запускаете травму?

- Товарищ комиссар!

- Все, лейтенант Шевчук, - переходя на официальный тон, сказал Меркушев, - я уже договорился насчет У-2. Готовьтесь, полетите в Краснодар, в госпиталь. Подлечитесь - милости просим.

16 мая меня доставили в 378-й военный госпиталь в Краснодаре, 19 мая враг занял Керчь, а 21-го наши войска во второй раз оставили Керченский полуостров...

Один из семи миллионов

...Женщина-хирург внимательно рассматривала рентгеновские снимки. Я не сводил с нее глаз, стараясь по выражению лица угадать свою судьбу - что с позвоночником?

Врач почувствовала на себе мой взгляд. Повернулась ко мне, улыбаясь. Но в улыбке, я понял сразу, не было радости. Той искренней, откровенной радости, с которой человек человеку сообщает хорошую новость.

.Да, дело серьезное. Но, цепляясь за маленькую надежду, непривычным умоляющим голосом все-таки спросил:

- Товарищ военврач, что там? Перелом? Трещина? Говорите сразу.

Хирург, положила мне на плечо руку и, продолжая улыбаться, сказала:

- Нет, дорогой товарищ Шевчук!

- ?!

- Нет, милый товарищ Василий, не перелом... а два перелома. Назовем даже так: компрессионный перелом одиннадцатого-двенадцатого грудных и первого-второго поясничных позвонков...

Я не поверил:

- Не может быть, Вера Павловна! Я три недели "путешествовал" с этим ранением. Даже ходил... Мне с каждым днем лучше...

- Дорогой мой! В этом ничего удивительного нет. Война. Мобилизуются все психологические и физические силы человека. Ведь сейчас у фронтовиков практически нет таких "мирных болячек", как грипп, воспаление легких, язва желудка...

Я сразу же вспомнил летчика штурмовика майора Шутта. С оторванной кистью руки, смертельно раненный, он пилотировал самолет, привел его домой, совершил посадку... А у меня все цело, все вроде на месте.

- Вера Павловна! Как же так?

- Товарищ Шевчук, можете убедиться сами. - Она протянула мне снимки. Обычно о таких переломах мы своим пациентам сразу не сообщаем. Положено подготовить больного. Но вам, летчикам, я сама убедилась, лучше говорить все начистоту. Многого я не обещаю. Сами, наверное, знаете, что в скелете человека самое важное и сложное - позвоночник.

Мы, хирурги, научились "ремонтировать" практически все суставы и кости скелета. А пот позвоночник... Во всяком случае пока нет управляемого, если хотите, научно обоснованного процесса лечения даже легких травм позвоночника. Хотя в практике имеются случаи если не полного, то вполне достаточного излечения. Человек начинает вставать, ходить, выполнять нетяжелую работу. Так что, дорогой друг, крепитесь, мужайтесь. Главное наберитесь терпения. Сейчас вас положат на жесткое ложе. Держитесь молодцом и верьте, верьте в то, что на ноги вы встанете, и обязательно встанете!.. Ну, а летать... тут уж не обессудьте.

Вера Павловна еще раз дружески похлопала меня по плечу маленькой крепкой ладошкой и вышла. Я проводил взглядом ее белоснежный халат. Вчера, когда меня привезли в госпиталь, в приемный покой из срочной операционной вышла хирург. Халат был в крови. Не глядя на меня, устало спросила сестру: "Тоже срочный?" Услышав, что нет, облегченно вздохнула, закурила и только тогда подошла к носилкам. Вспомнил ее извиняющийся усталый голос: "С ног падаю. Вторые сутки. Операция за операцией..."

Ни разу я не кричал от боли, а от этих слов хотелось закричать: "Вера Павловна! Мне не только на ноги встать! Мне летать, летать нужно!"

За дверью, в коридоре, застучали костыли, послышался смех. После кино возвращаются соседи по палате. Первым врывается, понятно, Степан... Да, Степан Карнач - командир мой и товарищ. Вчера, когда меня привезли и положили к нему в палату, Степан прямо-таки обалдел от радости и удивления.

Я-то знал, что Карнач в Краснодарском госпитале. Поэтому еще в приемном покое попросил место в его палате. К счастью, там оказалось свободное.

Для Степана же мое появление не только в палате, но, как он выразился, "на этом свете", было неожиданным. У самого Карнача осколок снаряда попал в ногу, раздробил щиколотку.