Вернувшись назад, слегка подмокший Доренко наябедничал о происшествии в сортире. Чубайс тут же позвонил Ельцину по прямому телефону.

— Всю компанию убрать! — рявкнул президент и несколько мгновений спустя, полувопросительно: — Диму-то, пожалуй, не стоит…

— Еще как стоит! — потребовал руководитель администрации, чувствуя себя в своем праве. В самом сердце Кремля коржаковское гнездо!

— Так тому и быть, — сказала трубка…

Кроме Димы, выдворили и личного официанта, и личного парикмахера, замначальника штаба Службы безопасности и ещё пару мелких чиновников.

Доренко («Самый красивый ведущий», — изрек Ельцин и сглазил) вскоре после прихода Юмашева переметнулся в другой лагерь, к Березовскому — метать с экрана громы и молнии (очень страшные) в недавних соратников…

То-то куражу было у бывших корреспондентов «Комсомолки», когда «нашего Валю» сделали руководителем администрации президента!

Обрадовался, как дурак, и я. Позвонил по «вертушке» в приемную, попросил соединить с руководством. Юмашев снял трубку:

— Заходи, старик. Всегда рад тебя видеть.

И я отправился к старому другу.

В приемной царили две энергичные секретарши.

— Валентин Борисович занят, — смерили они меня взглядом с ног до головы. — Вы записывались? Из какого подразделения? По какому вопросу?

Я сбивчиво объяснил.

— Много тут таких посетителей, ждите. У него весь день по минутам расписан. — И понизив голос, в сторону: — Налетели, поздравители…

— Но мы договаривались…

— Много тут таких… — эхом отозвались дамы.

Я вышел в коридор. Тихо, пусто. Осмотрелся по сторонам. После ремонта Первого корпуса всего лишь раз был здесь. Ничего не осталось от старого Кремля. «Лувр и Мадрид». Зеркальные, карельской березы лифты (говорят, финны таких дорогих ещё не собирали), отделанные яшмой подоконники, золото и лепнина. Будуар дорогой кокотки, а не рабочая резиденция президента России!

Когда-то Валя Юмашев квартировал в «аппендиците» длинного коридора «Комсомолки», в убогой прокуренной комнате «Алого паруса» (был в начале 80-х такой популярный выпуск газеты). Слегка богемный облик — потертые джинсы и свитер, улыбчивый, в меру пьющий1 Юмашев вызывал в коллективе симпатию. Бойкое перо, на редколлегии всегда готов подраться за своих ребят. Первой публикацией в «Комсомолке» обязан ему и я.

В конце 80-х, когда по стране прокатились первые выборы директоров предприятий, Юмашев предложил провести подобную акцию в «Комсомолке» вакантным было место первого зама. Но это совсем не вызвало симпатии у Геннадия Селезнева, тогдашнего главного редактора газеты. И он предложил Вале покинуть родные теплые стены. Так оказался он в «Огоньке», куда вскоре пожалует со своими мемуарами отставник Ельцин…

…Забавно было наблюдать, как они сидят визави в кабинете президента и обмениваются многозначительными взглядами — бывший редактор и изгнанный им бывший спецкор. О каком согласии между ветвями власти может идти речь?.. Но пора назад, в приемную Юмашева. Минуло три часа, как я слоняюсь по мягким коврам Кремля.

— Все ещё занят… — принужденной улыбкой встретила секретарша.

Только после семи часов вечера меня запустили, наконец, в сияющий шелками кабинет хозяина администрации. Маленький Валя едва виднелся из-за массивного стола в углу кабинета. Встал навстречу, рукопожатие, в отличие от президентского, вялое. Лицо озабоченное. В тесном костюме и галстуке он, видно, ощущал себя как Пиноккио.

— Не страшно? — спросил его, оглядывая бесчисленные разноцветные папки с ярлыками, скопившиеся на столе, и такой же длинный ряд телефонов.

— Противно, — к удивлению, ответил Валя. — Ну? Как дела?

Так и так, говорю, Валька, совсем погряз в бумажной работе. Твои друзья, молодые реформаторы, говорю, развели такую бюрократию, что мухи дохнут. Бесконечные циркуляры, сравнительные таблицы, каждую бумажку нужно согласовывать в десяти кабинетах. Никогда такого не было. Найди мне, прошу, занятие, чтобы пользу приносить. Серьезную аналитику готовить или ещё что. Могу писать радиообращения или обдумывать национальную идею. Сейчас в Кремле это популярно…

Валя уклончиво обвел глазами мебель.

— Свяжусь с тобой, — говорит, — через пару дней, оставь телефоны в приемной, есть идеи, связанные с «паблик рилейшнз».

— Совсем наши коллеги-журналисты заругали «Борьку Ельцина», — сказал он на прощание. — Надо что-то делать…

Что за идеи, так и осталось загадкой. Потому что ни через пару дней, ни через неделю, ни через месяц старый приятель не позвонил. Секретарши же соединять не стали. И правда — на черта ему прежние знакомства? Старая «Комсомолка» давно угасла. А новый Валя, углубившись в кремлевские лабиринты, из рубахи-парня давно превратился в мокрую мышку. (Один мой приятель всякий раз, когда устраивался на новую работу, убеждал руководство: возьмите меня, не прогадаете, я — мокрая мышка. Там, где обычная не пролезет, — мокрая проскользнет!) Разбогател, ребенка на чужбину снарядил — набираться ума на пару с царским отпрыском. Алую кровь сменил на голубую. Научился, вслед за своим героем и покровителем, в нужный момент отворачиваться от друзей. И как Селезнев в «Комсомолке» — стремительно убирать неугодных.

Но и мокрая мышка не застрахована от ловушки. Даже такой близкий человек, как Валя, не смог до конца распознать волчий характер воспетого им президента. Сам, впрочем, виноват. Прохлопать у себя под носом «заговор», допустить, чтобы двое ближайших холопьев — Кокошин с Ястржембским — посмели предложить на пост премьер-министра кандидатуру Лужкова — приговор самому себе. Уж Юмашеву-то лучше других известно, что Борис Николаевич терпеть не может Юрия Михайловича. Как и любого другого кандидата на его кресло. Сама мысль о передаче власти ему ненавистна. А тут близкий человек недоглядел, что хлопочут за опасного конкурента. И потянулась нетвердая рука к «монблану», «монблан» к бумаге. Секунда — и слова свободно потекут: «…освободить Юмашева В.Б. от занимаемой должности…»

…Все, граждане, пора остановиться. «Предательский список» Ельцина не уступит любовному Казановы. Очень длинный список. И конца ему не видно…

Незадолго до смерти Достоевский воскликнул: «Вся Россия стоит на какой-то окончательной точке, колеблясь над бездной». Ему не дано будет узнать, что через месяц после его кончины трагически оборвется неспокойное царствование Александра II.

Слова писателя звучат сегодня так же тревожно, как и сто лет назад.

Последнее десятилетие уходящего века изобиловало смертями и кровью, мы пережили два путча, и только стечение обстоятельств уберегло страну от новой гражданской войны. Не успев отдышаться после позорной чеченской кампании, мы опять, по воле неразумных политиков, оказались у края бездны. И вновь приходится задавать себе вечные, «достоевские» вопросы: почему Россия в цветущем хороводе стран, среди красивых подруг всегда остается дурнушкой? Чья злая воля преследует нас?

Поговорить об этом я решил не с литератором, философом или политологом, а с полковником Г., в недавнем прошлом сотрудником Службы безопасности президента. На глазах у Г. и при его участии разворачивались события, дающие объяснение многим сегодняшним бедам и болезням. Кроме того, прогнозы профессионального оперативника будут полезны в дни нового нежданного кризиса, когда перед ограбленными людьми снова, как и десять лет назад, встает отнюдь не «достоевский» — «животный», насущный вопрос жизни скупать ли на последние крупу, готовясь к зимней голодухе, или выходить с кистенем на большую дорогу…

— Ты, по-моему, тогда ещё в Кремле работал, — рассказывает начинающий седеть, но не потерявший ни спортивной формы, ни стального волчьего огонька в глазах полковник Г. — Должен помнить ту ночь с 3 на 4 октября 93-го года. Похоже на сегодняшнее настроение — голова кружится, ноги ватные, апатия. И мелодия Шевчука — «что же будет с Родиной и с нами…» в мозгу вертится. Вызывает меня поздно вечером Борис Ратников, зам Барсукова. Говорит только что к Коржакову приходили Бурбулис и Филатов, оба бледные. «Последний — натуральная моль в муке!» — смеялся после аудиенции Коржаков, особенно «расположенный» к руководителю администрации. Рассказали, что обнаружили где-то в Подмосковье чудо-физика, создавшего лазерный прибор, воздействующий на толпу. Несколько пучков света, направленных в глаза, — и «враги демократии» ослепнут, некому будет Кремль брать. Ратников вручил мне адрес — «возьми пару ребят, съезди, выясни, в чем дело». Вернулись ночью чертыхаясь — туфта! Прибор весом чуть не в три тонны, экспериментальная модель, до «эксплуатации» ещё далеко. Но злился я не из-за гиперболоида, будь он неладен. Возмутило другое — божий одуванчик Филатов (вечно в глазах слезы, как у старой девы), голос тихий, жалобный, своей тени боится, а какую расправу над народом удумал! Да и глупо как.