Я расслабилась. Наконец-то.

— Спасибо. Теперь я оставлю тебя в покое и моя тень больше никогда не заслонит твою дверь, — пообещала я, не желая повторять этот опыт снова, каким бы прекрасным ни был вид.

Я повернулась, чтобы уйти, когда он схватил меня за запястье и притянул к себе, уронив торт на пол. Я едва заметила, что тарелка стукнулась, но не разбилась.

— Что...?

Я не сдержала потрясенного вскрика, когда прижалась к его твердому обнаженному торсу, а его рот врезался в мой.

Я вскрикнула больше от шока. Из всего, что я ожидала от Зейна, поцелуй не был в моем списке. Выстрел — возможно. Еще там фигурировал наезд машиной. Но точно не игра в хоккей с моими миндалинами.

Так что я была потрясена грубой, отчаянной атакой его языка, пока сильные руки удерживали меня на месте. Я не была потрясена обжигающим пламенем возбуждения, пронесшимся по животу и намочившим мои трусики от его прикосновения.

Я смутно слышала, как захлопнулась дверь, но в основном я была сосредоточена на том, чтобы держаться в вертикальном положении, оставаясь в сознании, пока он безжалостно трахал мой рот своим языком. Я ответила на поцелуй, соответствуя его бешеному напору. В нем не было нежности, ласки или уговоров. Он был жестоким и плотским. У меня не было времени подумать, откуда такая реакция, почему мужчина, который фактически меня ненавидел, вдруг набросился на меня. Я почти не могла думать. Он, его прикосновение, его сильное тело, прижатое к моему, — вот что наполнило мои чувства и поглотило разум.

Он впечатал меня в стену, и я застонала ему в рот, обвив ногой его бедро и притягивая его ближе к себе. Одной рукой он сильно мял мою задницу, толкаясь мне между бедер твердой эрекцией. Другой рукой грубо обхватил мою грудь, надавливая на сосок сквозь ткань платья.

Внезапно его губы оторвались от моих, и он резко сдернул верх платья, а вместе с ним и чашечку лифчика. Его рот оказался на моей обнаженной плоти, посасывая сосок, царапая его зубами.

Я вскрикнула и обхватила его голову руками. Клитор дико пульсировал, а давление между бедер росло в геометрической прогрессии. Если он продолжит в том же духе, я кончу только от его рта на моем соске.

— Зейн, — простонала я, нуждаясь в нем внутри себя.

Прохладный воздух защекотал грудь, когда его рот покинул ее.

Яростные черные глаза встретились с моими, и в его взгляде была животная потребность, смешанная с человеческой яростью.

— Заткнись, нах*й, — грубо, почти жестоко скомандовал он.

Резкий, холодный приказ не ослабил раскаленного добела возбуждения, охватившего каждую частичку меня; он лишь заставил меня воспламениться сильнее, а трусики намокнуть еще больше.

Его рот впился в мой с еще большей яростью, чем раньше; мозолистые ладони задрали подол платья и сорвали трусики. Я едва заметила, как рвутся тонкие стринги. Была слишком занята, лихорадочно возясь с ширинкой его джинсов, отчаянно пытаясь расстегнуть ее, чтобы его твердая длина оказалась внутри меня. Я чувствовала, как схожу с ума от нужды. Зейн зарычал мне в рот, когда я просунула руку ему в джинсы, касаясь его пульсирующего члена. Но я тут же потеряла его, когда он оттолкнул мои руки в сторону, чтобы полностью освободиться.

Без предупреждения он вошел в меня, наполнив полностью. Я ахнула от вторжения и от разряда удовольствия, пришедшего с его прикосновением. Зейн крепче сжал мою задницу, поднял меня и теснее прижал к стене, а я обвила ногами его бедра. Другой рукой он крепко обхватил мою шею, и врезался лбом в мой лоб, а его губы оказались в нескольких дюймах от моих.

Я не могла оторвать взгляда от черноты его глаз, горящих голодом, нуждой, опасностью. Наши взгляды оставались прикованы друг к другу, когда он начал врезаться в меня. Я кричала, пока он жестоко трахал меня у стены, наслаждаясь каждой секундой. Мои ногти царапали его голую спину, вырывая из него шипение удовольствия, когда я разрывала его кожу, и это все быстрее приближало меня к краю.

— Сильнее, — прохрипела я, чувствуя себя не в своей тарелке, нуждаясь в том, чтобы грубое трение нашего единения было еще более жестким.

Его рука на моей шее сжалась, хватка граничила с болью, но и с утонченным удовольствием.

— Ни. Гребаного. Слова, — прорычал он между толчками.

Он обеспечил мое молчание, снова захватив мой рот, совместив свой поцелуй с бешеными толчками, бьющими меня о стену, и готовящими к тому, что, как я знала, будет самым сильным оргазмом в моей жизни. Я грубо прикусила его губу и снова вонзила ногти ему в спину. Я чувствовала себя одержимой.

Внезапно оргазм захлестнул меня, и я не смогла сдержать крик, разлетаясь на тысячу осколков, пока Зейн продолжал вколачиваться в меня. Каждый жесткий удар, казалось, уводил меня все дальше в забвение.

Достигнув пика оргазма, моя киска сжалась вокруг него. Он застонал от собственного освобождения, и я почувствовала, как он опустошается в меня.

Тяжело дыша, я изо всех сил пыталась вернуться к реальности. Мои ноги все еще обвивались вокруг бедер Зейна, руки цеплялись за его спину. Я беспокоилась, что он был единственным сдерживающим фактором, мешавшим мне погрузиться в посткоитальное оцепенение.

Его рука по-прежнему крепко держала меня за шею, а другая впилась мне в задницу так, что я знала, останутся следы.

Я медленно открыла глаза, восстанавливая некоторое чувство равновесия. Зейн смотрел на меня. Нет, смотрел не на меня, а в меня. Его взгляд, казалось, обжигал мою душу, будто он трахнул меня до самых ее глубин. Он мог видеть все. Выражение его лица было странным. Ищущим, каким-то благоговейным.

В одно мгновение, будто щелкнул выключатель, и оно стало пустым. Все стерлось из этих глаз, и в них вернулась холодная ярость. Он быстро вышел из меня и поставил на дрожащие ноги. Я чувствовала, как его семя вытекает из меня.

Вашу ж мать. Без презерватива.

У меня не было времени оценить все возникшие вопросы, так как грубый голос лезвием полоснул по моим мыслям.

— Вон, — скомандовал он.

Я моргнула, пытаясь поправить свою растрепанную одежду.

— Что? — спросила я слабым голосом.

У нас только что был секс, буквально несколько секунд назад. Нет, не секс. А трах. Чистый, настоящий, грубый и плотский трах. Но в сторону семантику. Он только что был внутри меня, его сперма буквально сейчас стекает по моей ноге. Он не мог меня выгнать. Нам нужно поговорить об этом. На самом деле поговорить. Я не думала, что с момента нашей встречи у нас хоть раз состоялся нормальный разговор. Нам нужно было поговорить, а ему нужно было произнести больше одного слога, чтобы я не чувствовала себя грязной шлюхой, которая только что занялась сексом с кем-то, от кого даже не услышала полного предложения.

Он смотрел на меня холодно.

— Ты должна, нахрен, уйти. Сейчас же, — процедил он жестко и бесстрастно.

Я слегка вздрогнула от стального тона и столь же стального взгляда. Я чувствовала себя униженной. Использованной. Запятнанной. У меня не было сил пробуждать в себе ярость, кричать, спорить или называть его женоненавистническим мудаком. Я просто еще секунду посмотрела на него и выскочила за дверь. Потом побежала, на всех парах промчалась через улицу и влетела в свой дом. Я очень надеялась, что соседи сейчас не решат полить свои сады и не увидят этого зрелища, но, опять же, я была слишком вне себя, чтобы волноваться об этом. Мне просто нужно было вернуться домой.

Захлопнув за собой дверь, я рухнула на пол и уткнулась головой в колени. Я не заплакала. Я не позволяла мужчине доводить меня до слез целых шестнадцать лет. И не собиралась начинать это сейчас. Кроме того, за шестнадцать лет меня не обижал ни один мужчина, и я боялась, что только что открыла эту дверь. На этот раз не кулаками и пинками. А холодными взглядами и резким отвержением. Но боль была точно такой же.

Булл

Булл расхаживал по гостиной, крепко сжав кулаки по бокам. Он боролся. На самом деле боролся. На этот раз он сражался не с демонами, одержимыми его уничтожением. Нет. На этот раз он сражался с самим собой. С ней.

Каждая клеточка его существа уговаривала его выйти в гребаный коридор и последовать за ней, затащить ее обратно сюда, извиниться, а затем снова трахнуть. У стены. Затем в своей спальне, пробовать на вкус ее киску, заставить кончить ему в рот, а потом трахнуть в третий раз. Его член затвердел при мысли о том, что ее медовый вкус окажется на его языке. Что он снова проникнет в ее тугой жар. Булл с такой силой ударил кулаком по стене, что пробил дыру. От гнева, разочарования. Но в основном, чтобы отвлечься. Однако боль не сильно отвлекла его от мыслей о ней. Боль была привычной. Его постоянным спутником. Желанным другом.

Опасно было не чувствовать боли. Чувствовать ее горячее упругое тело. Пробовать ее рот, чувствовать ее стон, когда он вколачивался в нее. Опустошаться в нее, когда она выжимала из него удовольствие до последней капли. Вот это было опасно.

— Бл*ть! — взревел он, качая головой.

Он облажался. И сильно. Господи, он же клялся себе, после тех двух мучительных часов в кинотеатре, он, черт возьми, поклялся, что сделает все, чтобы больше никогда не оказаться рядом с ней. Никогда не быть достаточно близко, чтобы почувствовать аромат ванили, исходящий от ее волос. Чтобы не почувствовать искру от соприкосновения с ее кожей.

Он серьезно подумывал продать свой дом. Уже три ночи провел в клубе, пытаясь выкинуть ее из головы. Трахнул единственную клубную сучку, которую мог выносить, которая знала правила, знала, что делать. Даже это не помогло. Он кончил, только представив себе Мию. Обычно, трахая клубных сучек, он делал все возможное, чтобы не думать о золотистых волосах. Вот почему Уит была лучшим выбором. Темные волосы, темные глаза. Пышнотелая. Полная противоположность. Он трахнул ее в день провала с кинотеатром. С тех пор не прикасался к ней; вместо этого искал утешения в бутылке виски.