— Ты купил ей машину? — спросила я тихим, опасным голосом, по которому Зейн должен был догадаться, что ему следует поостеречься. Очень поостеречься.

Мы стояли на подъездной дорожке нашего дома и наблюдали, как Лекси и, конечно же, Киллиан уезжают на новеньком «Форде-фокусе». Чуть ранее она, взвизгнув, обняла Зейна, поцеловала меня в щеку и помчалась на тест-драйв.

— Ага, — только и ответил он, провожая машину взглядом.

Я повернулась к нему.

— И ты считаешь покупку машины для моей дочери, не поговорив со мной об этом, нормальным? — продолжила я тем же тоном, так как он, казалось, не уловил намека.

Теперь, когда машина скрылась из виду, он повернулся ко мне, выглядя абсолютно спокойно.

— Ага, — все еще был его ответ.

— Ага? — в недоумении повторила я. — Нельзя давать односложные объяснения.

Я уперла руки в бока.

— Купить Лекси что-то вроде, я не знаю, новых туфель, не поговорив со мной, это нормально. Пожалуйста. Только если купишь и мне… у меня, кстати, девятый размер, — чуть отклонилась я от темы разговора. — Но машина или любая вещь с двигателем или ценой выше пары сотен долларов, означает разговор. Ты не можешь вот так просто пуститься в загульный шопинг и приобрести автомобиль, — провозгласила я, размахивая руками. Своими свободными от гипса руками.

Зейн схватил меня за бедра, сталкивая с них мои руки. Даже когда мы спорили, что случалось нечасто, ему требовался полный контакт. Я и любила, и ненавидела это. Ненавидела потому, что чаще всего это меня отвлекало, и я теряла ход мыслей. Любила, потому что Зейн прикасался ко мне. Как такое не любить?

— Дикая кошечка, — начал он ровным тоном. — Покупка одной машины — это не загул. Лекс нуждалась в машине. В безопасной и надежной. И я ее ей купил. И когда, черт возьми, я хоть раз заходил в магазин, где вы с Лекси покупаете себе обувь? Кроме, может быть, магазина «Харлей», и вот еще что, дикая кошечка, — пробормотал он, сильнее прижимая меня к себе. — Я не против увидеть тебя в мотоциклетных ботинках. Только в одних ботинках, — добавил он, уткнувшись мне в шею.

Я охнула, невольно обнимая его за шею. Наши губы сблизились, и Зейн крепко сжал меня за попку. Прямо на пороге дома, на глазах у всего мира. И мне было все равно. Но я знала, что в тот момент, когда он доберется до моих губ, все будет кончено. Его тело поработит мой разум, и я позволю ему купить Лекси тысячу машин.

Нахмурившись, я слегка отстранилась.

— Не отвлекай меня, — упрекнула я, слегка запыхавшись. — Нам нужно закончить разговор.

Зейн вздохнул.

— Нечего заканчивать, детка. Машина куплена. Дело сделано. Назад ничего не вернешь, — заявил он.

Я поджала губы. Он был прав.

— Ты моя, — продолжил он, слегка поглаживая мою челюсть. — Лекси моя. Я забочусь о моих девочках.

Как бы это заявление ни согревало сердце, я не могла не запротестовать.

— Но сейчас, с деньгами Стива и Авы, я могу себе это позволить. Этого они и хотели, — сказала я, не обращая внимания на боль, вызванную упоминанием их имен.

— Многие годы, детка, мне не на что было тратить деньги. Не о ком было заботиться. Так что, я кое-что накопил, — объяснил он.

Я знала, что он не был беден, учитывая его требование взять на себя оплату ипотеки при переезде. Часть денег Стива и Авы пошла на выплату ипотеки, а также моего студенческого кредита. Тут мне удалось ему помешать. Но, к моему великому недовольству, он настаивал на том, чтобы платить почти за все.

— Представь, как приятно иметь не одного человека, о котором можно заботиться, — он сделал паузу. — А двоих. Когда я не думал, что у меня будет кто-нибудь снова. Позволь мне купить Лекси гребаную машину. Я потрачу на вас все свои деньги до последнего цента, и буду самым счастливым сукиным сыном в мире. Мне не нужны такие пустяки, как доллары и центы, когда я чертов миллиардер, и сейчас держу в объятиях половину моего состояния. Другая половина только что уехала, — он чуть не рычал.

Я ничего не сказала, была слишком занята попытками не заплакать от услышанного. Пусть он и был молчуном, но когда говорил, то точно знал, какие слова подобрать.

Он изучал мое лицо, очевидно понимая, что выиграл спор.

— А теперь, раз с этим покончено, могу я тебя трахнуть? — на этот раз он прорычал.

Я могла с полной уверенностью заявить, что наша сексуальная жизнь абсолютно не пострадала. Зейну потребовалось некоторое время для осознания того, что, занимаясь со мной любовью, не обязательно осторожничать, как когда я поправлялась от побоев, любезно нанесенных Сидом. Не то чтобы мне не нравились ласковые, нежные прикосновения мужчины, полностью владевшего моей душой. Всей моей не сломленной, не раздробленной душой. Но в дополнение к новым красивым, нежным моментам, мне хотелось вернуться к грубому, жесткому сексу. Я рисовала линии на красочных татуировках, украшавших его грудь и руки, на которые могла смотреть в любое время, когда захочу. А теперь еще и при дневном свете, учитывая, что Лекси была в школе. Я могла отлынивать от работы, наслаждаясь послеобеденным удовольствием, так как была боссом, а у Зейна был гибкий график. Кроме того, ему нравилось пошуметь, когда мы занимались любовью. Или, точнее, ему нравилось, когда шумела я.

— Почему ты набил все цветные? — тихо поинтересовалась я, разглядывая феникса на его груди, восстающего из ярко-красного и оранжевого пламени.

Я почувствовала, как Зейн повернул голову и перевел взгляд на меня. Повисла непродолжительная пауза.

— Внутри меня клубилось достаточно тьмы, и мне не нужно было, чтобы она покрывала еще и мою внешность, — объяснил он.

Мое сердце чуть-чуть сжалось от этого заявления. От боли за любимого мужчину, с которым я жила. Он многое пережил. Ребенком его избивал отец, а став мужчиной, он потерял все. Потом обрел все заново.

— Красиво, — пробормотала я. Мои глаза переместились на него. — Ты прекрасен. Это, — я снова провела пальцами по татуировке. — Это отражение твоего внутреннего мира. Красота, — сказала я с искренностью. — Я люблю твою внешность почти так же сильно, как и то, что таится внутри. Свет и тьма.

Я приложила палец к его губам, когда он попытался что-то сказать.

— Я еще не закончила, здоровяк. Возможно, я не показываю это мастерством испепеляющего взгляда и практически постоянного молчания — тут как бы все наоборот — но я тоже была сломлена. В каком-то смысле я не думала, что кто-то когда-нибудь сможет соединить осколки. Кроме Лекси, которая давала мне повод улыбаться каждый день. Любить каждый день.

Я ухмыльнулась.

— А потом в мою жизнь ворвался здоровенный байкер и обжег своим испепеляющим взглядом. Я и не подозревала, что он извлечет из пепла все осколки и возродит меня, — в конце я шептала.

Зейн дернул меня на себя, мое обнаженное тело накрыло его в восхитительном касании.

— Ты не можешь, — рыкнул он, стискивая меня в объятиях, — говорить такое дерьмо, когда я не могу оттрахать тебя до потери сознания.

Несмотря на то, что он только что занимался со мной любовью и доставил два оргазма, «оттрахать до потери сознания» звучало чертовски приятно для моих ушей.

Я поцеловала его грудь.

— Дорогой, я исцелилась.

В подтверждении своей точки зрения я помахала рукой без гипса.

— Во многих отношениях, — тихо продолжила я.

Зейн, казалось, внутренне боролся со своими желаниями. К счастью, победил лучший вариант. Он опрокинул меня на спину — это было грубо, и он бы ни за что так не сделал, будь моя рука в гипсе, — и навис надо мной.

— Ты же знаешь, — сказал он мне в губы. — Я люблю тебя больше всего на свете на этой гребаной земле.

Я вглядывалась в бездонные глубины его глаз, теперь уже не прячущиеся за броней.

— Да, дорогой. До луны, — прошептала я.

После слов больше не было, только трах до потери сознания.

Несмотря на то, что мы были женаты, жили вместе и, вроде как, вместе воспитывали Лекси, о детях речи не заходило. Я сказала «вроде как», потому что Лекси уже почти не нуждалась в воспитании. Начиная с двенадцати лет, черт побери. Ребенок-единорог. Что тут сказать? Она была как надежная машина. Просто держи ее всегда заправленной и время от времени вози на техобслуживание. С частью воспитания было покончено. Она выросла, к моему ужасу.

Так что, по большому счету, мы просто наслаждались созданной семейной идиллией. Впервые в жизни я погрузилась в настоящее безграничное счастье, и тень Сида не нависала надо мной. Он таинственным образом исчез, когда полиция перевозила его из дома в тюрьму. Когда в больнице я спросила об этом Зейна, он пристально посмотрел на меня.

— Его нет, — был ответ.

— Нет? В том смысле, что он загорает на пляже в Мексике или в том смысле, что он отдыхает в неглубокой могиле возле заброшенного шоссе? — спросила я ровным тоном.

После моего вопроса Зейн долго блуждал в тишине глазами по моей загипсованной руке и избитому лицу.

Я смирилась с тем фактом, что никогда не получу ответа, пока не восстановлю двигательную активность, чтобы добиться своей цели сексом. Он имел важное значение. О его эффективности мне сообщила Гвен.

— В том смысле, что тебе и Лекси больше никогда не придется жить на одной земле, где он впустую тратит кислород, — наконец сказал он бесцветным тоном.

В его голосе чувствовалась легкая настороженность, будто он ждал от меня истерики из-за известия о том, что мой любимый мужчина убил отца моего ребенка, который избивал меня, чуть не лишил жизни и преследовал последние шестнадцать лет.

— Хорошо, — сказала я.

Он поднял бровь. Это была самая живая реакция, выразившая его удивление, которую я когда-либо у него видела.

Короче говоря, тема детей пока не всплывала. Не то чтобы я их не хотела. Напротив. Рождение Лекси было самым прекрасным событием в моей жизни. И я знала, что иметь ребенка Зейна будет еще более удивительно. Моложе я не становилась, поэтому вечно ждать не могла. Но я также знала, что должна дать мужу время. Время привыкнуть к тому, что мы с ним навсегда, без перспективы потери. Что, как я знала, до сих пор его преследует. Так что я ждала, пока не выяснилось, что у матери-природы другие планы. Я пока не хотела сообщать ему, — хотя, не прояви я осторожность, Лекси и ее болтливый язык сделали бы это за меня, — поэтому обратилась к доктору. Просто чтобы удостовериться.