Глава 16

Ной

Учащиеся смогут научиться устанавливать рамки и выдвигать ультиматумы.

Въезжая на парковку, я слышал в ушах свое кровяное давление.

Моя жена.

В баре.

С тренером по лакроссу.

И симпатичным барменом.

Плюс несколько долбаных топоров.

Фары освещали обшарпанное здание, которое было едва ли больше, чем дыра в стене, и не в первый — и не в сороковой — раз за сегодняшний вечер задался вопросом, какого черта Шей здесь забыла. Я заглушил двигатель и ворвался внутрь, едва не сорвав дверь с петель. Мне было все равно, что я веду себя как дикарь. Мне действительно было все равно.

Шей сидела за барной стойкой, подперев голову ладонью, а перед ней стоял полупустой стакан с чем-то розовым. Ее джинсовая куртка была надета задом наперед, а губы плотно сжаты в глубоком нахмуренном выражении, из-за чего казалось, что она вот-вот разрыдается.

Мне хотелось подхватить ее на руки, прижать к себе и пообещать, что все наладится.

А еще мне хотелось свернуть ее хорошенькую шейку.

Подойдя к ней, я сказал:

— Я думал, что ты преувеличиваешь. — Я обвел взглядом интерьер. — И был не прав.

Она повернулась ко мне лицом, ее глаза были красными и остекленевшими, макияж размазался по щекам.

— Как ты добрался сюда так быстро? — Шей подняла телефон, посмотрела на время. — Всего пятнадцать минут. Подожди. Шестнадцать.

Потому что моя жена была одна и расстроена в незнакомом баре, а в таких ситуациях ограничения скорости не действуют.

— Ты забываешь, что я знаю все короткие пути в этой глуши. — Она смотрела, как я помахал рукой так называемому симпатичному бармену и протянул ему немного денег. — Это все покроет? — спросил я его.

Он бросил взгляд на две двадцатки.

— Да. Все в порядке.

Я обхватил Шей за талию и спустил ее с табурета.

— Пойдем, — сказал я. — Объяснишь мне эту ситуацию в грузовике.

— Тут нечего объяснять, — пробурчала она, когда мы вышли на прохладный ночной воздух. — В этой части света не знают, как сделать приличный джин с тоником, и все забывают обо мне. Думаю, я не стою того, чтобы обо мне помнили.

Я повел ее дальше по тротуару.

— Это чушь, и ты это знаешь.

Она пошатнулась на ровной земле, не оставив мне другого выбора, кроме как подхватить ее под колени и отнести к грузовику. Она вскрикнула, обхватила меня руками за шею и сказала:

— Боже мой, Ной. Что ты делаешь?

— Успокойся. Мы почти на месте, — сказал я.

— Не говори мне, чтобы я успокоилась, — огрызнулась она. — Ты надорвешься, я тяжелая.

— Я знаю свои силы, милая. Не волнуйся за меня. — Я пересек стоянку, остановившись у пассажирской двери своего грузовика. — Все еще чувствуешь головокружение?

— Меня не мутит, — ответила она, возмущенная до глубины души. — Это все мои туфли.

— Ты часто используешь это оправдание. Я все еще не могу в это поверить. — Я нагнулся, поставив ее на ноги, чтобы открыть дверь. — Ты ела что-нибудь сегодня вечером или только дешевый алкоголь?

Я держал ее за руку, пока она забиралась внутрь.

— Я не буду отвечать на этот вопрос.

— Фантастика, — пробормотал я, закрывая ее дверь. Я действительно хотел понять ход мыслей этой женщины. Что-нибудь, чтобы объяснить, почему она оказалась здесь, в самом захудалом баре во всем штате, с — как там его? — тренером по лакроссу.

Я устроился в грузовике, включил подогрев сидений, потому что ее короткое платье не подходило для сегодняшней сырой и прохладной погоды.

— Все забывают обо мне, — сказала она грустным тоненьким голоском.

Я выехал с парковки и направился к главной дороге.

— Это неправда.

— Если бы я так легко не забывалась, то люди не смогли бы так просто расставаться со мной и продолжать жить своей жизнью, как ни в чем не бывало. И это происходит постоянно. Вот откуда я знаю, что это правда.

Здесь я был беспомощен. Я все еще хотел свернуть ей шею. Хотел, чтобы она извинилась за то, что вычеркнула меня из своей жизни. И хотел обнять ее и дать ей выплакаться, потому что она не заслужила этого. Шей не заслужила ничего из этого.

— Я не думаю, что тебя можно забыть, — сказал я. — Поверь мне. Я знаю. Я очень старался, но не смог.

Она шмыгнула носом. Я потянулся к заднему сиденью и вслепую протянул ей коробку с салфетками, которую держал там. Бумажные носовые платки, влажные детские салфетки и перекусы на скорую руку были необходимы для моего выживания в эти дни.

— Почему ты хотел забыть меня?

— Я хотел забыть все, что связано с этим городом. — Это была не вся правда, но у меня не было сил формулировать что-либо из этого после того, как получил сообщения от своей потерянной, пьяной жены и выскочил из дома в десять часов. — И правда в том, что я забыл почти все. Кроме тебя. Ты совершенно незабываема.

— Тогда ты единственный, — сказала она, протягивая мне коробку салфеток.

Мое сердце сжалось и заколотилось в груди.

— Кто забыл тебя, милая?

— Кроме всех? — воскликнула она. — Потому что это все, Ной. Все уходят. Возьми мою мать. Даже когда она не была на задании, я жила с нянями и никогда ее не видела. После нянь был интернат. Когда меня выгнали из интерната, Лолли была последним средством, и она была первым и единственным настоящим родителем, который у меня когда-либо был. Зачем моя мать родила меня, если не хотела ребенка? Я задавалась этим вопросом всю свою жизнь и до сих пор не знаю ответа.

— Я знаю, — сказал я, и я действительно это знал.

В последний раз я слышал версию этой истории за несколько дней до нашего школьного выпускного. Тогда ее мать объявила, что рано уезжает на задание и не будет присутствовать на мероприятии. Если мне не изменяет память, Шей не видела свою мать ни разу за те два года, что жила в Френдшипе.

— И, конечно, бывший жених. Он просто порвал со мной и ушел. Все было кончено, и я даже не знаю почему. Я думала, если буду идеальной, он останется. Если я все сделаю правильно, то все не развалится на части. Меня не бросят снова. Но все закончилось, и все, что у нас было, рухнуло. Это было похоже на взрыв. Как будто бомба взорвалась в середине моей жизни, и я не могла узнать оставшиеся куски. Я не могла узнать себя. До сих пор не узнаю и не знаю, что сделала не так.

— Ты не сделала ничего плохого, — сказал я. Я не знал, кто этот парень и чем он занимается, но был готов сделать делом своей жизни его уничтожение.

— Должно было что-то быть, — всхлипнула она. — Никто не уходит от людей, которых они хотят видеть в своей жизни. Никто не уходит от счастливых и полноценных отношений.

— А ты не думала о том, что он может быть жалким ублюдком, неспособным испытывать счастье и удовлетворение? Потому что такое бывает. Я знаю много адвокатов с такой проблемой. И банкиров тоже.

— Тогда почему меня бросают, Ной? Почему я? Если проблема у всех остальных, почему меня за нее наказывают?

— Милая. — Я вздохнул. — Что случилось сегодня вечером? Как ты вообще там оказалась?

— Сегодня тренер по лакроссу вел урок физкультуры, и пригласил меня на свидание с несколькими учителями и тренерами, — начала она, слезы мешали ей говорить, — я не хотела идти, потому что он казался мне спортивным братаном, а я не знаю, как разговаривать с такими людьми. Но я пошла, потому что мне нравились «счастливые часы» с моими друзьями из прошлой школы, и в последнее время я не делала веселых вещей. И все было хорошо, они были милы, но потом я пошла в туалет, а они все ушли.

Самое худшее в любви к Шей в старших классах, было наблюдать, как она встречается с никчемными парнями, которые в итоге разбивали ей сердце. Даже если это было просто развлечение, и она не воспринимала отношения серьезно, ее чувства были разбиты, когда эти парни показывали себя малолетними болванами.

Переживая это снова — будучи женатым на ней — у меня в животе разгорелся огонь. Мне снова захотелось обвить руками ее шею и потребовать от нее извинений, желательно на коленях, за пытки этого вечера.

Напряжение в моих плечах поднималось по шее и превращалось в головную боль.

— Кто, черт возьми, этот парень из лакросса?

Она подняла руки, в каждой ладони были зажаты салфетки.

— Я не знаю. Как-то там Ганье.

— Я собираюсь, блядь, выяснить, кто он такой, — пробормотал я. «Маленькие Звезды» не будет спонсировать эту команду в этом сезоне. Я повернул к торговой площади и направился к автокафе быстрого обслуживания. — Мы купим тебе что-нибудь поесть.

— Я не голодна.

— Просто картофель фри, — ответил я. — Что ты хочешь выпить?

— Что угодно, только не «Спрайт», — сказала она, вздрогнув.

Я подъехал и сделал заказ. Ожидая за машиной впереди нас, я взглянул на Шей. Она больше не плакала, что уменьшило мои порывы к убийству, но выглядела несчастной. Как будто этот вечер полностью и окончательно раздавил ее.

— Ты согрелась?

— Думаю да, — сказала она. Это было так же правдоподобно, как сказать, что она не голодна.

Я повернулся к заднему сидению, зная, что у меня там была толстовка или что-то в этом роде, оставшееся с начала недели. Сентябрьские дни были жаркими, но по утрам слышался ранний шепот осени.

— Вот. Возьми это. — Я протянул ей толстовку с логотипом фермы на груди. — Скоро тебе понадобится настоящее пальто.

Она накинула толстовку на ноги, как одеяло, и просунула руки в горловину.

— У меня есть настоящее пальто, — сказала она. — Несколько. Я жила в Бостоне, Ной. Не на Барбадосе.

Опустив окно пикапа, я передал картофель фри и содовую Шей. Вернувшись на главную дорогу, я сказал:

— Мне нужно, чтобы ты перестала выбирать неадекватных людей, Шей.

— Думаешь, я не пытаюсь?

— Милая, я понятия не имею, что ты пытаешься сделать, но знаю, что тебе нужно перестать тратить все свое время на размышления о том, что ты сделала не так, когда эти полудурки бросают тебя. Перестань отдавать себя людям, у которых нет надежды когда-либо играть на твоем уровне. Прекрати преследовать людей, которые не знают, как проявить себя для тебя. Это пустая трата как твоего времени, так и их. Отпусти их. Пусть дверь ударит их по заднице, когда они будут уходить. Это они облажались. Не ты.