Отец снова сжал руки в кулаки, встряхивая их при каждом слове. "Знай, — сказал он. "Старейшина никогда не должен бояться. Старейшина никогда не должен сомневаться. Никто не обвинит в этом нашу деревню, как не обвинят и тебя. Мы просто следуем обычаю. Сделай все, что скажет тебе священник. Выполни свою задачу, и Замок в тумане будет удовлетворен".

Делайте то, что скажет священник. Это дело священника — никто не будет винить деревню или старейшину деревни — старейшину…

"Старейшина!"

Голос в одно мгновение вернул его на тринадцать лет назад. Вернул его к семидесятилетнему возрасту, к длинным усам, растущим от подбородка, к худым, костлявым плечам.

"Простите, старейшина, не хотел вмешиваться".

В дверях стояли плечом к плечу несколько мужчин из деревни, все еще одетые для работы в поле.

"Нет, все в порядке, я просто читал".

Мужчины обменялись взглядами, пока один из них не заговорил.

"Госпожа Онэ плачет в ткацкой".

"Она стала буйной, — сказал другой мужчина, — словно безумие овладело ею, и она попыталась сломать ткацкий станок. Мы удержали ее, старейшина, но она еще не в себе".

Это объясняло, почему ткацкий станок до сих пор молчит.

"Я пойду сам, — сказал старейшина, поднимаясь со стула и опираясь обеими руками на стол.

Онэ, милая Онэ. Слез было достаточно.

Сколько времени должно пройти, прежде чем она поймет, что никакие слезы и ярость не смогут изменить случившегося? Как бы высоко она ни поднимала кулак к небесам и как бы сильно ни била по земле в причитаниях, все было напрасно.

Их крики не долетят до древнего замка, возвышающегося на скале на краю света, далеко на западе, где солнце опускается после своего ежедневного путешествия. Единственное, что могло ослабить ярость хозяина замка и хоть ненадолго избавить его от проклятия, — это выбранная Жертва.